– Вот, – взволнованно пробормотал он. – Я же сказал, что костюм не мой. Верхняя пуговица пижамы расстегнулась, и воротник выглянул из-под халата. Стоя на пороге со взъерошенными седыми волосами, беспомощно протягивая красную шубу и бутафорскую бороду, Бенедикт Грейм выглядел по меньшей мере странно, но никто даже не улыбнулся. Мордекай Тремейн шагнул вперед: – Мистер Грейм, вы просили мистера Рейнера вместо вас украсить елку? – Нет, – ответил Бенедикт. – Разумеется, нет. А почему вы спрашиваете? Полагаете, что мне что-либо известно? – Нет. Я пытаюсь понять, что заставило мистера Рейнера надеть костюм и отправиться в эту комнату. – Не знаю! – бросил Грейм. Его голос прозвучал раздраженно, будто только что сорвался некий важный план, но уже в следующее мгновение он осознал, какое впечатление производит, какую ответственность несет в качестве хозяина дома, и обратился к Николасу Блейзу: – Может, следует сообщить в полицию, Ник? – Я уже позвонил, – ответил секретарь. – Скоро приедет оперативная группа. Он явно хотел что-то добавить, но промолчал и лишь встревоженно посмотрел на Грейма. Мордекаю Тремейну показалось, будто дипломатичный секретарь не знает, о чем думает хозяин, а потому боится сказать лишнее. Известие о том, что полицию уже оповестили, расстроило Бенедикта Грейма, однако он быстро справился с эмоциями. – Ты бы, Ник, лучше показал, где… где Джереми. Блейз пошел первым, мистер Грейм последовал за ним, а остальные послушно потянулись неровной вереницей подобно причудливому набору кукол, внезапно приведенных в действие чьей-то властной рукой. Бенедикт Грейм увидел на полу неподвижную фигуру, но рассматривать ее не стал, а изумленно взглянул на елку. – Что за черт! – Он с возмущением обернулся к Николасу Блейзу. – Кто здесь хулиганил, Ник? Кто изуродовал дерево? – Хотите сказать, что повесили все подарки? – спокойно, но настойчиво уточнил Мордекай Тремейн, прежде чем секретарь успел ответить. – Разумеется! Именно это я и хочу сказать! – крикнул Грейм, даже не поинтересовавшись, кто именно задал вопрос. – Прежде чем лечь спать, я все подготовил! Кто снял подарки? Джереми? Его работа? – Если это сделал мистер Рейнер, то где же они? – произнес Тремейн. Возле тела подарков не было. Не осталось ни мешка, ни сумки, куда Джереми мог положить их. Правда, существовала вероятность, что все, что успел снять с елки, он уже вынес, а потом зачем-то вернулся и встретил свою смерть. – Пропали не все пакеты, – заметил Николас Блейз. – Один, предназначенный самому Джереми, остался. Наверное, бедняга просто не успел снять. – Но там ничего нет, – мягко возразил Мордекай Тремейн. – Вы прекрасно знаете, что он там, – рассердился Блейз. – Наверху. Мы все его видели, когда… Он не договорил, застыв в изумлении. Рука, поднявшаяся, чтобы показать то, о чем шла речь, безвольно опустилась. Ни одного подарка на елке не осталось. Карточка с именем Джереми Рейнера отсутствовала. Глава 10 Казалось, Мордекай Тремейн крепко спит. Он развалился в кресле, опустив голову на грудь. Наверное, ночное бодрствование отняло последние силы, и теперь ослабевший джентльмен коротал время до рассвета. Однако он намеренно создавал такое обманчивое впечатление. Несмотря на внешнюю вялость, его мозг бодрствовал. Тремейн вовсе не спал, а активно работал, анализируя события ночи: вспоминал, рассуждал, исследовал, – иными словами, искал ключ к раскрытию убийства. Полиция приехала два часа назад. Под руководством суперинтенданта Кэннока – дородного, подчеркнуто вежливого офицера, всем своим видом сразу давшего понять, что возражения и ложные показания в принципе невозможны, – сотрудники полиции энергично приступили к работе. Криминалисты и фотографы занялись своими делами. Врач провел первичный осмотр тела. Комнату, где Джереми Рейнер встретил смерть, немедленно освободили от посторонних. Эксперты не могли позволить, чтобы изучение места преступления осложнилось присутствием праздных наблюдателей. Мордекай Тремейн сразу сообразил, как извлечь пользу из вынужденного бездействия. Долгие часы, посвященные тренировке зрительной памяти, не прошли бесследно, и сейчас он смог мысленно воспроизвести комнату в мельчайших деталях. Елка, кресло, где сидела Шарлотта Грейм, стремянка возле дальней стены, мокрые следы на полу, труп в красном балахоне – все ярко запечатлелось в сознании. В минуты всеобщего смятения, последовавшего за исчезновением последнего подарка, Мордекай Тремейн успел быстро, внимательно и, как надеялся, незаметно осмотреть место преступления и увидел на ногах убитого резиновые сапоги. Их скрывала длинная шуба, но Тремейн слегка приподнял полу и обнаружил на полу мокрое пятно. Влажная линия тянулась к французскому окну. Отпечатки ног Роджера Уинтона выделялись отчетливо, поскольку молодой человек слишком спешил, чтобы думать о налипшем на ботинки снеге. Вскоре снег растаял и превратился в лужицы. Выплывшая из-за облаков луна осветила холодную белизну лужайки, нарушенную тремя цепочками следов. Определить без дополнительного осмотра было нелегко, но Тремейну показалось, будто две пары ног шагали к дому, а одна спешила в противоположном направлении. Все три линии обрывались на террасе. Мордекай Тремейн поднял руку, чтобы поправить вечно сползавшее пенсне, и воспользовался возможностью мельком взглянуть на окружающих. Под руководством Флеминга, безупречного даже в пижаме и халате и не утратившего величия перед лицом убийства, принесли подносы с кофе. Поначалу то один, то другой из измученных членов компании произносил пару слов, однако усталость брала свое и вскоре стихли даже случайные замечания. Время от времени в комнате появлялся констебль, и следующий свидетель отправлялся на тягостную встречу с суперинтендантом. Беседы тянулись долго. Несмотря на поздний – или ранний – час, Кэннок никуда не спешил. Тремейн решил, что офицер рассуждает справедливо: если люди не ленятся убивать друг друга в неурочное время, то пусть безропотно принимают результаты своих поступков. Столь рьяный исследователь человеческой натуры, каким, несомненно, был Мордекай Тремейн, с профессиональным вниманием наблюдал, как уходил и возвращался каждый из обитателей дома. Почти все старались выглядеть равнодушными, отчаянно стремились показать, что им нечего скрывать и, следовательно, нечего бояться. Только что вернулся с допроса Эрнест Лорринг. Едва он появился в дверях, все взгляды тотчас устремились в его сторону. Профессор прошел к своему креслу с таким видом, словно не замечал, что товарищи по несчастью не только пристально смотрят на него, но и стараются уловить в выражении его лица следы замешательства или хотя бы смущения. Нет, ученый не вызывал особого подозрения. Обостренное внимание встречало и остальных. Тремейну показалось странным, что все, кто уже прошел собеседование, предпочли вернуться в переполненную комнату, к обескураживающим вопросительным взглядам, и никто не поднялся к себе в спальню, чтобы наконец-то лечь в постель и уснуть. Суперинтендант Кэннок не собирался вызывать свидетелей во второй раз. Выслушав каждого, он говорил, что больше не нуждается в его показаниях – по меньшей мере до утра. Никто не хотел уходить первым, словно боялся, что в его отсутствие произойдет нечто важное, и не мог смириться ни с подобной возможностью, ни с одиночеством. Но почему? Мордекай Тремейн снова посмотрел по сторонам. Невозможно, чтобы все были замешаны в убийстве. Во всяком случае, маловероятно. Так что же связывает этих людей? Профессор Лорринг сидел напротив. Определить результат собеседования по его лицу было трудно, но Тремейн полагал, что Кэнноку не удалось выведать ничего такого, чего ученый не захотел рассказать сам. Он еще раньше пришел к выводу, что Эрнест Лорринг заслуживает отдельного внимания. Уверенность зародилась вчера днем, когда Тремейн застал ученого злобно разглядывавшим елку, а два часа назад расцвела с тропической пышностью, потому что, если верить еще ни разу не подводившей его интуиции, рука, снявшая с елки последний подарок, была именно профессора Лорринга. Мордекай Тремейн мысленно воссоздал череду событий, сопутствующих общему визиту в комнату Бенедикта Грейма, представил лица стоявших возле двери людей. Мистер Лорринг присоединился позднее. Следовательно, именно он последним покинул комнату, где лежало тело. Разумеется, сам профессор отрицал это, причем так упорно, что стало ясно: он отлично понимает, какое обвинение повлечет за собой признание опасного факта. – Нонсенс! – сердито воскликнул Лорринг. – Я поднялся вместе со всеми! Никто не смог уличить его во лжи. Движение в сторону лестницы происходило слишком хаотично, нервно и суматошно, чтобы помнить, кто шел рядом. – Мисс Грейм явилась после меня, – сказал профессор. – А рядом с ней топтался Деламер. Он посмотрел на обоих, словно лишая возможности опровергнуть это утверждение. Политик собрался вступить в спор, но сообразил, что стоит на скользкой почве, и промолчал. Шарлотта Грейм не проявила ни интереса, ни возмущения. Она просто не поняла, к чему клонит профессор. Мордекай Тремейн не настаивал. Отвратительное настроение Лорринга не способствовало успеху перекрестного допроса. К тому же приезд полиции пресек любую деятельность. Бенедикт Грейм тоже хранил молчание, но хоть отсутствие печали по поводу жестокого убийства самого близкого и давнего друга и казалось странным, хозяин дома не совершил ни одного вызывающего подозрение поступка. Отсутствие нормальной человеческой реакции вполне могло объясняться последствиями сильнейшего потрясения. К тому же положение обязывало сохранять беспристрастность. В дверях снова появился констебль. Мисс Марш услышала свое имя и встала. Лицо ее не изменило выражения, однако огонек сигареты вдруг вспыхнул особенно ярко. Мордекай Тремейн проводил Розалинду пристальным взглядом. Суперинтенданта Кэннока ожидало новое поражение. Не возникало сомнения, что все вопросы мраморная статуя отразит с ледяным спокойствием, чем повергнет офицера в ступор – во всяком случае, временный. Ожидая возвращения дамы, Мордекай Тремейн снова оглянулся и понял, что в очереди на допрос остались двое: Люси Тристам и он сам. Только сейчас ему пришло в голову, что порядок дачи показаний имел определенную логику: очевидно, его не случайно приберегли напоследок. Туманное соображение постепенно прояснилось и окрепло, а когда после возвращения Розалинды Марш прозвучало имя Люси Тристам, Тремейн ничуть не удивился, напротив – им овладело любопытство. Анализируя собственные чувства, он понял, что его ощущение благополучия и безопасности коренилось в положении стороннего наблюдателя. Скрывать от полиции ему было абсолютно нечего; следовательно, нечего было и опасаться. Малейшая искра вины заставила бы Тремейна сидеть подобно остальным – застыв в нервной напряженности, вновь и вновь прокручивая в уме историю, которую собирался представить, бесконечно проверяя подробности и выискивая неточности. Мордекай Тремейн отвлекся от попытки прочитать на лицах нечто большее, чем естественное в подобной ситуации утомление, и представил, какие сведения удастся выудить Кэнноку из великолепной Люси. Хотя прошедшие два часа оставили под прекрасными зелеными глазами темные круги, а выражение очаровательного личика омрачилось подобием страха, миссис Тристам по-прежнему оставалась женщиной, достойной восхищения. Несмотря на официальную солидность суперинтенданта, Тремейн не мог отказать офицеру в праве по достоинству оценить щедрую красоту. Когда миссис Тристам вернулась с допроса, понять ничего не удалось. Возможно, цвет ее лица стал чуть ярче, глаза заблестели откровеннее, однако ни определиться с впечатлением, ни установить причину легкого возбуждения Тремейн так и не успел. Направляясь к своему месту, миссис Тристам посмотрела на него в упор. Ее явно интересовало его мнение. Со странным облегчением Мордекай Тремейн подумал, что никакого определенного мнения у него нет, однако прекрасная Люси об этом даже не догадывается. Наконец прозвучало последнее имя. Вставая и выходя из комнаты вслед за констеблем, Тремейн понимал, что все взгляды сосредоточены на его персоне. Причем на сей раз не с острым любопытством и не со стремлением отыскать некий предательский знак, а с болезненной настороженностью. Внезапно он ощутил себя некой неизвестной величиной, не имевшей ничего общего с остальными. Все мгновенно объединились против чужака как против общего врага. Трудно представить положение более неловкое. Желая избавиться от неприязненных взглядов, Тремейн поспешил удалиться. Суперинтендант Кэннок обосновался в библиотеке. Он сидел за столом лицом к двери и что-то писал. Услышав шаги, Кэннок поднял голову. – Садитесь, Тремейн, – предложил он. Его голос звучал спокойно. Суперинтендант не проявлял ни усталости, ни раздражения. Заполнившая пространство кресла крупная фигура излучала обезоруживающее дружелюбие, словно убеждая, что все будет хорошо. Главное – сказать правду. Тщательно рассчитанный профессиональный прием, несомненно, имел целью создание доверительной обстановки, но как только жертва испытывала облегчение, начинала чувствовать себя уверенно и совершала первую ошибку, бархатные чехлы немедленно слетали с когтей. Мордекай Тремейн понял, что его пристально изучают, прямо посмотрел в круглое, свежее, жизнерадостное лицо суперинтенданта и твердо встретил взгляд проницательных карих глаз. Удивительно, что подобное лицо принадлежало офицеру полиции. Скорее так мог выглядеть довольный жизнью фермер. А вот массивная, внушительная фигура вполне соответствовала общепринятому образу служителя закона. Легко было представить ее облаченной в официальную синюю форму, торжественно шествующей по подконтрольной территории. Суперинтендант преодолел длинный путь с нижней ступени карьерной лестницы. Появление Мордекая Тремейна немного взбодрило Кэннока. Он улыбнулся, отчего вокруг глаз собрались веселые морщинки, и добродушно посетовал: – Боюсь, ждать вам пришлось долго. Но не сомневаюсь, что вы понимаете: в столь серьезном деле необходимо учесть даже самые незначительные подробности. Вот почему предпочитаю беседовать с людьми по горячим следам. Дело в том, что память нередко преподносит странные сюрпризы, особенно утром. – Да, – произнес Тремейн. – Вы должны добросовестно выполнить свою работу, суперинтендант. В любом случае заснуть сейчас все равно не удастся. – Он помолчал и добавил: – До сих пор никто не поднялся к себе в комнату. Кэннок не отреагировал на замечание, продолжая деловито просматривать бумаги. – Вы здесь впервые? – Да. – Близко знакомы с мистером Греймом? – Не очень. Но, разумеется, довелось встречаться прежде. – Однако вы знаете его достаточно хорошо, чтобы оказаться в числе приглашенных на Рождество, – пробормотал суперинтендант себе под нос и уже громче спросил: – А как насчет других гостей? Есть ли среди них давние знакомые? Тремейн покачал головой: