– Каким он был? – Скажу так: он определенно знал, как хорошо провести время. – Эндрю помолчал, наблюдая, как я выпиваю второй бокал. – Еще? – Пожалуй, нет. Не хочу рухнуть до прибытия закусок. – Расскажите о себе. – Мой собеседник прошелся по мне оценивающим взглядом. Может быть, он впервые видел женщину в дешевом платье и с сумочкой, не попадающей в тон к туфлям. – Меня зовут Элис, любимый цвет – бирюзовый, я – психолог, – ответила я. – Мозгоправ среди банкиров? – Долгая история, не хочу вас утомлять. – Не получится. – От Эндрю шел запах лосьона, странное сочетание корицы и сандала. – Держу пари, ваш муж где-то рядом, в баре, пробивает сделку. – Ошибаетесь, – улыбнулась я. – Сказать по правде, я – шпион. Шампанское начало брать свое, и внимание Пирнана после шести месяцев полного воздержания от общения с мужчинами вполне могло тоже ударить мне в голову. Он уже приготовился спросить о чем-то еще, но тут звук гонга пригласил гостей к столу, и какая-то пожилая женщина схватила меня за руку и потащила в обеденный зал, треща без умолку, будто мы старые подруги. Я оглянулась – новый знакомый смотрел мне вслед. Его уже обступила кучка бизнесменов, и он, несомненно, очаровывал и их тоже. Похоже, его миссия состояла в том, чтобы собирать секреты всех сюда пришедших. Глава 7 Все гостьи следовали в одном направлении, соблюдая клубную традицию – леди садятся первыми. Словно попав в Хогвартс, я смотрела на висящие над обеденными столами пятирожковые люстры. Моя компаньонка расписывала свои хвори и немочи, перечень которых оказался настолько велик, что лишал меня, к счастью, необходимости отвечать: диабет, ревматизм, подагра… На этом фоне мои синяки выглядели мелочью, так что я имела возможность изучить фрески, украшавшие обеденный зал. По стенам скакали охотники, из-за деревьев выглядывал лисий хвост. Бернс куда-то пропал, и меня посадили за стол с престарелыми аристократами. Разговор касался самых увлекательных тем: увеличение налога на наследство, упадок консерватизма, положение на Ближнем Востоке. Меню взяли прямо из поваренной книги позапрошлого века: сначала тушеные креветки под густым слоем масла, потом чуть суховатый палтус. Обратившись к сидевшему справа мужчине, я спросила, не приходилось ли ему работать с Лео Грешэмом, но он посмотрел сквозь меня. – Пренеприятное дело. Не передадите вино? Схватив бутылку, сосед тут же повернулся ко мне спиной, но остальные, по крайней мере, пытались проявить радушие, хотя и были как минимум вдвое старше меня. Женщина напротив, узнав, что я психолог, рассказала о своем сумасшедшем дяде, любившем разгуливать нагишом по саду, пока его не увезли в больницу. Блюда менялись одно за другим: тушеная баранина, говядина на серебряных подносах, три разных вида вин… Предметы стали терять четкость, хотя я и старалась сдерживаться, и в какой-то момент стало ясно, что вечер прошел впустую. Клуб «Альбион» сомкнул ряды, не желая делиться своими секретами с парочкой чужаков. К тому моменту, когда подали клубничный десерт, я умирала от желания выпить крепкого черного кофе. Может, выйти из-за стола, выскользнуть на улицу, поймать такси и вернуться домой? Я уже спланировала побег, когда рядом материализовался Эндрю Пирнан. – Как насчет небольшой экскурсии? Я ответила улыбкой и поднялась. Голова шла кругом от вина. Пирнан протянул руку, чтобы я смогла опереться, а потом поинтересовался моими планами на уик-энд. Пришлось рассказать о данном Лоле обещании сходить к ней в «Риверсайд тиэтр». Эндрю привычно улыбнулся, показав неровные зубы, и повел меня через толпу. Но не успели мы уйти, как я увидела спешащего навстречу Бернса с прижатым к уху мобильным телефоном. – Элис, нам нужно уехать, – безапелляционно объявил он. Я повернулась к Пирнану: – Ничего не поделаешь, работа есть работа. Боюсь, с экскурсией ничего не получится. – Что ж, надеюсь, получится в другой раз. – Эндрю посмотрел на меня сверху вниз, повернулся и неторопливо удалился. Дон схватил меня за локоть и потащил к выходу, как какую-нибудь хулиганку. На улице было еще тепло, и дышать легче не стало – кислород в воздухе здесь замещали выхлопные газы. Едва мы отъехали, как в машине громко запищала рация. Хриплые, царапающие слух голоса отдавали какие-то указания. Мне было не по себе, но от перебора ли с алкоголем или из-за разыгравшихся нервов – сказать трудно. Пытаясь удержать в себе поднимающуюся тошноту, я ухватилась за края сиденья. – Что случилось? – Все пошло по наихудшему сценарию, – процедил Бернс. – Как я и говорил, он сделал это еще раз. Отвезу тебя домой и поеду на место. Я покачала головой: – Поедем вместе. Инспектор не стал спорить, чтобы не отвлекаться от дороги. Мы мчались по набережной Виктории, мимо вставшего на вечную стоянку «Веллингтона» со сверкающими на солнце орудийными башнями. К тому времени, когда мы достигли Чипсайда, вокруг не было ни души. После шести, когда закрываются банки, Квадратная миля[14] быстро пустеет, и все кафе тушат свет и запирают двери. Бернс припарковался возле Гаттер-лейн. Перевел дыхание. Сдвинул на переносицу очки. На место уже прибыли две патрульных машины, фургончик экспертов-криминалистов и «Скорая помощь». Двое полицейских натягивали оградительную ленту через въезд в переулок. К нам с важным видом подошел Стив Тейлор. Оглядев меня с ног до головы, он коротко кивнул Дону и лишь затем посмотрел на него. – Развлекаешься… босс? – Последнее слово сержант добавил после демонстративной паузы, словно по некотором размышлении. – Мы работаем, – оборвал его Бернс. – Что у вас здесь? – Убийство. Больной ублюдок, это уж точно. Пит Хэнкок подпустил нас ближе только после того, как мы надели защитные костюмы. Я эти костюмы терпеть не могла. Материал, из которого они пошиты, тайвек, такой тонкий и шершавый, что чувствуешь себя будто завернутым в жиронепроницаемую бумагу. Температура тела в нем постепенно повышается. В каком настроении пребывает Хэнкок, угадать было невозможно – сросшиеся брови придавали ему вечно злобный вид. Наблюдая за тем, как я меняю туфельки на белые пластиковые боты, он даже не попытался завести разговор. Потом я проследовала за Бернсом по переулку, мимо огромных мусорных контейнеров со сдвинутыми крышками. В нос била жуткая вонь, в которой смешались прокисшее пиво, моча и тухлые объедки. За внутренним ограждением, блокируя вид, стояла на коленях женщина-парамедик. – Что случилось? – театральным шепотом, словно боясь разбудить жертву, спросил Бернс. Женщина повернулась. Лицо ее было цвета известняка, и я поняла, что раны, наверное, ужасны, поскольку смертельных случаев на долю таких специалистов выпадает по нескольку десятков в год. – Все произошло быстро. Крови много – значит, нож прошел через сердце. – Парамедик выпрямилась и поспешила к «Скорой помощи», а мне наконец открылось тело. Мужчина лежал в широком круге крови, на голове у него был черный пластиковый пакет, а возле головы – открытка с ангелом. Тут же, на мостовой, белели разбросанные перья. Мужчина был в темных брюках и рубашке с длинными рукавами. К горлу вскинулась тошнота. Интересно, где он провел последний день жизни? Может быть, в офисе, в предвкушении уик-энда? Тело заслонили двое в форме. Фотограф начал снимать жертву со всех возможных ракурсов, а когда ушел, Бернс опустился на корточки возле жертвы. Со стороны улицы долетели голоса – прибыла пресса, и журналисты требовали информации. Разбираться с ними поспешил Тейлор. – Чертовы стервятники! Только и дел, что за «Скорыми» гоняться, – проворчал Дон. – Он, похоже, смеется над нами. – Что ты имеешь в виду? – спросила я. – Оставил визитную карточку еще большего, чем тогда, размера – чтобы мы уж точно не пропустили. Инспектор натянул перчатки и поднял карточку. Она действительно была больше той, которую нашли в кармане Лео Грешэма, а прекрасный лик ангела перечеркивали, как будто разрезая на доли, толстые линии. Я присмотрелась к телу жертвы. Рана находилась в середине живота: неровный разрез длиной шесть, а то и больше дюймов. Я зажала рот тыльной стороной ладони. – Ты как, Элис? – забеспокоился Дон. – Бывало и лучше. – Тебе не обязательно здесь находиться. Я скажу, чтобы кто-нибудь отвез тебя домой. Я покачала головой. Побывать самой на месте преступления всегда лучше, чем работать потом с фотографиями. Иногда с момента убийства проходит не больше часа, улики еще свежи, и ты едва ли не дышишь одним с убийцей воздухом и даже можешь вдохнуть то, что не даст ни одна фотография. Здесь я обратила внимание на элемент инсценировки: убийца попытался положить руки жертвы вдоль тела, чтобы все выглядело так, будто погибший не сопротивлялся. Через несколько минут прибыла судмедэксперт, плотная, средних лет женщина, бодрая и энергичная, твердо настроенная не принимать близко к сердцу сопутствующие работе ужасы. Чтобы не мешать, мы с Бернсом вышли за ограждение, а когда вернулись к телу, эксперт снимала с головы жертвы пакет. Рядом стоял фотограф. Женщина стягивала пакет осторожно и медленно, словно не хотела причинять мертвецу боль. Я заставила себя не отводить глаза. Все лицо убитого было изрезано в клочья. Щеку рассекли с такой жестокостью, что в дыре под ухом виднелись зубы. Полоска кожи свисала почти до ключицы, а глубокие порезы на лбу открывали белую кость. Горячая волна тошноты ударила мне в горло. Я метнулась за оградительную ленту, сделала несколько шагов за мусорный контейнер, и меня вырвало. Когда я, еще не оправившись от шока, неверной походкой вернулась к месту преступления, Бернсу, по крайней мере, хватило такта воздержаться от комментариев. Можно было бы поискать такси, но я так устала, что не нашла сил отказать Тейлору, когда он предложил подбросить меня до дому. Ноги сделались ватными. Трупы всегда действовали на меня не лучшим образом, выделяя среди однокурсников в медицинском колледже. Тем нравилось проводить вскрытие, и они довольно мурлыкали себе под нос, разрезая человеческие кожу и кости с такой легкостью, словно это индейка. Хотя обстоятельства и не располагали, Стив Тейлор решил проявить галантность и широким жестом распахнул передо мной пассажирскую дверцу. Мы уже отъезжали, когда зазвонил телефон, и он, остановившись, вышел на тротуар. Разговор затянулся – сержанту пришлось убеждать кого-то, что он скоро будет дома. – Третий раз за вечер, – проворчал Тейлор, снова забираясь в машину. – Не выпускает из виду. – Мы проехали ярдов сто, и он искоса взглянул на меня. – А ты? Тебя дома кто-то ждет? – Только брат. Занятая в тот момент другими мыслями, я не подумала, что ответ стоит подредактировать, и только позже поняла свою ошибку – надо было изобрести бойфренда. Стив многозначительно улыбнулся и до конца поездки говорил только о себе: расписывал свои спортивные подвиги, объяснял, какие призы получил за успехи в дзюдо, футболе и дайвинге. Послушать его, так получалось, что он выиграл все, что только можно. То же и с женщинами – он мог позволить себе быть разборчивым. И лишь карьера приносила ему разочарования. – Меня обошли уже в третий раз, – пожаловался сержант. – Обещали твердо, но тут Бернса выперли из Саутварка, и мне опять не повезло. Что-то невероятное. Парень некомпетентен – нате его вам. Я не стала поправлять Тейлора – он все равно бы не услышал. Лицо его выражало глубокую обиду и горечь, и мне казалось странным, что человек может быть настолько одержим собой, когда неподалеку лежит на земле другой человек, безжалостно убитый и изуродованный. Почему его так волнует несостоявшееся продвижение по службе? Дело определенно не только в деньгах. За всем этим хвастовством скрывалось микроскопическое эго. Может, предложить ему пройти курс когнитивно-поведенческой терапии? К дому мы подъехали лишь в начале третьего. – Не хочешь продолжить? Ты могла бы угостить меня кофе. – Стив уже положил руку на спинку моего сиденья. – Нет, спасибо. – Мне хотелось напомнить, что дома, нетерпеливо поглядывая на часы, его ждет подружка. Полицейский посмотрел на меня осуждающе и с некоторым даже сочувствием, как будто я сама не понимала, от чего отказывалась. Дома мое отражение в зеркале только подтвердило, сколь низки стандарты, установленные Тейлором для себя. Волосы у меня растрепались, тушь растеклась по щекам. Я умылась с мылом и отправилась в спальню, но впечатления от увиденного были еще слишком свежи. Я старалась не думать о теле на Гаттер-лейн, брошенном между мусорными контейнерами, как приманка для крыс. Не давали покоя и ангелы: может, убийца – атеист, уверенный, что никакого воздаяния за эти убийства не будет? Уже засыпая, я увидела лицо моего нового знакомого: блеклые, с золотыми крапинками глаза Эндрю Пирнана следили за мной с неотступным вниманием хищной птицы. Глава 8 Прошлое мстило кошмарами. Стоило закрыть глаза, как я видела тех девушек, лежащих на земле, худеньких, израненных. Я чувствовала под ладонями их влажную кожу, холодную мягкость волос… Проснувшись в какой-то момент с больной челюстью, словно всю ночь хватала ртом воздух, я поняла, что не могу больше оставаться в квартире, что надо выйти на пробежку. Бег – мое единственное пристрастие, без него мне просто нельзя; все мое фамильное древо усыпано влечениями: Уилл нуждался в стимуляторах, отец страдал от алкоголизма, а матери обязательно требовалось все контролировать. Может, я еще легко отделалась, ведь бег менее вреден, чем джин, сигареты или героин. А еще это прекрасное противоядие от мыслей. В ситуации обострения внутреннего конфликта я надеваю кроссовки – волнения и тревоги выходят сами через подошвы и с потом. Конечно, бежать, когда у тебя повреждение мягких тканей, идея немного безумная, но ничего другого не оставалось. Каждый шаг отдавался болью в груди, но сдаваться я не намеревалась. Я пересекла реку по почти пустому Тауэрскому мосту. Было уже жарко, и воздух будто горел, а во рту оставался едкий привкус бензина и дыма. У входа в доки Сент-Кэтрин швартовались с полдюжины моторных катеров, и канаты натянулись так, что, казалось, вот-вот лопнут. Внушительные особняки из бурого песчаника занимались своими делами, отгородившись от мира ставнями – ничего не вижу. Добежав до Корнхилла, я увидела протянутую поперек дороги оградительную ленту и кучку припарковавшихся поодаль полицейских фургонов. Должно быть, Бернс бросил все силы на прочесывание прилегающего к Гаттер-лейн квартала с надеждой найти улики. Я повернула на Лиденхолл-стрит и, пробегая по Лондонскому мосту, стала то и дело встречать толпы покупателей, тянувшихся к местному рынку. Некоторые готовы прикинуться бедняками ради пакета авокадо. В прихожей на столике уже звонил мобильный. – Ты ведь придешь, да? – с тревогой спросила Лола, испугавшись почему-то, что я ее бросила. Только Лола могла вытащить меня в жару из дома и заставить тащиться через весь город, чтобы повосхищаться ее профессиональными талантами с последующим ланчем в кафе. Приняв душ, я надела самое легкое из летних платьев и балетки. Времени на дорогу ушло больше, чем ожидалось, из-за какой-то поломки на Паддингтоне, но служба безопасности лондонской подземки после смерти Лео Грешэма взялась за дело серьезно. На каждой платформе висели теперь постеры, призывавшие не заходить за желтую линию и докладывать о подозрительном поведении пассажиров. Люди жались к стенам, выглядывая в толпе потенциальных убийц. В глаза бросился заголовок «Индепендент»: «ЕЩЕ ОДНО УБИЙСТВО В СИТИ». Кому-то из побывавших на месте преступления журналистов удалось раздобыть подробности трагедии на Гаттер-лейн: жертву звали Джейми Уилкокс, двадцать пять лет, женат, с ребенком. Значился трейдером-консультантом в банке «Энджел», так что связь с Лео Грешэмом лежала на поверхности. Оба работали в одном здании и могли знать друг друга, по крайней мере, в лицо. Газета публиковала фотографию Уилкокса в день вручения диплома: круглое, сияющее от гордости лицо. Таким же был мой брат, когда получил свою первую работу в Сити. И кто мог поверить, что, убивая этого молодого человека, он становится на сторону ангелов? А может быть, все проще, и, по мнению убийцы, в его сражении имущие будут разбиты неимущими. Может быть, он, как своего рода вывернутый наизнанку Деннис Нильсен[15], наказывает успешных и честолюбивых за их богатство. Я сунула газету в сумку.