– То есть спите. – То есть не лезьте в чужие дела. – Он мой сын. И мои дела. – Он способен сам о себе позаботиться. – Правда? – фыркнул Валле. – Пожалуй, вы единственная в мире, кто так считает. И та дурь, которой он по вашей милости мается, только усугубит его состояние. Если он не загремит за решетку вместе с вами. Коломба изучающе посмотрела на него, но его толстое лицо было непроницаемым. Он напоминал то ли жирного шелудивого кота, то ли потрепанного Будду. – Вас действительно не волнует, что тот, кто истязал вашего сына, все еще на свободе? – Даже если бы это было правдой… – Это правда, – холодно сказала Коломба. – Не думаю, что сыну следует его разыскивать. Возможно, для Данте будет лучше, если он обо всем этом забудет и уедет как можно дальше отсюда. А вы могли бы поехать с ним. – Звучит скорее как предложение, чем как предположение. Валле залпом осушил стакан и подлил себе виски из стоящей на стеклянном столике бутылки. – Я богат, госпожа Каселли. Часть полученных от государства денег я подарил сыну, а остальные вовремя вложил в ценные бумаги, и мне повезло. За исключением скромной суммы, достаточной, чтобы протянуть немногие оставшиеся мне годы, я готов предложить вам все, что у меня есть. Купите билеты в любой конец земли. Черт, да купите хоть гребаный остров! Вы из полиции и наверняка найдете способ выехать из страны. – Так вот какого будущего вы желаете для сына. Хотите, чтобы он всю жизнь провел в бегах? Валле осушил второй стакан и налил себе третий. – Много лет назад мне уже пришлось оплакивать его смерть. Я не хочу, чтобы это повторилось. – В данный момент другие родители точно так же оплакивают детей, которых считают погибшими. – Это не мои дети. Их судьба меня не волнует. – Полагаю, то же предложение вы сделали и Данте. Что он вам ответил? – Сказал, чтоб я пошел повесился. И знаете, что я ему ответил? Что я бы так и поступил, если бы знал, что это сделает его счастливым. – Вот и я говорю вам то же самое. Только ни одна веревка вас не выдержит. Неожиданно Валле зашелся хохотом, перешедшим в приступ кашля. – Пораскиньте мозгами, – выговорил он, придя в себя, и вытер лицо платком. – Когда вас арестуют, будет слишком поздно. Из кухни вышла Ванда: – Аннибале говорит, что Данте не ест мяса. Но вы-то едите, Коломба? Она встала: – К сожалению, нам некогда. Нам нужно повидаться с одним человеком, и чем скорее, тем лучше. У вас есть интернет или карта города? Мне нужно сориентироваться. – Карта есть, – сказала Ванда. – Сейчас принесу. В этот момент из ванной босиком вышел Данте. На нем была чистая футболка с логотипом охотничьего клуба, свисающая с его плеч, как цирковой шатер. – Одевайся, нам пора ехать, – сказала Коломба. – Так я и думал. – Он взглянул на отца, который сидел без движения, угрюмо опустив подбородок. – Нам бы пригодился твой пикап, – сказал он ему. – А если я тебе его не дам? Силой заберешь у меня ключи? – Папа… Валле бросил ему ключи и повернулся к Ванде: – Дай ему свой сотовый. – Я не могу… – начал Данте. – Все ты можешь. Ванда им никогда не пользуется. Уж я-то по крайней мере ни разу ей на него не звонил. Если он прослушивается, значит копы вдруг превратились в гениев. А я в этом изрядно сомневаюсь. Коломба кивнула, и Данте положил телефон в карман. – Эта история плохо кончится, Данте, – снова сказал Валле. – Вопрос только для кого, – сказала Коломба. 16 Де Анджелис подверг Сантьяго допросу дважды – в ночь ареста и на следующий вечер. Арестованный не ответил ни на один вопрос, и магистрат с трудом сдерживал бешенство. Вернувшись в свой кабинет в прокуратуре, он бесновался целых пять минут, пока в дверь не постучал Сантини, которого сопровождал неизвестный ему мужчина. – Явился, гений, – с сарказмом сказал Де Анджелис. – Новости есть? – Никаких, господин магистрат, – отозвался Сантини. – Если бы вы провели операцию как надо, нам не пришлось бы сейчас играть в кошки-мышки. – Затем он словно вдруг вспомнил о явившемся вместе с Сантини человеке. Мужчина лет шестидесяти, с рыжеватыми усами, тронутыми сединой, и такими же волосами, терпеливо дожидался, пока на него обратят внимание. – Де Анджелис, – протянул ему руку судья. – Маурицио Курчо, – представился тот. – Прошу прощения, я полагал, что вы знакомы, – вмешался Сантини. – Господин Курчо – новый начальник спецподразделения. Он возглавлял уголовный розыск в Реджо-ди-Калабрии. – Поздравляю с повышением, – сказал Де Анджелис. – Жаль, что вы получили его в столь прискорбных обстоятельствах. Курчо сел. Он был спокойным человеком, который осторожно выбирал слова: – Поэтому я и позволил себе вас побеспокоить, чтобы осведомиться о ходе расследования. Де Анджелис взглянул на Сантини. Тот прочистил горло. – Через два часа после побега Каселли из дома на улице Реденторе, что в районе Тор-Белла-Монака, Торре снял в банкомате наличные, из чего можно заключить, что обоих укрывал у себя ранее судимый Сантьяго Гуртадо, – сказал Сантини. – По нашему мнению, наличные понадобились им на побег. – Если не ошибаюсь, Гуртадо – член какой-то латиноамериканской группировки? – спросил Курчо. – Да, – ответил Сантини. – Он якшался с кукиллос, но сейчас действует в одиночку. – Но почему этот человек помог Каселли? Сложно представить, что их объединяют общие интересы. – Это нам неизвестно, – резко оборвал его Де Анджелис. – Это сообщит нам сама Каселли, когда мы ее поймаем. – Неясен также – по крайней мере, из тех материалов, с которыми ознакомился я, – характер ее взаимоотношений с Торре. Сантини и Де Анджелис переглянулись. – Насколько мы знаем, Каселли вовлекла Торре в несанкционированное расследование похищения Луки Мауджери. – Отец ребенка все еще под арестом? – спросил Курчо. – Да, – ответил Де Анджелис. – Потому что мы все еще считаем его виновным. – Однако Каселли с вами не согласна. – Откровенно говоря, разобраться в том, что на уме у Каселли, весьма нелегко. Курчо пригладил усы. Эта его привычка почему-то действовала Де Анджелису на нервы. – Если у вас больше нет вопросов… – сказал судья. – У меня был тяжелый день, и уже время ужина.