Единственное, в чем Белломо признался после настойчивых расспросов Пинны, – это то, что причина его тревоги была связана с «маленьким мальчиком», причем Пинна изначально подозревал его в педерастии, хотя в тот период сексуальная жизнь Белломо не выходила за рамки нормы – он находился в постоянных романтических отношениях с Калабро, которая позже стала его первой жертвой. Впоследствии Белломо, находившийся в бегах после убийства Калабро, остался без средств к существованию и вступил в преступный сговор с Пинной. Совместно они совершили кражу со взломом и серию вооруженных ограблений, что в 1999 году привело к аресту и последующему тюремному заключению Пинны. В течение этого периода, по собственному утверждению Пинны, всякие контакты с Белломо прервались. Он знал лишь, что Белломо все еще скрывается от сил правопорядка и, по мнению нескольких общих знакомых, возможно, находится за рубежом. В 2010 году Пинна, будучи уже болен, вышел из тюрьмы, устроился разнорабочим в строительную фирму и, по его словам, разорвал все связи с криминальным миром. К его великому удивлению, в начале 2013 года Белломо неожиданно нанес ночной визит к нему домой. Белломо, раненный в перестрелке, произошедшей в окрестностях Латины во время проверки на дороге, небезосновательно полагал, что на него объявлена облава, и попросил Пинну об убежище. Он сообщил Пинне о своем намерении пешком пересечь французскую границу и укрыться в квартире своей любовницы, некой Каролины Вонг, франко-китайского происхождения, которая работала гардеробщицей в модном парижском ресторане. Помимо этого, как утверждал Пинна, Белломо также признался, что совершил огромную ошибку, когда в своем отчаянном положении согласился на предложение «поработать», сделанное ему бывшим армейским начальником – ранее упомянутым Немцем. В последующие дни, когда Пинна ухаживал за выздоравливающим после ранения Белломо, тот постепенно выложил ему некоторые подробности. По его словам, «работа», деталей которой Белломо не раскрывал, проходила в административной области Марке, неподалеку от города Фано, и он согласился на нее, чтобы получить сумму денег, достаточную, чтобы он смог начать новую жизнь. Он добавил также, что терзается угрызениями совести из-за того, что совершил, поскольку, как он выразился, в дело снова был «замешан маленький мальчик». После недельного пребывания в доме Пинны Белломо, рана которого зажила, отправился во Францию, предварительно сообщив Пинне, каким образом тот может в случае необходимости с ним связаться. Поскольку Пинна никогда, даже во время тюремного заключения, не обманывал его доверия, Белломо считал его верным и надежным человеком. Должен сказать, что показания Пинны, приведенные мною здесь в сокращенной форме и хронологическом порядке, в действительности были даны мне на протяжении нескольких встреч, проходивших в моей квартире, в квартире Пинны и в больнице. Его рассказ о вышеупомянутых событиях был путаным и часто прерывался приступами гнева, рыданий и полной афазии. В одну из наиболее эмоциональных минут Пинна поведал мне, что сотрудничает и беседует исключительно со мной, поскольку не доверяет ни магистрату, ни моим сослуживцам. С течением лет он убедил себя, что действительной целью задания, порученного ему в декабре 1989 года и связанного с подкреплением части, к которой принадлежал Белломо, было сокрытие серьезной аварии на атомной станции в Каорсо, которую власти утаили от общественности. Пинна считал, что людей, подвергнувшихся радиационному облучению, тайно лечили в ангаре, который ему было поручено разобрать, и что упомянутый Белломо во время их первой встречи мальчик не являлся жертвой противоестественной похоти последнего, как он полагал изначально, а погиб от лучевой болезни. В качестве подтверждения правдивости своих слов он передал мне жестяной свисток, оставленный у него Белломо перед побегом во Францию. По мнению Пинны, свисток принадлежал тому самому ребенку, и Белломо берег его как трагическое воспоминание о событиях того времени. Пинна не сомневался, что его болезнь также является последствием радиации, воздействию которой он подвергся ночью 1989 года, поскольку на нем не было защитного костюма. Как вы можете заключить из настоящего отчета, история Пинны выглядела просто маниакальным бредом. Тем не менее, ожидая от него получения сведений, необходимых для поимки Белломо, я посчитал своим долгом провести дополнительные изыскания. Как я и предполагал, выяснилось, что на АЭС в Каорсо не происходило никаких серьезных аварий, за исключением случившейся в 1985 году незначительной утечки радиоактивной пыли, воздействию которой подверглись несколько сотрудников станции без всяких негативных последствий для здоровья. Если бы в последующие годы имели место другие инциденты, то информация о них, несомненно, стала бы достоянием общественности, поскольку в те времена так называемые антиядерщики тщательно следили за деятельностью всех атомных электростанций, что подтверждает тот факт, что ранее упомянутая утечка получила широкую огласку в прессе и даже послужила предметом парламентского расследования. Что же касается военной службы Белломо, полученные мною данные не совпадали с рассказом Пинны. Запросив сведения в Министерстве обороны, я получил в ответ краткую записку, согласно которой Белломо был признан непригодным к несению службы. По этой причине, а также из опасения, что показания Пинны будут сочтены полностью недостоверными, я совершил недопустимый проступок, доложив господину магистрату лишь о последней части моих разговоров с Пинной, касавшейся адреса местонахождения Белломо в Париже, поскольку посчитал эти данные достаточно надежными. После этого я начал совместную с французскими силами правопорядка операцию, которая должна была привести к его аресту. Ввиду щекотливого характера дела, а также для того, чтобы защитить свой отдел в случае, если показания Пинны о Белломо окажутся плодом его фантазии, я доверил эту задачу моей самой способной сотруднице и заместителю Коломбе Каселли. Однако вскоре моя уверенность в верности собственных суждений относительно соотношения фантазий и реальности в рассказанной мне Пинной истории была подорвана двумя печальными событиями. Первым из них был страшный исход операции по поимке Белломо, приведшей к кровопролитию, напоминать о котором излишне. Вторым стала смерть Пинны, который лишил себя жизни, повесившись в своем доме в тот же день, когда попытка ареста Белломо окончилась столь трагическим провалом. В эти черные дни, ставшие для меня еще более злополучными в связи с кончиной моей жены, пока я с величайшей скорбью координировал работу собственного подразделения, во мне впервые зародился червь сомнения. Сколько бы я ни гнал его от себя, он лишь все больше точил мне душу. Надуманную гипотезу о мнимой утечке радиации я решительно отвергал, но начал задаваться вопросом: что, если воинская часть без знаков различия, в которой якобы служил Белломо, действительно существовала? В отличие от прочих небылиц Пинны, рассказ о встрече с Белломо был ярким и подробным, и все его детали казались совершенно разумными и связными. Но если это было так, следовательно, министерство скрывало правду в государственных интересах, которые, как ни грустно это признавать, до сих пор вынуждают его частично покрывать деятельность органов, занимающихся борьбой с терроризмом. Я спрашивал себя, не лежит ли на мне ответственность за произошедшее, ведь я, что называется, открыл ящик Пандоры, выпустив на свет божий военную тайну, которая успешно скрывалась многие годы и, возможно, была связана с операциями спецслужб по борьбе с последними из диверсантов, развернувших в семидесятые годы подрывную деятельность вокруг АЭС в Каорсо. Мне казалось вполне вероятным, что ночная разгрузка склада, в которой участвовали Пинна и Белломо, объяснялась ликвидацией базы слежения и прослушивания, справедливо осуществляемой под покровом тайны. В свою очередь, неоднократно упоминавшийся мальчик, ставший жертвой этой деятельности, мог пострадать в результате сокрытия солдатами какого-либо инцидента, произошедшего во время службы воинской части, который солдаты могли утаить в том числе от вышестоящих офицеров. Если дело обстояло именно так, то, сколь бы немыслимым это ни казалось, взрыв в парижском ресторане и гибель Пинны, которые я прежде считал независимыми происшествиями, могли объясняться не неуравновешенностью отдельных личностей, а отвлекающими маневрами, осуществленными бывшими солдатами части без опознавательных знаков с целью не допустить того, чтобы всплыла правда о событиях многолетней давности. Знаю, из этих строк может сложиться впечатление, будто мне передалось помешательство Пинны, однако я чувствовал себя в ответе за все эти смерти и ради успокоения собственной совести нуждался в том, чтобы узнать, насколько правдивыми были его слова. По этой причине в последующие недели я стал лихорадочно искать подтверждение рассказанной мне Пинной истории, которую я поначалу отмел как недостоверную. Я начал свои изыскания с недавних событий, а именно с «работы», которую, согласно Пинне, Белломо выполнял в начале 2013 года и во время которой пострадал еще один мальчик. Мое внимание привлекла печальная история ужасной аварии, случившейся во время паломничества к обители Блаженного Риццерио, расположенной в местечке Кода ди Муччиа в провинции Мачерата. В январе 2013 года, во время праздника Богоявления, минивэн, направлявшийся к вышеупомянутой святыне, вылетел с дороги и сорвался с обрыва. Водитель потерял управление транспортным средством из-за неисправности, предположительно вызванной износом и нерегулярным техническим обслуживанием автомобиля. В минивэне находились четверо взрослых – двое священнослужителей, водитель и учительница – и двое детей шести и восьми лет из прихода Святого Иллариона в Фано. Все они погибли на месте. Последствия аварии, усугубленные редчайшим случаем самовозгорания двигателя, были настолько разрушительными, что реставрация разорванных останков оказалась практически невозможной. Меня поразило, что, если верить Пинне, по времени и месту авария совпадала с «работой» Белломо, которая вызвала у него упомянутые мною выше угрызения совести. Что, если Белломо намеренно повредил машину, чтобы спровоцировать очередное бессмысленное кровопролитие? Но зачем? Неужели и это объяснялось покрывательством давней деятельности его воинской части? Возможно, кто-то из находившихся в машине должен был замолчать навсегда? Я всецело осознаю и не устаю повторять, что подобные мысли отдавали безумием, но я не мог выбросить их из головы. Воспользовавшись свободным временем и отгулами, которых у меня накопилось в изобилии, я отправился на место аварии и обратился в местную полицию за информацией о предыдущих расследованиях. Я узнал, что проведенная экспертиза не выявила никаких признаков того, что кто-то повредил автомобиль – что легко мог сделать опытный механик вроде Белломо, – однако все, кто принимал участие в следствии, в один голос утверждали, что совпадение, которое привело к гибели всех пассажиров машины, было почти невероятным. По сути дела, водитель потерял управление именно на самом опасном участке трассы, где находился самый отвесный обрыв, а бурные волны разлившейся реки еще больше разбросали и изуродовали останки погибших. Я не только не был удовлетворен итогами своих изысканий, но и все больше мучился подозрением, что так называемое совпадение могло оказаться результатом продуманной стратегии. Я решил встретиться с семьями погибших, надеясь обнаружить какую-либо связь между ними и загадочной воинской частью без знаков различия. Избавлю вас от рассказа о том, сколь безмерную жалость вызвали у меня страдания этих семей, потерявших близких. Их невосполнимое чувство утраты и вины еще больше разожгло во мне жажду узнать скрытую правду. Единственную, если можно так выразиться, странную деталь, всплывшую в результате этого личного расследования, поведали мне родители одного из погибших детей, которые заявили, что после аварии нашли на пороге своего дома ботинки сына. Это обстоятельство так и осталось необъясненным. Всего несколько месяцев спустя данная деталь помогла мне осознать, что мои подозрения, возможно, небезосновательны, однако из Фано я не увез ничего, кроме сомнений, совпадений… И беспокойства, которое никак не мог усмирить. В то время как следствие приписало парижский взрыв отчаянной выходке Белломо, я продолжал искать что-то, что могло бы опровергнуть или подтвердить мои гипотезы. В частности, я начал копаться в прошлом Белломо и Пинны в поисках доказательств, что той декабрьской ночью 1989 года что-то действительно произошло. Расследуя случившееся в то время, я наткнулся на нашумевшее в минувшие годы дело так называемого мальчика из силосной башни. Тогда-то я и На этом файл Ровере обрывался. Но прочитанного оказалось достаточно, чтобы вернуть Коломбе прежнего Ровере. Шефа, на чью помощь и поддержку она всегда могла рассчитывать. Честного человека, который был не способен смотреть на беззакония сквозь пальцы. Ровере хранил все в тайне, защищая общественные институты, в которые верил, и поплатился за это собственной жизнью. 11 Первым, что увидела Коломба, подняв глаза от бумаг, была ухмылка Данте, которой, однако, явно недоставало обычной жизнерадостности. Солнце уже село, и терраса была освещена лишь несколькими светильниками из «Икеа» на солнечных батареях и угольками сигарет Данте и Сантьяго. Последний сидел за компьютером и что-то печатал на клавиатуре, вполголоса переговариваясь с Хорхе и татуированным парнем. – Как писал Паоло Пола, «кто за родину погиб, тот жил, и этого довольно», – как будто угадав ее мысли, произнес Данте. – Помолчи, – оборвала его она. – Думаю, тебе понадобится время, чтобы переварить всю эту информацию. Я размышляю об этом вот уже три дня и до сих пор не до конца разобрался. Жаль, твой шеф сразу не рассказал нам, что ему известно, – с сарказмом добавил он. – Может, тогда мы уже продвинулись бы далеко вперед. – Он не хотел… – начала было Коломба и умолкла на полуслове. – Знаю-знаю, – раздраженно продолжал Данте. – Он решил, будто наткнулся на одну из тысяч итальянских тайн, и боялся развязать скандал. Жаль только, что мальчиком, о котором говорил Белломо, был некто иной, как я. Или убитый на моих глазах ребенок. – Ты не можешь быть в этом уверен. – Конечно могу. Посмотри на даты. Декабрь восемьдесят девятого. Тогда я и сбежал из башни. А отряд Отца замел все следы. Но Ровере боялся скандала. Боялся замарать достопочтенные институты. – Данте поднялся и прислонился спиной к ограждению крыши. Его фигура обрисовалась черной тенью в контражуре отражаемых облаками белых городских огней. – Но он ошибался. Прошло двадцать пять лет. Кого волнуют сломанные какими-то военными операциями судьбы парочки детей? Они бы попросту похоронили концы в воду. – Меня. И многих других людей, которые исполняют свой долг, невзирая на лица и чины, – жестко сказала она. Прочитанное обжигало ее изнутри. – Или по-твоему, все мы подкуплены или повязаны? – Нет. Но ваши возможности уступают возможностям более могущественной организации. – И что же это за организация? – спросила Коломба. – Я не знаю. Но очевидно, что не обошлось без военных. Фотография, рассказ Пинны… Да и Бодини – самоубийца, которого обвинили в моем похищении, – тоже служил. – Ты действительно считаешь, что мы имеем дело с армией? – ошеломленно спросила Коломба. – Сейчас нет. Когда Отцу понадобилось тебя убить, ему пришлось обратиться к старому дружку. Будь к его услугам армия или спецслужбы, он выбрал бы кого-то помоложе и потолковей: уж там-то всегда много пушечного мяса, рвущегося на амбразуру. Не говоря уже о том, что они могли забрать тебя из больницы, предъявив какие-нибудь казенные бумажки, и сидеть бы тебе сейчас в Гуантанамо. – Он помолчал. – Другое дело, в восьмидесятые годы… Что скажешь? – Не знаю, что и думать. – Вот и я не знаю. Зачем они меня похитили? В личных целях или по поручению какой-то организации? Зачем похитили того, другого мальчика, а потом сына Палладино и Луку?.. Знаешь, что поражает меня больше всего? – Данте, ссутулившись, отвернулся и посмотрел во двор. – Всю жизнь я считал себя жертвой маньяка. Пусть гениального, но безумца. А теперь вдруг узнаю, что за моим похищением стоял целый батальон. Возможно, у них даже был рациональный мотив. Мотив, представляешь? Меня выдерживали, как кусок мяса в холодильнике мясника. Коломба встала и подошла к Данте. И вдруг, дивясь самой себе, обхватила его рукой за плечи. Прикосновение показалось ей неожиданно приятным. Когда она в последний раз кого-то обнимала? – Пинна считал, что существует какой-то ядерный заговор, – попробовала пошутить она. – Может, тебя хотели использовать в качестве подопытного кролика? – Я не радиоактивен. И на мне не испытывали ни оружия, ни смертельных бактерий, – с натянутой улыбкой ответил Данте. – Не считая руки и истощения, врачи не нашли у меня никаких проблем со здоровьем. К тому же Отец не стал бы даром терять время, обучая меня читать и писать. – Какая-то вендетта? – С какой стати? У моего родного отца отвратительный характер, но с моим исчезновением его жизнь тоже пошла под откос. Он не был связан ни с криминалом, ни с армией. Если уж на то пошло, он вообще не служил из-за шумов в сердце. – Какими бы мотивами ни руководствовался Отец, когда мы его поймаем, то заставим все выложить, даже если придется выбить из него признание. Это я тебе обещаю, – с напускной уверенностью сказала Коломба. Данте пожал плечами, стараясь как можно меньше шевелиться. Ему не хотелось, чтобы Коломба отстранилась. – Какова вероятность, что мы его поймаем? – А сам как думаешь? – Не знаю. Но у нас еще есть козыри в рукаве. Позволь, я расскажу тебе, чем занимался, пока ты спала. К разочарованию Данте, Коломба отошла и снова села в кресло. – Я тебя слушаю. Данте опять в картинной позе прислонился к парапету. – Итак, забраковав версию Пинны о ядерном заговоре, я подумал, что пятеро мужчин с фотографии орудовали именно в окрестностях Каорсо, поскольку из-за угроз терактов, которых так и не произошло, зона находилась под строжайшим военным контролем. Никаких иностранцев, подъездные пути под наблюдением, камеры на дорогах. Зато всякий, на ком была форма, обладал полной свободой передвижения. – А Отец возглавлял целый небольшой отряд. Если, конечно, он и есть тот самый Немец, – сказала Коломба. – Готов поклясться, что немецкого акцента у него не было. Но это, безусловно, он. Из-за него Ровере и понял, что вся эта история ему не приснилась. Помнишь, когда он попросил тебя прекратить расследование? – Когда я показала ему портрет, сделанный по описаниям «ошибочной» мамаши, – сказала Коломба, вспомнив, как странно повел себя тогда Ровере и как резко изменилось его настроение. – По всей вероятности, хоть портрет и был нарисован много лет спустя, он совпадал с описанием, которое дал ему Пинна. У Ровере не осталось никаких сомнений, что все связано. Ты принесла ему в зубах нужное ему доказательство. Теперь можно было отправить тебя назад в конуру. Он понял, что Белломо и Отец связаны. А значит, у парижского взрыва могло быть другое объяснение. – Он помолчал. – И теперь, когда Отец взорвал самого Ровере, мы приходим к выводу, что бойня в Париже – тоже его рук дело. Он не доверял Белломо и хотел заткнуть ему рот. – Ты уверен? – Да. Все эти месяцы ты мучилась напрасно, КоКа. Даже если бы ты пристрелила Белломо, как только его увидела, ничего бы не изменилось. Отец был где-то рядом. И это он нажал на детонатор. – Но фрагменты детонатора нашли на теле Белломо… – У Коломбы перехватило дыхание. – Как мы уже поняли, он не работает в одиночку. Возможно, у него есть дружки и в Париже. – Боже! – пробормотала Коломба и закрыла лицо руками. Данте молча смотрел на нее, но подойти не осмеливался. В конце концов он, проклиная себя за трусость, снял с себя парку и накинул ей на плечи. Она улыбнулась: – Пора уже наконец мне ее подарить. – Только если ты перестанешь скармливать ее собакам. Коломба заметила за воротом его рубашки пластырь: – Что с тобой приключилось? – Поскользнулся, пока загрузил тебя в авто, – ответил Данте. Судя по выражению его лица, ему явно не хотелось говорить на эту тему. Коломба чувствовала, что он лжет, но допытываться не стала. Она запахнула на себе парку. – Должно быть, Феррари Отец доверял еще меньше, чем Белломо. Неспроста он так поздно к нему обратился. – Учитывая то, как он проявил себя в ближнем бою, я бы сказал, что Отец был прав, – ухмыльнулся Данте. – Я проверил мобильник, который ты забрала из квартиры Феррари. Многие номера не представляют для нас никакого интереса, а некоторые еще предстоит проверить. Зато один из них точно ведет к Отцу. Он звонил Феррари по скайпу, как и матери Луки, но на этот раз использовал другой номер. – Нам и без того было ясно, что они сообщники, – заметила Коломба. – Это точно. – Он достал из кармана брюк фотографию и показал ей на двух безымянных солдат. – Вернемся к нашему таинственному отряду в форме. Похоже, этих двоих Отец посчитал еще менее надежными. Либо они вообще вышли из игры. Умерли или эмигрировали с мешком шальных деньжат под мышкой. – Думаешь, они получали регулярные выплаты, как Феррари? – спросила Коломба.