– Есть советы и напутствия? – Не спугни его. И найди предлог для встречи. – О’кей. Данте набрал на мобильнике Ванды номер Ноггини и включил громкую связь. – Тухлоногий? – дождавшись, пока мужчина снимет трубку, спросил он. Коломба подпрыгнула: она никак не ожидала, что Данте попрет напролом. Ноггини на секунду заколебался. – Да. Кто это? – осторожно спросил он. – Меня зовут Данте Пинна. Я сын Фабрицио Пинны. Коломба снова вздрогнула и попыталась выхватить у Данте телефон, но тот отдернул руку и повернулся к ней спиной. – О! Жаль, что так вышло с вашим папой. Мои соболезнования. Как я могу… – Я бы хотел встретиться, – перебил Данте. – Мне срочно нужно с вами поговорить. Могу я заскочить к вам домой через десять минут? Я с подругой. – Простите, но я сейчас ужинаю с семьей. Я не могу… – Будет лучше, если вы освободитесь. – Это почему же? – Иначе я позвоню в полицию, и тогда вам придется объяснить, почему вы не сообщили, что мой отец связывался с вами перед самоубийством. Коломба закрыла глаза. Секунд десять Ноггини молча дышал в трубку. – Так вы просто хотите меня увидеть? – наконец спросил он. Данте победно вскинул кулак: – И поговорить. Скажем, это займет около часа вашего времени. Так я заеду? – Нет, я сам к вам подъеду. Скажите куда. – Ко входу в баптистерий. Это всего в двадцати метрах от вашего дома. Я на пикапе. – Хорошо. До скорого. Данте с триумфальной ухмылкой повесил трубку и закурил сигарету, чтобы отпраздновать успех. Коломба опустила стекло: теперь, когда ей наконец удалось принять душ, ее снова начал раздражать запах дыма. – Как ты узнал, что Пинна с ним связывался? – Если ты не слышал о человеке четверть века, то не отреагируешь с такой готовностью, когда тебе назовут его имя. Он же явно вспоминал Пинну, и, судя по его тону, с немалой тревогой. Значит, Ноггини общался с ним перед тем, как Отец его повесил, и боялся, что рано или поздно с него за это спросят. – Он мог прочитать о нем в газете. – Он и на кличку свою слишком быстро отозвался. Тут я пошел ва-банк, но, если бы он не вспомнил собственное прозвище, можно было бы не терять на него время. Данте показал ей на переходящего улицу мужчину лет сорока пяти в стеганой твидовой куртке. В Кремоне было гораздо холоднее, чем в Риме, особенно по вечерам, когда воздух становился сырым и промозглым. – Ты знаешь его в лицо? – спросила Коломба. – Нет, но ты только взгляни на его обувь. Такие перфорированные ботинки носят больные гипергидрозом. Неспроста его звали Тухлоногим. Мужчина направился к пикапу, и Коломба поняла, что Данте попал в яблочко. Она вышла из машины и протянула ему руку. – Господин Ноггини? Приятно познакомиться. Садитесь, пожалуйста, – сказала она и открыла перед ним заднюю дверцу. – Может быть, лучше посидим в баре? – спросил он, указывая на кафе-мороженое на углу. – Там почти пусто. – Здесь нам будет удобнее. Прошу. Ноггини пожал плечами и сел в машину. Коломба расположилась рядом с ним. Данте остался впереди, но развернулся на сиденье, чтобы иметь возможность поучаствовать в разговоре. – Вы, должно быть, Пинна, – сказал мужчина. – Вы на удивление проницательны. Но все, что нужно, вы можете обсудить с моей подругой, – отозвался Данте. – Клянусь, я понятия не имею, что происходит. Данте ухмыльнулся: – Это называется беседа. – Господин Ноггини, почему Пинна с вами связался? – спросила Коломба. Ноггини повернулся к ней: – Если позволите говорить откровенно, у него было неладно с головой. – Продолжайте, – подбодрила его Коломба. – Фабрицио помешался на радиации. Утверждал, будто заболел раком из-за военной службы. Просил, чтоб я связался с нашими бывшими сослуживцами из Аннони и узнал, кто еще заболел. Но к тому времени я давно потерял их из виду. Впрочем, как и его самого. Когда он позвонил, я порядком удивился. – Он помолчал. – Стоит ли говорить, как я был удивлен, когда прочитал в газетах, что он отсидел в тюрьме и водил дружбу со взорвавшим парижский ресторан террористом. – Белломо. Ноггини кивнул: – Да. Когда-то мы с Фабрицио были те еще дебоширы. Все мы были немного бешеными, иначе нас бы не отправили в Аннони. Но потом я изменился. Остепенился, завел семью. А он так и остался прежним. – Это точно, – сказала Коломба, взглянув на Данте. Тот незаметно кивнул: Ноггини говорил правду. – Что еще он вам сказал? – настойчиво спросила Коломба. – Спрашивал, помню ли я один давний ночной наряд. Он был уверен, что именно там и заразился. – И вы его помнили, – утвердительно произнес Данте. Ноггини снова кивнул: – Да. Это было одно из тех странных армейских поручений, которые запоминаются на всю жизнь. Но домыслы про радиацию – просто чепуха. Я сотрудник муниципальной администрации и занимаюсь общественными зелеными насаждениями. Никакой утечки радиации в Каорсо никогда не было. Радиоактивные отходы представляют опасность несколько миллионов лет, но сейчас все они утилизируются во Франции. Также есть само ядро, которое… – Расскажите об этом наряде, – перебила Коломба. – Простите, но вы, случайно, не из полиции? – спросил Ноггини. – У меня складывается впечатление, что вы меня допрашиваете. – Я тоже похож на полицейского? – спросил Данте. – Нет, вы не похожи. – Ну слава богу. Мужчина улыбнулся: – Так вот. Точной даты не помню, но было это в декабре, перед рождественскими праздниками. Сержант поднимает всех с коек и отправляет нас шестерых в ночной наряд. Нас грузят в фургон и увозят за несколько километров от казармы. Несусветная глушь, холод собачий. Там находится армейский склад, и нам приказывают избавиться от всего, что хранится внутри. – И что же там хранилось? – Мебель, медикаменты, книги, но в основном мешки с одеждой. Данте напрягся: – Мешки с одеждой? – Да. В мешках были ношеные вещи. Гражданские, не военные. Было противно к ним прикасаться, потому что они были грязными и все провоняли. Но бо́льшая часть одежды была в мешках, и мы всю ее сожгли. Помню, Пинна при виде одежды буквально остолбенел. – Почему? – снова спросил Данте, сверля его глазами.