В начале седьмого часа вечера вся армия, участвовавшая в облаве, была на местах. Густерин окружил как завод Петухова, так и домик, занятый квартирой зятя Петухова и бывшим «Красным кабачком». Теперь он послал за местным приставом и понятыми из среды заставных жителей. Страже, охранявшей все входы и выходы, было строго предписано никого не выпускать и не отлучаться ни под какими предлогами. – Где Куликов? – приказал узнать Густерин. – В квартире тестя. Старик умирает. Его управляющий заперт в кладовой, Ганя, кажется, лишилась рассудка, на заводе общая тревога. – Опоздали, – произнес со вздохом Ягодкин. – Бегите скорее за докторами, вперед, – скомандовал Густерин, и четыре агента вместе с начальником сыскной полиции быстро направились во внутренние комнаты Петухова. Они прошли прихожую, залу, столовую и очутились в коридоре, ведущем в кабинет и спальню Тимофея Тимофеевича. У порога они увидели распростертое тело женщины. Это была бесчувственная Ганя. Два агента и доктор бросились поднимать ее, а Густерин с остальными распахнул двери спальни. Ужасная картина представилась их глазам. На кровати корчился в предсмертной агонии посиневший старик Петухов, а около него стоял со сжатыми кулаками и налившимися кровью глазами его зять. При виде вошедших Куликов отшатнулся, побледнел как полотно и опустил глаза. – Доктора, скорее доктора, – закричал Густерин. Врач, не успевший еще привести в чувство Ганю, подбежал к кровати умирающего. Слабое биение сердца и пульс свидетельствовали, что старик еще жив, но конечности начинали холодеть, во рту появилась пена, глаза ввалились и темная синева окружала веки. – Он отравлен, – произнес доктор, – и, по-видимому, спасения нет, необходимо скорее отправить его в больницу. – В вашем распоряжении карета и люди; везите сами и употребите все усилия, чтобы спасти несчастного, – сказал Густерин. В одно мгновение Петухова и его дочь унесли и в двух каретах помчали в больницу. Злодей стоял все время, не шевелясь и не поднимая глаз. Он не знал и не понимал, что именно произошло, но видел полицию, и остальное ему было ясно. Опять он попал впросак, опять сорвалось у него в критическую минуту, когда все было готово! Что ж?! Конечно, досадно, обидно, неприятно, но… но будет еще видно! – Господин Куликов, – произнес Густерин, – я вас арестую именем закона и приглашаю следовать за мной. – Я повинуюсь, – спокойно ответил злодей, – хоть этот торжественный и неожиданный арест меня очень удивляет и смущает. Я не сомневаюсь в том, что здесь кроется роковое недоразумение, ошибка. – Мы разберем все это в моем управлении. – А, так я имею дело с полицией, а не с представителем следственной власти? – Я не считаю нужным рекомендоваться вам и предъявлять свои полномочия. Вы подчиняетесь распоряжению местной полиции. Господин пристав, неугодно ли вам взять этого человека под конвой. – Может быть, вы скажете мне все-таки, в чем меня обвиняют? – Я не обязан вступать с вами в объяснения, но извольте – я могу сообщить вам. Вы уличаетесь в самозванстве, в нескольких убийствах, в покушении на отравление тестя и в истязании жены. Довольно с вас? – Макарка-душегуб! – произнес Ягодкин. Злодей побледнел и зашатался. Этого «открытия» он никак не ожидал. Значит, все погибло! Бежать, сопротивляться невозможно. Выхода нет. Несколько минут он не мог овладеть собой и, как зверь, попавший в западню, испуганно водил по сторонам глазами. Густерин любовался этим эффектом и не сомневался уже теперь, что Ягодкин был прав. Действительно, это Макарка-душегуб. – Где Степанов? – спросил он. Арестованный молчал. – Я вас спрашиваю, где Степанов? – Там… там… Макарка сам не соображал теперь ничего, и все его помыслы были сосредоточены на этом внезапном, как с неба свалившемся визите. «Не во сне ли я? – думал он. – Как могли они раскрыть все, когда не было никакого повода? Кто это действовал? Как, откуда?» Но сколько ни думал он, голова только трещала, в висках стучало, в глазах темнело. – Где ваш сообщник – рабочий, которому вы передали отравленный квас? – продолжал Ягодкин, который наслаждался растерянностью совершенно пораженного злодея. Макарка водил глазами, сжимал и разжимал кулаки, переминался с ноги на ногу. – Слушай, Макарка, – грозно произнес Густерин, – я с тобой церемониться не буду, и ты лучше отвечай на то, что тебя спрашивают. Слышишь?! И он топнул ногой, подступая лицом к лицу к злодею. Тот молчал. – Ты долго дурачил правосудие и общество! Ты, беглый каторжник, бродяга, душегуб, проник в почтенное сословие, жил как честный уважаемый коммерсант и продолжал свои злодеяния! Довольно! Настало время тебе дать ответ! Отвечай же, где Степанов и рабочий-соучастник? – Там, там, – тупо шептал Макарка, который все еще не мог овладеть собой. – Да что с ним разговаривать! Ведите его сзади, пойдемте на завод и к нему в квартиру. – Позвольте связать ему руки, – шепнул Ягодкин на ухо начальнику. – Нет, неудобно, не надо… Процессия пошла по заводу. – Управляющий связанный лежит в амбаре, – громко произнесли несколько рабочих. – Кто? Степанов?! – Так точно! – Ведите нас скорее. – Ключ где? – закричал Густерин, когда они подошли к двери с большим висячим замком, откуда раздавались стоны. – У них-с, – отвечали рабочие, указывая на Макарку. – Ключ! – Не знаю, не помню. – Ломайте двери! Несколько ломов быстро сорвали двери с петель. Степанов с перекрученными руками лежал на кулях и стонал от боли. Когда он увидел Густерина и сзади растерянного, бледного зятя Петухова, он забыл все и бросился к ним. – Ради бога, спасите Петухова! Он умирает!! – Успокойтесь! Петухов и дочь отправлены уже в больницу. – И Ганя?! Он убил Ганю!! – Пока ничего неизвестно. Веревки перерезали. Кровяные глубокие рубцы свидетельствовали, что Макарка скрутил Степанова, как опытный каторжник. Степанов не мог владеть руками. – Не угодно ли и вам отправиться в больницу; у вас может образоваться застой крови. – Пожалуйста, помогите, невыносимая боль. Густерин приказал немедленно отвезти Степанова в ту же больницу. – Каков злодей! – переглянулись Ягодкин с Густериным. – Да, душегуб настоящий! – А вы еще стесняетесь его связать? – Неловко. Ведь мы не душегубы! – С такими преступниками церемонии излишни! – Однако нам нужно арестовать еще его сообщника. – Он арестован уже на дворе, – доложил агент. – Арестован? Ну, отлично. Идемте к нему на квартиру! Нужно сейчас сделать предварительный обыск и все опечатать. – На квартиру! – воскликнул Макарка, и глаза его оживились, он сразу преобразился, к нему вернулось самообладание. Рот искривился даже в улыбку. Он откинул голову и посмотрел в упор на Густерина. – Я надеюсь, ваше превосходительство, что скоро вы пожалеете о своей поспешности! Ягодкин заметил перемену, происшедшую в Макарке, он почувствовал, что это не к добру, и шепнул Густерину: – Злодей что-то замышляет. Надо быть осторожнее. – Пустяки! Его песня спета! И, обращаясь к Макарке, Густерин произнес: – Ты не запугивать ли меня хочешь?