– Говори, любишь? – Нет!.. – Вот же тебе, вот тебе, – продолжал Тумба, нанося удары. – Люблю… – простонал Сенька. – Ну, то-то… – Антошка, ты прошел бы по кустам, посмотрел беглеца, – сказал Тумба, – а я присмотрю за этим… И он толкнул связанного ногою. Между тем кровотечение у Сеньки усиливалось, и он захлебывался в собственной крови. Тумба стал расхаживать по поляне. Все ушли на поиски. Настенька вышла кипятить воду и готовить чай. Годовалый Тумбачонок ползал около избушки. Солнце было уже высоко. – А Федька-то сбежал, – задумчиво произнес Тумба. – Смотри, – закричала Настенька, – Сенька веревки рвет. Тумба подбежал к связанному, который освободил уже руки и рвал веревки на ногах. – Ты что делаешь, – закричал Тумба. Сенька в изнеможении упал головой на землю. – Ишь, песий сын, чего захотел!.. Какие веревищи разорвал. Тумба придавил ему грудь коленом и стал перевязывать. – Теперь не раскрутишь, – прибавил он и засунул ему под лопатки, под мышками, толстый кол. Сенька не шевелился. Тумба дал ему несколько ударов ремнем и, посвистывая, пошел опять по поляне. Никто еще не возвращался. Прошло больше часу. Вскипел котел. Настенька заварила чай и налила две кружки. Моросил дождь, и густой туман опустился на поляну. – Сегодня в ночь у нас два хороших дела, – задумчиво говорил Тумба. – Если удастся, я тебя снабжу необходимым и отправлю в деревню. Здесь становится плохо. День ото дня будет хуже… Довольно… Пожили. – А ты? – Мне нельзя отсюда выбираться. Еще годик-другой поживу, а там… видно будет. Эх, жисть наша! Иной раз вспоминаешь былое, когда… – Тумба, не нашли, – произнесли Рябчик с Вьюном, вернувшиеся из кустов. – Ушел, ракалия, ну, его счастье! А другие где? – Надо звать. Тумба встал и несколько раз протяжно свистнул. Послышались ответные свистки. Через несколько минут все собрались и уселись вокруг котла. – Опохмелитесь, братцы, по стаканчику? – предложил Тумба. Настенька принесла бутылку и стаканы. Все выпили, закусили и принялись за чай. – Так что же, братцы, с Сенькой делать? – Постегай его еще хорошенько да пошли к черту? – Не стоит связываться. Ну его? – А по-моему, вздернуть! Тумба стал считать голоса. Из девяти только три высказались за казнь. – Ну, судьба ему, значит, пожить. – На, Рябчик, ремень, пойди, поласкай приятеля, – сострил Тумба, передавая кнут, – я устал уже. – А мы посмотрим, да хорошенько!.. Рябчик засучил рукава и подошел к Сеньке. Он наклонился, посмотрел, потрогал. – Братцы, да никак он помер! – воскликнул он. Все встали и подошли к лежавшему. Тумба разрезал веревки, пощупал руки. Труп начал уже холодеть. – Кончился… Скоро… Все сняли картузы и перекрестились. – Ну, вечная память! Судьба! Мы решили отпустить… – Что же, хоронить надо? – Так нельзя оставить. Поверх земли не бросают. Трое перенесли труп Сеньки в лес. Настенька вызвалась обмыть. Пошли за лесок копать могилу. Часа через два тело Сеньки-косого понесли к месту вечного упокоения. 23 Убийство камердинера Петербург был встревожен новым страшным злодеянием. Вышедшие 18 сентября газеты были переполнены описанием подробностей неслыханного, дерзкого убийства с целью грабежа. На одной из людных улиц столицы, в квартире находящегося за границей графа Самбери найден убитым его камердинер, причем разграблены все ящики и шкафы. В роскошной квартире графа не было никого, кроме старого верного слуги Антона Шпата, прослужившего более двадцати лет камердинером. Кроме Антона при квартире находился еще метрдотель Игнатий Левинсон, но его два дня не было дома. Убийцы, по-видимому, были впущены в квартиру самим покойным, потому что все двери и наружные запоры оказались в целости. Антона видели в 6 часов вечера, а в 10 часов убийство было обнаружено дворником, заметившим, что дверь квартиры графа на черной лестнице не заперта изнутри. Он вошел в кухню, прошел в кабинет и здесь на пороге увидел окровавленный труп камердинера. Немедленно были приглашены полиция, врач, судебные власти. При осмотре трупа на шее найдена глубокая, безусловно смертельная рана. Одна рана и ничего больше – никаких признаков борьбы или насилия! Определить сумму или размеры грабежа было невозможно за отсутствием владельца квартиры, но, по отзыву банкира, хранившего суммы графа Самбери, покойный Антон только что получил 30 тысяч для производства разных платежей и расходов. Эти деньги, бывшие частью в банковских билетах, исчезли бесследно, вместе с бриллиантами и драгоценностями, хранившимися в ящиках письменного стола. Рассказывая об этом зверском убийстве, газеты прибавляли, что метрдотель Игнатий Левинсон разыскивается судебным следователем и вся полиция поставлена на ноги. На самом деле разыскивать Левинсона вовсе не приходилось. Он явился сам на другой день утром и был поражен происшедшим. Его алиби не подлежало никакому сомнению. Каждый час своей отлучки, где был и что делал, он доказал рядом свидетельских показаний; при обыске у него не нашли даже тени или намека на причастность к убийству. Но самым важным аргументом в пользу его невиновности являлась обстановка совершения преступления. Смертельный удар камердинеру, взломы замков – все указывало на опытные руки старых громил и душегубов. Только настоящий заправский разбойник может так верно рассчитать удар и так сильно, безошибочно его нанести. Одни громилы умеют так искусно выковыривать замки, почти не повреждая самых ящиков комодов или столов. Наконец, положение трупа, отсутствие каких-либо следов, удобное время и прочее. Дознание было поручено опытнейшему следователю, который сейчас же решил, что Игнатий тут ни при чем, а убийц надо искать среди громил Горячего поля или Вяземской лавры. Но как искать? Опросили всех жильцов дома. Никто не видел вечером подозрительных личностей. Только младший дворник заметил какого-то оборванца, выходившего из ворот. – Оборванца? – воскликнул следователь. – Вот, вот! Так и есть! Этот оборванец был или убийца, или его сообщник. Не видал ты, как он выглядел? – допытывался следователь. – Я мельком его только видел. Молодой парень, высокий. – Не было ли на нем крови? Не бежал ли он? – Не заметил. Он шел спокойно, не торопясь. – Ты не разглядел! Наверное, кровь была. Но что это за человек? Передопросили всех кухарок, прислугу, служащих, жильцов. – Какого-то оборванца и я видела на дворе, – произнесла прачка Мария, – только в окно не разглядела. – Высокий? Молодой? – Да, высокий, кажется, молодой. – Теперь не может быть сомнения! Убийца-оборванец скрывается где-нибудь в трущобах. Графу Самбери дали телеграмму, и он приехал в Петербург через несколько дней. При подробном осмотре всех взломов оказалось, что, кроме 30 тысяч, только что полученных убитым камердинером, исчезло до ста футляров с драгоценными вещами на сумму около 25 тысяч. Граф не мог дать никаких нитей к раскрытию убийства. – Не было ли у камердинера каких-нибудь знакомых, приятелей? Не пил ли он? – Право, не знаю что сказать. – Не подозреваете ли вы кого-нибудь из своей бывшей прислуги? Не увольняли ли вы кого-нибудь перед отъездом? – И того не могу вам сказать. Эти сведения вы можете получить у моих служащих. – Все служащие опрошены, сведения собраны, но результатов никаких. Может быть, лично вы сделаете какое-нибудь предположение или указание? – Решительно никакого. По моему мнению, если бы подозревать кого-нибудь, то скорее всего Игнатия. Это человек беспутного поведения, нехороший, и я сказал ему, что по возвращении из-за границы я его уволю. – О! Нет! Личность вашего Игнатия была заподозрена прежде всего, он был даже арестован. Но теперь установлено положительно, что убийство и грабеж совершены посторонними лицами, какими-нибудь рецидивистами-громилами.