– Пойдемте. Фельдшер вышел первым, исполнять приказание, за ним Карл Карлович, следователь и позади всех Густерин. Когда последний был уже в дверях, труп Макарки шелохнулся. Он приподнял голову; на лице была адская улыбка… – Ха-ха-ха!.. 51 Пропавший труп На заднем дворе больницы, в стороне от жилых построек, стоит одиноко низенький одноэтажный каменный домик с черным крестом на крыше вместо трубы. Задняя стенка глухая, по бокам небольшие окна, а спереди входная одностворчатая дверь. Внутри часовни – образ, паникадило и катафалки, рассчитанные на тридцать гробов, по десяти в ряд. Тут же в углу, на ворохе тряпок, под саваном, приютился… тридцать первый – живой. Это читальщик над мертвецами, он же сторож покойницкой. Псалтирь, который он должен бы читать над покойниками, у него под головой, вместо подушки; пустой полуштоф – в ногах. Он спит мертвецким сном. А один из мертвецов тихо привстает. Невыносимая боль в пояснице, тяжелое дыхание, слабость во всем теле, свинцовая тяжесть в голова – все это преодолевает мощный организм и железная воля Макарки-душегуба! Злодей, тяжело, почти смертельно раненный, без особого труда прикинулся умершим. Он, и в самом деле, был почти мертв, но… в умирающем теле билось ясное и твердое сознание. – Завтра утром меня отправят для анатомирования! Или я заживо буду изрезан, или перевезен в больницу дома предварительного заключения. В обоих случаях – гибель! Спасение есть только теперь! Теперь или никогда!.. Макарка, вспомни старину! Не первый раз ты умираешь и никак умереть не можешь. И он привстал. Еще усилие и… и он, как пьяный, встал на ноги. – Ничего… Стоять могу. Времени терять нельзя. Скоро светает. Утро должно меня встретить на Горячем поле! Искать меня больше не будут! Дорога к Москве скатертью! Эй, Макарка, не все еще погибло! Он прошелся вокруг катафалка. Мирно почивают непробудным, вечным сном его 23 сотоварища! Почти все они голые, как и он сам! В таком костюме бежать невозможно. Макарка с трудом надел на себя лежавшее около спавшего читальщика его платье, сапоги и фуражку. За немногим теперь только остановка. Острая боль в спине не дает ступить, давит грудь, мешает дышать. – О! Если бы не эта пуля, показал бы я вам, друзья, как мстит Макарка-душегуб! Бледный, как саваны мертвецов, злодей постоял с полчаса, затем сделал над собою усилие, взобрался на подоконник, раскрыл окно и… В покойницкой опять все стало тихо, по-прежнему храпит читальщик и так же, как восковые, лежат мертвецы. Наутро сторожа больницы растолкали читальщика. – Пора!.. Вставай, – сейчас отправлять будем наших постояльцев, кого на Преображенское, кого в клинику, – произнес сторож Пахом. – А сколько у нас всех? – спросил другой сторож, Прохор. – Две дюжины ровно! В это время к ним подошел пузатый, с рыжеватой бородой, мужичонка лет сорока пяти. Это был присяжный гробовщик больницы Федулекин, обязанный хоронить всех покойников. – Здорово, ребятушки!.. Как нонеча улов? – Две дюжины «товарцу» и ни единого, как есть, обстоятельного! Одна шантрапа!.. – развел руками Прохор. – Неужели и сродственников никого? – Ни-ни! Просто голь перекатная! Одно слово – с барок, да с Никольской площади! – Вот оказия-то! Ну, выручайте, братцы, сплавляйте в клинику; по крайности савана не надоть и гроба! – Всех нельзя!.. Половинку!.. – Подсыпьте хоть восемнадцать… – Много будет! – Не беда! Во двор больницы въехал фургон в виде большого ящика на колесах, с выдвижной задней стенкой. На передке ящика сидел и правил лошадью молодой парень Степка. – Есть? – закричал он издали еще. – Есть, есть, въезжай! Чего другого, а этого товару никогда отказу нет! – Пойдем нагружать, – обратился Пахом к Прохору. – Пойдем. – Пахом, – воскликнул товарищ, войдя в покойницкую, – мотри! – Чего? – Покойник ушел! – Врешь! – Чего врать-то! Мотри – пустое место! – Переложили, верно. – Считай!.. Двадцать три!.. – А сдадено нам двадцать четыре. Вот оказия-то! Грехи!.. – Слышишь, – никому не надо сказывать! Сейчас отправим семь, да с другим фургоном восемь, а скажем, что две поездки по восемь! Никто и не узнает! – Знамо дело, а то отвечай тут после! И кто мог бы унести? – Чудное дело! Ума не приложу!.. – Ошибка верно какая-нибудь? – Непостижимо!.. – Так смотри, никому ни слова! Знать ничего не знаем и ведать не ведаем!.. Надо Степке стакана два поднести, а то не заметил бы. – Поднесем! Уехал второй фургон и за ним ломовик с нагруженными гробами для отправки на Преображенское кладбище. Покойницкая опустела, но вскоре в нее принесли следующие тела очередных покойников. Никто, кроме Прохора с Пахомом, не заметили одного исчезнувшего трупа. Одного!! Стоит ли говорит об одном там, где их сотни и тысячи?! Да и какую же для кого-нибудь ценность представляет труп?! – Пустое!.. – сказал Пахом. – Знамо дело!.. – подтвердил Прохор. Эпилог В нескольких верстах от Новгорода находится один древний женский монастырь. Этот монастырь был сооружен в XIV веке, в самую светлую эпоху Великого Новгорода; но в 1570 году, несмотря на защиту архиепископа Пимена, он сделался жертвой разгрома Иоанна Грозного. Вышло повеление: игуменов и монахов, которых раньше поставили на правеж, бить палками до смерти, и трупы развозить по монастырям для погребения. Новгородцев жгли, пытали, привязывали к саням, волокли к мостам и оттуда брасали в реку; царские опричники разъезжали в лодках и кололи пиками тех, которые выплывали; монастыри и церкви грабили. Монастырь, совершенно опустошенный, сожгли. В конце XVI века монастырь был возобновлен. Теперь он привлекает множество богомольцев, напоминая нам – русским – почти всю нашу историю. Старинные иконы, древние архитектурные украшения, разные сосуды, утварь и прочее носят следы времен не только Грозного, но и шведского владычества, умиротворения Михаила Феодоровича, реформ Петра Великого, внимания к Новгороду Екатерины Великой и, наконец, забот православных последних времен. Особенно украсился он недавно: отлиты новые колокола, позолочены купола, отремонтированы все постройки, службы… Однажды в числе многих путешественников, осматривавших новгородские древности и святыни, посетила вышеупомянутый монастырь молодая супружеская чета из Петербурга. Благочестивые, скромные и сведущие в русской церковной старине, они очень понравились матери-игуменье, которая подробно показывала им все достопримечательности. Когда они вошли в главный храм, где в то время служилась вечерня, они увидели прижавшуюся в уголку старушку-монахиню, которая на коленях горячо молилась. – Вот наша благодетельница из Петербурга: больше шестидесяти тысяч вложила в наш монастырь и обновила всю обитель. – Из Петербурга?! – удивились путешественники. – А как фамилия? – Ее фамилия Коркина, а теперь она мать Анастасия. – Коркина!.. – воскликнул господин. – Это, верно, мать Ильи Ильича Коркина?! – Нет, у нее детей не было. – Так, может быть, тетка или родственница. Нельзя ли с ней побеседовать? Она, может быть, знает про судьбу несчастной вдовы Ильи Ильича. – Пожалуйста. Я попрошу ее к вам. Игуменья подошла к молившейся старухе и сказала ей что-то на ухо. Та покорно встала и подошла к путешественникам.