– Жаль папеньку! Вы видели бы, как он убивался, глядя на меня! Он и так ведь еще не совсем поправился от болезни! Долго еще ошеломленный Степанов не мог прийти в себя, и рубцы с запекшеюся кровью мученицы не выходили у него из головы. – Боже, Боже, но кто мог даже предположить что-нибудь подобное! – Пойдемте к папеньке, – встала Ганя, – мы слишком долго с вами засиделись. Не забывайте, что пока я еще не свободна, а мужняя жена. – Не жена вы мужа, а мученица каторжника! И отчего вы не могли как-нибудь раньше меня позвать? Она улыбнулась. – Я и отца не могла видеть, кроме двух боровов муж не позволял мне ни с кем видеться! – Не называйте его мужем. – Увы! Я обязана его так величать, и еще неизвестно, удастся ли мне от него избавиться?! Теперь я знаю о нем больше, чем прежде! Поверьте, с ним нелегко справиться! Это человек чудовищной силы, не только в руках, но главное в глазах. Он своим взглядом может заставить другого делать что ему угодно! Меня однажды бил его приятель, который видел меня первый раз в жизни и ничего решительно не имел против меня! Он дал ему плеть и повелительно сказал: «Постегай». Тот и стегал, пока тот смотрел на него, а как отвернулся, приятель швырнул плеть и стал извиняться. – Будь он проклят, подлец, со всеми своими приятелями. – У него в доме есть какие-то подземные ходы, куда он скрывается по временам. Что-то такое очень таинственное! Мне чудилось, что там кто-то стонет, молит о пощаде. – От такого душегуба все станется. Они перешли в столовую, где подали самовар и Тимофей Тимофеевич сам заваривал чай. – Так когда же, Николай Гаврилович, вы окончательно переезжаете к нам? – На днях, Тимофей Тимофеевич, ведь я служу, мне нужно еще отказаться, сдать дела. – Пожалуйста, поторопитесь, вы видите, какие мы несчастные с дочерью! Вы ведь наш старый друг. – Старый друг и верный друг, – подчеркнула Ганя. – Не напоминай мне прошлого, дочь моя, я не в состоянии мириться с ним и чувствую себя больным, как только начинаю припоминать. Степанов посидел еще часа два и, распрощавшись, уехал. – Мужайтесь, недолго осталось, – шепнул он на прощание Гане. А Куликова все не было. – Третьи сутки пропадает, – вздохнул Петухов, – ах, пропади ты совсем! «Не пропадет», – подумала Ганя. 13 Три тома Начальник сыскной полиции Густерин, с двумя помощниками, принялся за разборку трех томов, составляющих дознание о различных зверствах и преступлениях бродяги, именующегося Макаркою-душегубом. Лет восемь назад этот Макарка исчез с горизонта воровского Петербурга, и сыскная полиция предала память о нем забвению. И без Макарки в трущобах Вяземской лавры, Горячего поля, Обводного канала, Таирова переулка и у застав много разных громил и душегубов, требующих бдительного полицейского ока. И вдруг… опаснейший враг общественной безопасности, самый отчаянный головорез-каторжник оказывается не только в столице, но вращается в обществе, в одной из почтеннейших сфер торговли и промышленности, среди видного, именитого купечества и пользуется чуть ли не почетом, уважением. Густерин смутно припоминал, как этого зятя Петухова ему представили как-то на купеческом балу, и он прошелся даже с ним под руку по зале. Этот Куликов был принят в лучших купеческих домах и со многими представителями заводской промышленности был даже дружен. И что же?! По-видимому, этот почтенный зять фабриканта на самом деле первый петербургский злодей, каторжник, душегуб?! Но возможно ли?! Так ли?! Полно! Не попали ли мы на ложный след? Это ведь невозможно. После этого окажется, что среди миллионеров-тузов нашей биржи и рынка найдется тоже какой-нибудь не помнящий родства душегуб! Густерин раскрывал тома, перелистывал тетради. – Не угодно ли: Макарка судился несколько раз, был наказан плетьми, совершил много побегов, ссылался в каторгу и теперь вдруг… купец, заводчик, богатый человек, зять Петухова. Нет, это глупости. Не может быть. – Позвольте заметить, ваше превосходительство, – произнес один из помощников, – что подобные превращения преступников в людей с солидным положением вовсе не редкость. Не только за границей, но в Одессе, Риге, Варшаве еще недавно… – Это там, но не в Петербурге! Там нет Густерина! Я не допускаю, чтобы у меня можно было проделать такую штуку, чтобы я гулял под руку на балу с бродягой… – Но этот бродяга попал на бал! Очевидно, вы не могли предположить… – Постойте, но у нас, кажется, имеются сведения о смерти Макарки-душегуба? – Никак нет… Он скрылся после убийства семьи Смирновых и Алёнки. С тех пор мы не имеем о нем никаких сведений. – Сколько же числится за ним убийств! – Нам известны только шесть эпизодов, но имеются указания на гораздо большее число. Происхождение Макарки составляет непроницаемую тайну. Нам не удалось выяснить не только его прошлого, но даже настоящего имени. Рубцы на спине и какие-то выжженные знаки на левой руке указывали на то, что он побывал на каторге, но когда, как и при каких условиях – неизвестно. В Петербурге он дебютировал убийством купца Сашина. Ваше превосходительство, помните это дело? Он явился к Сашину и предложил сделать выгодную покупку в Старой Руссе… Сашин поехал с ним, захватив деньги… Макарка завел его в лес в версте от станции железной дороги и убил, ограбив все ценное… Мы схватили его в ночлежном доме на Обводном… Он был приговорен к каторге на двенадцать лет и бежал из дома предварительного заключения… Тогда этот Макарка был еще молодой человек… Второе злодеяние его было летом в окрестностях дачной местности Серпево… Он, в компании с двумя товарищами, повесил в парке гимназиста. При дележке добычи злодеи поссорились и вдвоем повесили своего третьего товарища. Макарка вместе с товарищем попался и снова был приговорен в каторгу… Наконец, убийства Смирновых и Алёнки были последними его выступлениями. – Как же он бежал после второго приговора? – С этапа, близ Урала… – Позвольте, неужели личность Макарки ни разу не была установлена как следует? – Ни разу… Да это и невозможно… Он никогда не откроет своего настоящего имени, потому что наверняка за ним числятся подобные же дела в других городах и местечках. Густерин заложил руки в карманы брюк и нервно стал ходить по кабинету. – Из Орла нет телеграммы? – спросил он после долгой паузы. – Никак нет, ваше превосходительство… – Черт возьми, что за каша! А вдруг мы ошибаемся? Хорошенькая ошибка будет, нечего сказать! Явиться к почтенному коммерсанту и сказать: «Не Макарка ли ты, братец, душегуб?» Приятно, я вам доложу, если он докажет свое алиби… Наличность Куликова в Орле еще ничего не доказывает!.. Может быть, у мещан есть двадцать однофамильцев!.. Нет, воля ваша, я думаю отказаться от этой каши! Какие-то Степанов и Павлов могут заблуждаться и ошибаться, но мне, Густерину, которого знает вся Европа, непростительно разыграть глупейшую комедию. И он опять нервно зашагал по кабинету. – Но орловский Куликов говорит, что он продал свой паспорт в этапе именно Макарке. – Так что ж? Значит, все Куликовы сделались Макарками? Ну, продал! Да где же указание, что тот арестант и наш петербургский заводчик одно и то же лицо? Нельзя же с бухты-барахты предъявлять подобные ужасные подозрения и обвинения. – А совпадение у следователя? Коркина прямо в глаза назвала этого Куликова убийцей мужа, Макаркою-душегубом. – Назвала?! Сумасшедшая баба выругалась, не имея ни малейшего повода!.. А где же у нее основания, доказательства? Небось, следователь не арестовал его! Попробовал бы! – Как прикажете, ваше превосходительство, можно заявление Степанова и Павлова оставить без последствий. Густерин задумался. Он сел к столу и стал опять перелистывать дела. – Вот спишь да выспишь, – говорил он, не обращаясь ни к кому. – Пожалуй, самое лучшее прекратить. Впрочем, подождем возвращения Иванова из Орла. В кабинета вошел курьер. – Господин Степанов желает видеть ваше превосходительство. Густерин сделал кислую гримасу. – Проси. Степанов порывисто вбежал в кабинет. Густерин сухо ему поклонился и неохотно пробормотал «садитесь». – Нельзя ли, ваше превосходительство, арестовать этого злодея, – начал Степанов, с трудом переводя дух. Густерин посмотрел на него удивленно. – Знаете ли, господин Степанов, я хочу совсем оставить ваше заявление без последствий, я начинаю раскаиваться, что командировал в Орел чиновника. Вы, мне кажется, заблуждаетесь. Зять Петухова не может быть Макаркою-душегубом… Это вздор!.. Степанов с выражением ужаса на лице вскочил с кресла. – Ваше превосходительство, умоляю вас, я за все, за все отвечаю – сошлите меня в каторгу, если он не Макарка-душегуб! Посмотрели бы вы, что он сделал с несчастной женой: на ней живого места нет! Одна сплошная рана! – Вы сами видели? – Сам видел! Послушайте, что она рассказывает про него. – Рассказывает?! Мало ли, что про кого рассказывают! Супруги могли не сойтись, могли драться, но от этого еще далеко до такого ужасного обвинения! Посмотрите: у нас три тома о злодеяниях Макарки-душегуба. Возможно ли, чтобы этот Макарка преобразился вдруг в купца, фабриканта, был принят в обществе. Это в романах только бывает, а не в действительности! – Ваше превосходительство, умоляю вас – только не прекращайте дела! Посмотрим, что будет дальше. Жена Куликова рассказывает о каких-то стонах в подземелье его дома. Не можете ли вы обыск произвести.