Глава 3 «За упущения в службе, личную нескромность, поступки, порочащие звание сотрудника советской милиции, майора Тулякова Александра Трофимовича уволить из органов внутренних дел…» Примерно с такими же формулировками за последние месяцы из органов были выкинуты несколько тысяч человек. Узнав об этом, Уланов зашел к Тулякову в кабинет. Тот очищал сейф, готовясь сдавать бумаги и завязывать с милицейской службой. Уланов боялся, что застанет товарища в состоянии жестокой депрессии, роняющего скупую слезу в рюмку водки и задумчиво посматривающего на прикрепленную под потолком намыленную веревку. Однако Туляков насвистывал бравурный мотивчик, сверяя внутреннюю опись с лежащими в сейфе секретными документами. – Вот этот документ забыл, – он вписал еще один документ в опись и хлопнул ладонью: – Все, готов к сдаче. – Уходишь все-таки? – спросил Уланов. – Я? Ты как-то дипломатично выразился… Меня выкидывают. Смачным пинком. – Ты все-таки ходил к руководству. – Как и обещал. Пришел к замначальника Главка. Говорю, так и так, в руководстве МУРа крыса завелась. С азербайджанских жуликов деньги тянет. – А он? – Как родного встретил. Думал, даже коньячку нальет. Благодарил за бдительность. Речь закатил, что мздоимцам не место в советской милиции. И что он не посмотрит на чекистское прошлое Шкурко, а поступит строго по закону. После того, конечно, как информация будет тщательно проверена и найдет свое подтверждение. – Нашла? – Думаю, нет. Но другая информация подтвердилась. Товарищи из инспекции по личному составу вытащили на свет божий старые жалобы жуликов, на которых я якобы лишние эпизоды навесил. Квартирную группу Нариманова помнишь? – Помню. Больше ста квартирных краж. – Точно. Вот эти домушники и писали письма, как подлый майор их жестоко возил мордой о стол в комнате для допросов. – А ты возил? – полюбопытствовал Уланов. – Было дело… И чайку наливал, и сигаретами угощал. Чего только для достижения психологического контакта не сделаешь. – Это уж да. – Даже анашу курить давал, когда домушник еще пять эпизодов взять пообещал и подельника сдать. Кстати, про это тоже написали… – Что-то не заметно, что ты особо переживаешь. – Я? Переживаю? – Туляков поднял глаза на Уланова. – Почему ты так решил? – Пятнадцать лет службы коту под хвост. – Ну и что теперь? Умереть и не жить?.. Вот ты думаешь, я тупой и несговорчивый? И не знал, что голову в пасть льву сую? Наивный такой, надеялся на справедливость?.. Да ничего подобного! Мне просто убедиться хотелось. – В чем? – Что мне с ними не по пути. Я могу анашу дать жулику покурить. Могу в ухо засветить. Все, чтобы город чище сделать. Ведь для уборки территории нужна жесткая метла, Миша. Но я не могу одного – деньги взять с жулика. А они наоборот – в ухо дать не могут. А деньги взять – вполне… – Ладно, это еще не система. – Будет системой. Ты не видишь, куда все идет? – Туляков обвел вокруг себя рукой. – Мастером на ЗИЛ вернусь. Я там уже работал. Поработаю еще. – То есть ты в тонусе? – Конечно. И мне плевать на них на всех. Только город жалко, который им достанется, когда мы все уйдем… Следующим вечером Уланов встретился со своим дядей, которому с кипящим в груди возмущением поведал эту историю. Тот выслушал совершенно спокойно и усмехнулся: – Да, наши откомандированные ребята решили взять быка за рога. – Вот я не пойму, – произнес Уланов. – Для меня всегда чекисты были примером для подражания. Это разведчики, смершевцы. Это стойкость и верность… А сейчас что? – Есть и верность, и стойкость. Есть и герои. Есть и не совсем герои. Не ровняй всех под одну гребенку. Это методологическая ошибка. – Почему они такое творят? – Не принимай близко к сердцу. Бывает. У них работа такая – Родину любить, – хмыкнул Георгий Петрович. – А чего, не надо ее любить? – встрепенулся немножко задетый его тоном Уланов. – Надо. Но они любят ее за деньги, за хорошую зарплату и спецпайки. И однажды могут полюбить деньги больше, чем Родину. Такой процесс ты и удостоился наблюдать. – Вот милиция может иногда взять на лапу. Особенно в республиках. Но чекисты в таком паскудстве замечены же не были. – Мало ты знаешь о моих коллегах, племяш. Вон, был я недавно в Ростовской области. Там оперативника из областного управления расстреляли – умудрился со священнослужителей за покровительство и передвижения по службе набрать миллион рублей. – Сколько?! – Миллион. Или чуть больше. А ты про каких-то азербайджанцев, – хмыкнул Георгий Петрович. – Привыкай. – Что значит привыкай? – А ты хоть понимаешь, что происходит? – Нет. Уже не понимаю… – Твое счастье… Началась системная переоценка ценностей в управляющих структурах, племянничек. И моральный кодекс строителя коммунизма уже не в чести. Старые ценности никому не интересны. – А новые какие будут? – Такие, которые тебя не порадуют. – Что это значит? – испытующе уставился на дядю Уланов. – Термин такой есть – перерожденчество. – Мутация. – Во-во. Мутация… Мутации бывают полезные и вредные. – Бывают еще смертельные для вида. – Смертельная – еще неизвестно. Но что вредная – факт. – И что дальше? – Ох, это вопрос вопросов… Где бы найти провидца, у которого есть ответ… Все, Миша. Услышал, забыл. Языком не болтаешь. В правдолюбы не лезешь. Понятно? – Как не понять, – кивнул Уланов, понимавший это отлично уже тогда, когда уговаривал Тулякова не лезть на рожон. – Я в тебе и не сомневался, – усмехнулся Георгий Петрович и оживился: – Ну что, племяш, выпить есть чего?.. Коньяк дагестанский? Так наливай, не томи… Глава 4 Капитан Конёнков стоял рядом со столом президиума красный как рак. В первые минуты он еще чего-то пытался объяснять, возражать. Но вскоре понял, что добром его протесты не кончатся и благоразумно замолчал. За то, что он бросил Лизу в чужом городке на произвол судьбы и уехал, как выяснилось, вовсе не по служебным делам, а на день рождения жены, его вытащили на суд офицерской чести. Большими полномочиями этот общественный орган не обладал. Мог только рекомендовать руководству принять к провинившимся дисциплинарные меры. Однако боялись его как огня. Стоять у позорного столба в актовом зале и выслушивать мнения товарищей о твоем неблаговидном поведении – это серьезный удар по самолюбию. Попадали в сферу рассмотрения офицерского собрания обычно проступки, по которым по закону не предъявишь претензии, но с точки зрения морали они выглядели неподобающими. В основном пропесочивали пьяниц и гуляк. На предыдущем заседании рассматривали дело инспектора из третьего отдела, забросившего семью и спутавшегося с валютной проституткой. С одной стороны, лезть в чужую личную жизнь не совсем тактично. С другой – ведь помогло же, вернулся человек в семью. – А ты слышал, что МУР, как и разведка, своих не бросает? – напирал старый опер из разбойного отдела. – Но… – блеял что-то Конёнков.