Машка была в одной ситцевой юбке и кофточке, давно потерявших свой первоначальный вид; на шее была завязана шерстяная косынка. Земляной цвет лица и всклокоченные волосы гармонировали с туалетом. На ногах опорки на босу ногу. – Пойдем, – согласилось несколько бродяг. Они толпой вышли из кабака и пошли мимо скотопригонного двора, через поляну, к забору кладбища. – Машка, – заговорил опять Рябчик, – хочешь со мной жить, я тебя одену, найму угол, буду в гости ходить… – Пошел ты, себя сначала одень, сам часто не евши сидишь!.. Не видала я почище тебя, что ли, коли захотела бы! – Смотри, Машка, ты не много со мной разговаривай! Помнишь Алёнку Макаркину? – Какую Алёнку? – А что Макарка-душегуб заколол в полторацком флигеле? – Ах ты, сопляк этакой! Пугать меня вздумал? Я не из трусливых, не беспокойся! – Слушай, Машка, ведь ты от такой жизни околеешь! Посмотри, на кого ты стала похожа!.. – А тебе что за дело до меня? Ты на себя глядел бы! Переругиваясь, они отстали от товарищей и шли по дороге к кладбищу вдвоем. Совсем уже смеркалось, но погода не портилась… Вечер для сентября был хороший, довольно теплый… – Машка, в последний раз я тебя спрашиваю, согласна? – остановил ее Рябчик. – Нет! – Нет? – Сказала нет, и убирайся. Рябчик схватил ее за горло, повалил на землю и стал наносить удары. – Убью, если не хочешь! Машка начала кричать и звать на помощь. Несколько минут Рябчик безостановочно бил свою жертву. В это время от Новодевичьего монастыря показался какой-то человек, бежавший по направлению раздававшихся криков. – Что ты делаешь, разбойник! – кричал неизвестный. Рябчик остановился, выпустил из рук свою жертву и быстро выхватил из кармана кинжал. Как только неизвестный приблизился, он всадил ему кинжал в живот по самую рукоятку. Машка была уже далеко. Неизвестный слабо застонал и повалился в канаву, а Рябчик вынул кинжал, бережно вытер его о траву, спрятал обратно в карман и, посвистывая, пошел к кладбищу. На счастье раненого, крики Машки услыхал монастырский дворник, который шел тоже на выручку. Он хотел уже вернуться обратно, как услышал из канавы слабые стоны. Дворник немедленно вытащил истекавшего уже кровью человека и, взвалив себе на плечи, потащил его к Забалканскому проспекту. Извозчиков здесь нет. Что делать? Кондуктор вагона конно-железной дороги отказался принять раненого, который испачкает всю обивку вагона. Пришлось дальше тащить на плечах; навстречу попался порожний ломовик, согласившийся довезти умирающего до больницы. Но больницы близко нет. Потащились в Обуховскую. Раненый дорогой умер. – Теперь торопиться некуда, – заметил дворник и перекрестился. – Вместо больницы сдадим его в Нарвскую часть. – И то… Мертвое тело внесли в покойницкую. Врач освидетельствовал труп и констатировал страшную рану с выпадением сальника. – Его все равно спасти было невозможно. Разбойник бил наповал! По телефону был приглашен судебный следователь, в присутствии которого произвели осмотр платья. Покойный был средних лет человек, по-видимому интеллигентный, очень прилично одетый; в боковом кармане сюртука нашли бумажник с несколькими кредитными билетами и записками. Ни паспорта, ни визитных карточек не оказалось, так что определить личность было невозможно; записки состояли из каких-то пометок цен, счетов и итогов; судя поэтому, можно было догадаться, что покойный принадлежал к торговому или купеческому сословию. Дворник, доставивший убитого, рассказал, как было дело. Господин этот шел от заставы по монастырским мосткам и, услышав крики женщины, побежал на помощь. Дворник пошел за ним следом и не застал на месте уже никого, кроме стонавшего раненого. Преступление представлялось загадочным и осложнялось еще тем, что личность убитого довольно трудно было выяснить. Пока составляли протокол, в часть пришла Машка. – Я пришла рассказать о происшествии у Громовского кладбища. Там убили человека. – А! Это та женщина, которая кричала. – Да, меня бил Рябчик, чуть не задушил, проклятый, а человека какого-то кинжалом зарезал. – Рябчик – это с Горячего поля? – Он самый… Настоящий Макарка-душегуб. Если бы благодетель мой не прибежал, этот окаянный убил бы меня. – Благодетель твой в покойницкой лежит. Иди помолись. – Царство ему небесное! – Слушай, Машка, ты должна помочь нам поймать Рябчика. – С полным удовольствием. Сделайте облаву на мой кабак на Обводном. Он не утерпит завтра прийти. Кстати, там захватите и других громил из куликовского трактира. Они теперь к нам переселились, но только грех один! Всегда мирно, покойно было. – Мы облаву сделаем, только ты сигнал дай. – Извольте. Я начну петь «Очи черные» – вы сразу и приходите. – Смотри, Машка, не проведи нас, а то худо тебе будет. – Пугать меня нечего, я ничего не боюсь, а проводить мне вас нечего. Я сама рада избавиться от этих знакомых. Машку отпустили. На следующий день притон-кабак Обводного канала с утра был оцеплен переодетыми полицейскими и сыщиками. Машка гуляла по набережной и ждала, заложив руки за спину, с папироской в зубах; она шагала, задумавшись, и соображала: «Рано или поздно они приколят меня за это предательство; скажут – Машка подвела их; ведь если бы я не выдала их, полиция никогда не разыскала бы… Ни следов, ни улик никаких. Что ж, пусть душат; все равно вчера Рябчик прикончил бы. А теперь пусть и он попробует кандалы». – Здравствуй, Машка, – окликнул ее чей-то голос. Она обернулась и увидала перед собой Вьюна. – Здорово, не видал Рябчика? – Видел; рассказывал он про вашу драку вчерашнюю. – Хороша драка! Он одного зарезал, а меня чуть не задушил. Ладно! Попомнит он и меня. – Они с Тумбой и Пузаном сзади идут. Никого наших не видала? – Не видала и видеть не хочу! – Ты на меня-то за что сердишься? – Все вы заодно. Нарочно вчера вперед ушли. Не слыхали разве, как я кричала? Небось не пошли выручать! Свой душит – пусть хоть убьет! Погодите, голубчики, помянете вы Машку! – Машка, полюби меня, будем жить вместе! Я тебя… – Молчи! Не мели! Здесь не на Горячем поле! – Ну, ладно, пойдем я тебя угощу, вон и наши идут! – Это можно. Угости. В моем кабаке меня в обиду не дадут; я не боюсь. – А споешь? – Спою. «Очи черные»… Хочешь? – Хочу. Спой… В это время подошли Тумба, Пузан и Рябчик. Последний не поклонился Машке и отвернулся; он сердился. Тумба, ухмыляясь, протянул ей руку. – Молодец, Машка, люблю за характер! – Не рано ли смеетесь, молодчики?! Тумба переглянулся с Рябчиком. – Не посмеет, – прошептал тот, поняв безусловный вопрос. – Смотри! Все вошли в кабак. Впереди всех Машка. – Машка, выпей мировую с Рябчиком, – предложил Тумба, когда они подошли к стойке.