– Ах. я дурак старый! Чуть было не приревновал тебя. И знаешь, к кому? К Куликову! Ха-ха-ха! – К Куликову, – переспросила Елена Никитишна слегка дрогнувшим голосом. – Почему к Куликову? – Да представь себе, что каждый раз, когда я у него бываю, он все расспрашивает о тебе, интересуется разными мелочами, пристает ко мне с пустяками, точно влюбленный жених. – Разве ты у него бываешь? – Не у него, а в его «Красном кабачке». Он сейчас же подсаживается и начинает толковать. Что ни слово, то все о тебе. Я сегодня с ним даже поругался из-за этого. – И сегодня ты у него был? – Да, вот прямо от него. Елена Никитишна сделала брезгливую гримасу. – Хорошо же ты меня любишь, если мог приревновать к такой гадине, как этот Куликов! За кого же ты после этого меня считаешь? – Прости, Лелечка, глупость, конечно, но ведь Куликов вовсе не плохой человек, и я не знаю, отчего он тебе так не нравится? – Поди ты! Нашел человека! Кабатчик, содержатель вертепа! – А представь, мне он нравится? Мы с ним даже на брудершафт выпили! Он такой добродушный, простой. – Тебе с пьяных глаз все кажется в розовом свете! – Ну, слава богу, что все кончилось по-хорошему! Мне кажется, ты даже лучше себя чувствуешь. Правда? – Да, я совсем здорова. Тебе кажется только, что все. – Хорошо, так хорошо! Давай бог! Я побегу, Лелечка, по лавкам! До свидания, мое сокровище. – Чем в кабаках с жуликами сидеть, лучше бы дела делал. – Не сердись, дружок, больше ноги моей у Куликова не будет, – проговорил Илья Ильич, уходя. Елена Никитишна осталась одна. Начинало смеркаться. «Что же, – думала она, – надо идти. А этот еще ревновать вздумал! Увидит кто-нибудь меня там – и пропала! Господи! Что мне делать?!» И опять мрачные мысли о далеком минувшем целой волной хлынули на измученную Елену Никитишну. Она упала на диван и взялась за виски. Голова горела. – Нет. не пойду! Пусть делает что хочет! Суд, Сибирь, каторга легче, чем это мучение! А может быть, он и не знает ничего?! Ведь прошло уж столько времени. И Елена Никитишна, остановившись на этом решении, казалась несколько успокоенной. Она решилась даже выйти погулять, пройти к мужу в лабаз, предложить ему поехать куда-нибудь: в театр, концерт или в гости к кому-нибудь. Ее начинало тяготить одиночество. Она позвонила горничной, оделась и вышла. Погода была прекрасная, вечер теплый, на улице тихо, дышалось легко. «Убийца, убийца, – мелькало у нее в уме, – сейчас явится полиция, арестуют, начнется следствие, выроют труп». – Господи, – ужаснулась она. – Ты свидетель, виновна ли я в этом? Тяжело мне было, но разве я согласилась? Если бы не обморок, я не допустила бы этого! «А с убийцей ты венчаться собралась, – говорил громко голос внутри. – Почему ты тогда не пошла заявить куда следует? Может быть, он жив еще был! Зачем приняла подложное письмо?!» Елена Никитишна испугалась этого голоса. Сердце забилось так, что она должна была остановиться, и схватилась за грудь. – Да что же это со мной?! Нет! Пойду к Куликову! Она повернула назад и пошла быстрыми шагами. На дороге ей встретился мальчик из их лабаза. – Где хозяин? – Сейчас ушли куда-то. – Домой? – Не могу знать. Елена Никитишна ускорила шаги. Проходя мимо своего дома, она позвонила и спросила горничную: – Барин дома? – Нет, не приходили. – Если придет, скажите, что я погулять вышла и скоро вернусь. – Слушаюсь. И она почти бегом пустилась к заставе. «Красный кабачок» был по левой стороне, около самых заставных ворот. Вот показалась уже и вывеска кабачка. Елена Никитишна не думала ни о чем, не замечала прохожих и бежала. – Леля, Леля! – послышался голос сзади. Она обернулась и увидела догонявшего ее мужа. 13 Мир водворяется Между стариком Петуховым и его дочерью водворилось прежнее согласие, любовь и мир. Произошло это вполне неожиданно для старика. Однажды вечером, когда он, по обыкновению, сидел над своими счетами, вошла Ганя и тихо подошла к нему. – Папенька! Если вы хотите, я согласна выйти за Куликова. Петухов не поверил ушам, отодвинулся от стола, сбросил с носа очки и переспросил: – Повтори, повтори, что ты сказала? Так ли я понял?! – Если вы хотите отдать меня за Куликова, я согласна. – Ах, ты голубушка моя, умница, да что же такое приключилось? Почему ты надумала? Что тебе в голову пришло меня, старика, пожалеть?! Ну, обними меня, доченька моя! Ганя приласкалась к отцу и продолжала: – Я много думала, папенька, и пришла к тому, что самое лучшее мне исполнить вашу волю. Вы не будете сердиться, да и я все-таки пристроюсь. Рано или поздно придется ведь выходите замуж. Может быть, Иван Степанович и в самом деле, не дурной человек, вы лучше ведь людей знаете, а я… я постараюсь его полюбить. Ганя говорила дрожащим голосом, сама пугаясь своих слов, и слезы готовы были выступить у нее на глазах. Старик отец не заметил этого волнения или приписал его вообще новым ощущениям девушки и, не скрывая своего удовольствия, говорил: – Уж как я рад, Ганя, что ты образумилась! Поверь, лучшего жениха тебе не сыскать! Куликов – человек деловой, умный и добрый. Он будет хорошим мужем. Ты будешь счастлива с ним. Неужели, посуди сама, я не желаю тебе добра?! – Знаю, знаю, папенька, потому-то я и решилась! Только об одном я попрошу: не торопите очень свадьбой. Я хочу приготовить все не спеша. Пожалуйста, скажите Ивану Степановичу, что вы сами назначили свадьбу на Красную Горку. – Ой! Что ты! До Красной Горки еще больше полгода! Нет, разве после Крещения, если уж не хочешь теперь… – Ну, хорошо! А если он будет торопить, вы скажите, что это ваша воля! – Скажу, скажу! Вы еще мало знаете друг друга, вам надо ближе сойтись, познакомиться. Это ничего. Пусть подождет. Спасибо, спасибо, дочка! Вот обрадовала меня, а то я своей Гани не узнал совсем! Теперь ты опять моя любимая доченька! Молодка, будь веселенькой, невесте не полагается грустить. Ганя поспешила уйти, чтобы не разрыдаться и не выдать себя. Тимофей Тимофеевич не мог вытерпеть, чтобы не поделиться неожиданною новостью со своим приятелем, и послал за Куликовым. Иван Степанович явился через несколько минут. Старик вышел к нему навстречу. – Молись, – показал он ему на образа. Они вместе перекрестились несколько раз, затем Тимофей Тимофеевич обнял его и трижды поцеловал. – Поздравляю. Ганя сейчас приходила мне объявить, что она согласна выйти за тебя замуж, если ты сделаешь формальное предложение. Слава богу! Она образумилась, покорилась и мне не надо теперь принимать против нее никаких мер. Больно было до слез ссориться с единственной дочерью. Ведь она не помнит своей матери, я почти с пеленок с нею нянчусь. Ангел девушка. Ну, Иван Степанович, будешь ты меня по гроб жизни благодарить за жену! Таких жен в наш век не много! Куликов склонил голову на сторону и с самой умильной физиономией произнес: – Не оратор я, Тимофей Тимофеевич, не умею высказать, что чувствую, но я до слез тронут… Вы… вы… благодетель мой, и сам Господь послал мне вас!.. Позвольте мне с этой минуты звать вас папенькой… Папенька! Дозвольте мне поцеловать вашу ручку! – Полно, полно, Иван Степанович, ведь я о своей дочери пекусь! Дело обоюдное! Я тоже тебя благодарить должен… Ты будешь мою дочь беречь, лелеять, любить… – Уж как икону беречь буду! На руках носить! Такого счастья я и не мечтал получить никогда…