Пролог В полторацком флигеле знаменитой Вяземской лавры, в квартире без окон, никогда не видавшей дневного света, занимал угол молодой еще парень, лет двадцати шести, с рябым от оспы лицом, широкими раздутыми ноздрями, круглыми навыкате глазами и всклокоченной войлоком головой. Огромного роста, косая сажень в плечах и плотного телосложения, он славился геркулесовой силой и без труда разгибал и ломал подковы. Кто он, как и когда появился в Петербурге, никто не знал, но среди товарищей его прозвище было Макарка-душегуб. Он иногда на собаках или кошках показывал опыты вскрытия живота и черепа и проделывал это с такою ловкостью и искусством, что мог бы поспорить с любым профессором-хирургом. Он сам хвастался, что может в тридцать секунд зарезать и вынуть внутренности у самого большого быка. – А что, Макарка, много ты на своем веку загубил душ? – спрашивали его иногда товарищи. Макарка искривит рот, посмотрит пристально на спрашивающего – и у того самого поджилки затрясутся: – Ты мне товару не поставлял, так нечего тебе и спрашивать. «Товаром» на их жаргоне назывались жертвы. – А все-таки? – А вот пойдем за Обводный канал, я тебе «панораму» покажу. – Спасибо. – Рук только марать не стоит! Разве ты «душа»?! Ха-ха… Обитатели полторацкого флигеля боялись и не любили Макарку, но никто не смел этого обнаружить. Макарка требовал полного себе повиновения и известного почтения. Если иногда кто-нибудь проявлял непослушание, то стоило Макарке искривить рот и уставить глаза, как непокорный превращался сейчас же в овечку и беспрекословно исполнял приказания Макарки. Так прожил Макарка в своем углу около года, никогда не бывая дома днем и редко ночью. Где он проводил время и чем занимался – никто не знал, хотя, разумеется, не работой, потому что у него и паспорта вовсе не было, так что, если б он и хотел наняться куда-нибудь, то не мог. Не один раз Макарка приходил весь в крови, обмывал руки, застирывал пятна на белье, чистил сапоги и затем опять уходил. Никто не думал его спросить, чья это кровь и чью душу он опять загубил. Во всем полторацком флигеле был только один человек, осмеливавшийся иногда противоречить Макарке и уличать его в нехороших делах. Это была Алёнка-поденщица, красивая женщина, лет двадцати пяти, но горькая пьяница, зарабатывавшая себе хлеб поденной работой, стирая белье в разных домах. Алёнка сошлась с Макаркой вскоре после его появления в полторацком флигеле и перешла жить в соседний с ним угол, но, несмотря на любовь, они часто ссорились, и Алёнка говорила своему приятелю в глаза такие вещи, что посторонним становилось за нее страшно. Однажды – это было в начале осени – Алёнка вернулась позже обыкновенного. Она стирала белье у богатого купца Смирнова и хотела кончить стирку. Купец Смирнов занимал небольшую квартиру при своей лавке. Сам он уехал в деревню, так что в квартире оставалась только жена с грудным ребенком и подручный мальчик; приказчик жил отдельно. Макарка очень заинтересовался этой семьей и все расспрашивал Алёнку о подробностях. – Да что это, не собрался ли к ним с визитом? – испугалась Алёнка. – Собрался и через час буду у них! – На слове «буду» он сделал такое ударение, что соседи вздрогнули. – А я тебя не пущу! Слышишь, не пущу! Полиции донесу! Макарка усмехнулся, ничего не ответил и, взяв с печки свой картуз, вышел. Купец Смирнов и его лавка занимали нижний этаж большого каменного дома. Окна выходили в глухой переулок. Когда Макарка подошел к дому, все нижние окна были темны и только в одном отсвечивала лампада, горевшая у образов. Макарка несколько раз прошелся по тротуару и внимательно осмотрел все рамы, форточки и задвижки. Наконец, он остановился на окне, соседнем с дверью. Опытной рукой, вооруженной долотом, он открыл форточку и пошел по переулку удостовериться, нет ли где бодрствующего стража в лице городового или дворника. Все было тихо, темень непроглядная и сон в это время самый крепкий. Осторожно Макарка открыл форточку, отодвинул задвижки окна и легко влез в окно, после чего плотно его прикрыл. Очутившись в лавке, Макарка стал внимательно присматриваться. В темноте он рассмотрел шкафы, прилавок. Всматриваясь ближе, он увидел на полу спавшего подручного мальчика. Дверь из лавки в квартиру была приотворена. Макарка на цыпочках вошел в небольшую чистенькую гостиную, из которой была настежь открыта дверь в спальню. На широкой двухспальной кровати спала молодая женщина, которую крепко обнял грудной ребенок. С минуту Макарка любовался ими. Лицо его нахмурилось, и какие-то воспоминания роились в голове. Затем губы искривились, появилась та ужасная усмешка, которая пугала даже его сотоварищей. Он ощупал за пазухой большой финский нож, на цыпочках подошел к кровати. При слабом мерцании лампадочного огонька сверкнуло лезвие ножа. Два паса, и голова молодой женщины почти отделилась от туловища. Кровь потоком полилась на ребенка, который проснулся и заплакал. Макарка нетерпеливо схватил малютку за ножки и, размахнувшись в воздухе, размозжил головку о стену. Ни крика, ни стона – только один глухой удар, похожий на падение чего-то на пол. Оставался еще подручный мальчик, спавший в лавке. Совершенно спокойно Макарка пошел обратно в лавку. Он нагнулся над спавшим. Мальчик лежал на боку. Макарка опустил левую руку ему на голову и правой нанес удар в шею. Лезвие ножа вошло по самую рукоятку. Никакого звука. Отерев нож об одеяло, Макарка спрятал его за пазуху и пошел к выручке. Он был в игривом настроении. Как профессионал своего дела, он был доволен полным успехом. Никакой ошибки, фальши или промаха. Все как по нотам. Собрав выручку, он пошел искать в столах, шкафах. Взгляд его упал на кивот с лампадой, из-за которого торчал угол белой бумаги. Достав бумагу и развернув ее, он увидел целую пачку акций, билетов и крупных кредиток. Он даже щелкнул языком от удовольствия. – Браво! Вот это я понимаю. По крайней мере, не даром работал. Недурно!.. Уложив деньги в карманы, он тем же ходом вышел в окно и быстрыми шагами направился домой. Был третий час утра, когда он подошел к Вяземской лавре. Дежурный дворник спал у ворот. Он перешагнул его и скрылся в воротах. – Макарка, ты? – окликнула его Алёнка, когда он начал возиться в своем углу. – Я. – Где был? – Не твое дело!.. – Скажи! Неужели ходил к Смирновым? – Молчи, я тебе говорю! – Ты горло не дери, я не из пугливых! Отвечай, когда у тебя спрашивают! – Ну, у Смирновых, а тебе какое дело? – Врешь! – почти вскрикнула она и приподнялась на постели. – Шучу, шучу, так просто погулял. – Ну, то-то. Я даже испугалась! Через несколько минут водворилась тишина. Все спали. В комнате ночевало, кроме восьми постоянных угловых жильцов, еще человек пятнадцать ночлежников, так что дышать приходилось не воздухом, а одними испарениями. Однако обитатели безоконной квартиры спали богатырским сном, не замечая даже мириадов всех пород насекомых, двигавшихся по полу и по стенам целыми полчищами. Не спалось только Алёнке. Ей было жутко за Смирновых, и она боялась, не был ли Макарка у них. Неужели?! Воображение рисовало ей одну картину за другой, и одну другой ужаснее. Спрашивать его не стоило. Все равно не скажет. Не дождавшись рассвета, Алёнка тихонько встала, оделась и неслышно вышла из квартиры. Бегом пустилась она к Обводному каналу и скоро достигла знакомого переулка. Вот и лавка. Все тихо. Темно. Она разбудила дворника. Тот знал ее. – Чего в рань такую? – Пора прачечную топить. Она начала стучать в заднее окно. Ответа нет. Стучала громче, еще громче. – Чего барабанишь? Окна перебьешь, – огрызнулся дворник. – Голубчик, Степан, посмотри, чего они не открывают. – Спят, стало быть. – Да Петрушка-то не спит крепко. Он открыл бы. Они стали стучать вместе. Ответа не было. Обошли кругом с улицы. – Степан! Голубчик, – закричала Алёнка, – смотри-ка, окно отворено! – И впрямь открыто! Ох, ты напасть! Верно грех какой-нибудь! Надо полиции дать знать. Дворник побежал к местному околоточному надзирателю. Через четверть часа собрались понятые, городовой с поста. Решили ломать двери. На Алёнке лица не было. Она предчувствовала роковую истину. Когда двери были открыты и присутствовавшие увидели страшную картину, Алёна закричала: – Он, он подлец! Это он их перерезал, Макарка-душегуб проклятый! Я вам выдам его головой! Пойдемте со мной скорее, скорее. Все смотрели на Алёнку подозрительно, недоверчиво. – Или она с ума спятила, или… это дело не миновало ее рук. Верно, кто-нибудь из ее приятелей! Идти всем было нельзя. Сообщили сыскной полиции, прокурору. А Алёнка все повторяла: – Пойдемте, пойдемте скорей, а то он исчезнет. Только через час с ней отрядили двух сыщиков, околоточного и нескольких городовых. – Скорее, скорее, – торопила Алёнка. Ее глаза горели, щеки пылали, весь хмель из головы улетучился. Уже начинало светать, когда они подошли к Вяземской лавре. Дежурный дворник побежал за другими товарищами, и облава целой толпой направилась к полторацкому флигелю. – Вот, вот он, ловите, хватайте! – закричала Алёнка. У дверей флигеля стоял Макарка, совсем готовый уходить. Он, вероятно, и уходил уже, но не успел миновать ворот. Все бросились к нему, но Макарка скрылся позади во флигеле. Флигель окружили, расставили дежурных и начали самый тщательный, подробный осмотр. Обошли все квартиры, коридоры, углы, чердаки и подвалы – нигде нет! Точно провалился или обратился в невидимку. Бились до самого вечера, перерывали все вещи, выворачивали чуланы, обходили по нескольку раз одни и те же углы – ничего. – Куда же мог он деваться? Ведь он вернулся во флигель! – Вернулся! Все видели. А найти невозможно. Приехало еще несколько высших полицейских чинов, прокурор. Все пожимали плечами, советовали еще поискать, искали сами, но результатов никаких. Макарка бесследно исчез. Больше всех беспокоилась Алёнка. – Если вы его не найдете, то возьмите меня под арест, – просила она. – Почему? Разве вы принимали участие в убийстве? – Боже, сохрани! Но мне нельзя остаться на свободе: он убьет меня! – Пустяки! Не убьет, а мы арестовать вас не можем… Против вас нет никаких подозрений и улик. – Да это все равно. Ведь я сама вас прошу!