– Смогли. – Еще как! – мимолетно улыбнулся Роман. – Справился. Иного и не могло быть… Молодые супруги заявились к Богатыревым, когда не было еще и восьми утра. На удивленные вопросы – а не рановато ли, Роман сбивчиво выдал историю о том, что им надо на картошку в подмосковный колхоз, поэтому у них с собой такая большая сумка. Но перед отъездом необходимо закончить материал. И они были впущены в дом, хотя супруга адмирала задала недоуменный вопрос: – Какая картошка в июле? – Мы готовим базу для однокурсников, – выкрутился Шушканов. – Работы очень много. Торопимся. С самого начала стало понятно, что трюк с тихой кражей не пройдет. Богатырева смотрела на них с недоверием. И когда Глория, закатив глаза, попросила воды, женщина жестом остановила мужа, мол, я сама, и отправилась на кухню. Роман, якобы решивший ей помочь, кинулся следом, прихватив в прихожей монтировку. После первого удара старая женщина не упала, только обернулась, вскрикнув и глянув на него как-то удивленно. А он нанес еще удар. И еще. Адмирал прибежал на шум и, как положено старому вояке, с ходу бросился в свой последний бой. Скорее всего, он просто задавил бы Романа как кутенка, даже в свои преклонные годы. Но у убийцы была монтировка, и, значит, преимущество было на его стороне. – Я его бил, – вспоминал Роман. – Он вставал и бросался на меня. Я его снова бил. Он снова падал и бросался. Это было страшно. Я никак не мог лишить его сознания. Монтировка, казавшаяся увесистой, оказалась в бою не такой грозной. Драка переместилась в комнату. Чтобы добить старого ветерана, Роман схватил тяжелый крутящийся стул для пианино. И бил снова… «Термиты» уходили, кинув в большую сумку китель адмирала с орденами, врученными за подвиги во славу Отечества. В сумке нашлось место и для двух хрустальных ваз. Глория быстро прикинула, как хорошо они будут смотреться в интерьере их нового дома, и решила во что бы то ни стало утащить с собой. Перешагнув через тело убитой женщины, она взяла со стола вазы и аккуратно завернула в кухонное полотенце, чтобы ненароком не разбить по дороге. Всем участникам шайки была проведена стационарная судебно-психиатрическая экспертиза в Институте судебной психиатрии имени Сербского. У Романа Шушканова были выявлены психопатические черты личности. Но все трое были признаны вменяемыми – то есть на момент совершения преступления могли осознавать свои действия и руководить ими. Глядя на знакомящегося с материалами дела Романа, следователь не мог избавиться от чувства, что имеет дело с какими-то пришельцами из другого мира. Видел он за свою жизнь много законченных мерзавцев, убийц, маньяков. Но такого всеобъемлющего равнодушия к своим жертвам не встречал ни у кого. – Роман, а вы в инопланетян верите? – усмехнулся Штемлер, встряхивая головой и отгоняя дурацкие мысли. – Не верю, – с вызовом произнес Шушканов. – Может, и зря… Глава 7 Стрелки на циферблате на стене родного кабинета на Петровке, 38 показывали третий час ночи. По идее, надо садиться в машины и отчаливать домой. Но двигаться Уланову не хотелось. Голова у него была пустая, как картонная коробка из-под обуви. И после двух бессонных ночей сна не было ни в одном глазу. Зато очень хотелось есть. Эх, свиную отбивную бы сейчас. Или тарелочку борща со сметаной. А лучше две. Это была его обычная психологическая реакция на окончание очередной безумной охоты на тех, кто, как поется в известной милицейской песне из фильма «Следствие ведут знатоки», «кое-где порой честно жить не хочет». Почти трое суток холодного ноября 1984 года одиннадцатый отдел реализовывал оперативное дело по группе квартирных разбойников, работавшей по жилищам работников Внешторга и управления обслуживания дипломатического корпуса. У бандитов на вооружении имелся пистолет, так что дело находилось на высочайшем контроле – не положено в СССР нападать на квартиры с использованием огнестрельного оружия. Маслов месяц назад получил информацию о двух фигурантах, и все это время проводилась разработка группы в рамках дела оперативного учета под условным наименованием «Гиены». Материал был еще сыроват, не установлены все члены группы и эпизоды преступной деятельности. Но однажды бандиты чуть не застрелили хозяина квартиры, расположенной по Ленинскому проспекту в доме, где находится магазин «Польская гвоздика». Было решено брать их по жесткому варианту и колоть, колоть, колоть. Сработало – пять человек арестованы, двое подались в бега, но далеко не уйдут… Оперативники не ели, не спали. Гонялись за фигурантами, оформляли их в камеры, выбивали признательные показания, порой жестко – милиция не любит, когда в таком спокойном городе, как Москва, бандиты машут пистолетами. А пару часов назад Уланов из тайника в гараже подозреваемого извлек два пистолета «ТТ». Основная работа закончена. И Уланову казалось, что вокруг как-то тихо и безжизненно. Не нужно никуда мчаться, воевать, задерживать преступников. Бег жизни будто замер. Вот, даже и спать не хочется. Он себя знал – потом проспит часов пятнадцать, встанет весь разбитый, но живой. Лиза тоже держалась – правда, ей удалось вчера немножко поспать, пока ее снова не закружила эта круговерть. – У нас там ничего съестного не завалялось? – спросил Уланов. – Разве если только завалялось. – Лиза вытащила из холодильника бутерброды с сервелатом, положенные еще три дня назад, перед началом всей этой катавасии. – Засохли все. – А зубы на что? – хмыкнул Уланов, откусывая кусок зачерствелого хлеба. Они выполнили свою работу. Сделали свое дело. Город стал немножко чище. Но по большому счету это ничего не меняло. Колесо истории продолжало раскручиваться, и Уланов, всем своим существом ощущая этот бег, боялся будущего. За время, прошедшее после задержания «термитов», страну неслабо лихорадило. От почечной недостаточности в феврале 1984 года умер Андропов. На его место назначили тяжелобольного семидесятилетнего Константина Устиновича Черненко. Все понимали, что ненадолго – это такой небольшой выигрыш времени, чтобы кремлевские кланы определились с личностью руководителя страны, который будет устраивать всех. В народе было какое-то злобно-ироничное отношение к этой смене высших должностных лиц государства, тоже сопряженное со страхом за будущее. Выразилось оно в злом анекдоте. «Вы на похороны Генерального секретаря по приглашению? А я по абонементу…» Глядя на эти игры, Уланов постоянно вспоминал разговоры с дядей, которого не видел уже полгода – тот не вылезал из командировок на Кавказе и в Средней Азии. Вспоминал и со страхом ожидал последующих событий. Избиение милиции со стороны руководства Министерства продолжалось, правда, уже без прежнего напора – все-таки появлялось понимание, что работать кому-то надо. Но былого задора у угрозыска не осталось. Слишком многих сотрудников предали, раздавили, унизили за последнее время. Уланов смахнул рукавом крошки, упавшие на стол. Перед ним под органическим стеклом лежали фотографии Шушкановых. Он не раз порывался выбросить или спрятать их в папку, потому что от них будто исходили волны потустороннего морозного ужаса. Но всегда откладывал, и «термиты» продолжали пялиться на него из-под стекла. – Дело Шушкановых в суд направили, – сообщил Уланов. – Когда? – оживилась Лиза. – Вчера. Так что будем ждать уголовного процесса. – Как думаешь, что им дадут? – Не знаю. Я бы всех троих к стенке поставил. Ни на секунду не раздумывая. Чтобы они после отсидки больше никого не убили. – Жестоко. Но рационально, – кивнула Лиза. – И все-таки я не понимаю. Они же в советских школах учились. По нашим улицам ходили. Ну откуда такое?! – Социопаты. Термин такой есть. Не слишком в советской психиатрии приветствуемый. – Слышала, – кивнула Лиза. – Главная черта социопата – классический эгоцентризм. Все в мире существует лишь для того, чтобы его тешить. Его тело. Его желудок. Но главное – его безграничные самолюбие и самомнение. Люди для него – лишь фигуры в игре и инструменты. Нет чужой боли, чужих чувств, зато его боль имеет воистину глобальное значение. Сталкиваясь с тем, что мир может давать сдачи, социопат искренне удивляется: а нас-то за что? Они обладают мимикрией, легко сходятся с людьми, способны даже вызвать симпатию, но при одном условии – если им это нужно. – Ну, таких в последнее время пруд пруди, – хмыкнула Лиза. – Люди все больше общаются по принципу: он мне выгоден. – Можно сказать, что общество в какой-то мере заболевает социопатией. Но это лишь красивое сравнение. На самом деле эти чудовища, слава богу, пока еще редки. И их психика не поддается никакой коррекции. Бывает, что их тянет к себе подобным, хотя ни о какой любви и привязанности речи идти не может. Они просто не способны чувствовать другого человека… Их нельзя перевоспитать – это все врожденное. Им только можно указывать жесткие рамки существования и за попытки выйти за них бить нещадно. А если они вкусят человеческую кровь – тут только отстреливать, потому что они не остановятся. Такие никакого права на жизнь не имеют. – Скорее всего, ты прав, – кивнула Лиза. Уланов посмотрел на часы: – Все, домой пора. Отсыпаться. Отъедаться. И снова в бой. – Да. Такой бесконечный бег по кругу, – задумчиво произнесла Лиза. – По кругу – это хорошо. Главное, чтобы не вниз. – Что ты имеешь в виду? – Как бы в ближайшее время новые «термиты», как нечистая сила, не полезли изо всех погребов, решив, что пришло их время, – произнес Уланов, которого так и не отпускал тот самый разговор на дядиной даче. – Типун тебе на язык. – Но мы же надеемся на лучшее, – усмехнулся Уланов. – Мы счастливые оптимисты… Эпилог По приговору Московского городского суда Роман Шушканов получил исключительную меру наказания – расстрел. После объявления приговора у него началась истерика, он кричал, что не хочет умирать, что его не имеют права расстреливать. Потом долго писал кассационные жалобы, забрасывал руководителей страны прошениями о помиловании. Но все было бесполезно. Говорят, что палач вместо положенной одной пули всадил в него три со словами: еще две от меня лично. Монстр был раздавлен. Глория получила пятнадцать лет. В СССР, в сфере судопроизводства, сплошь и рядом нарушалось гендерное равноправие – практически не было случаев, чтобы представительниц слабого пола приговаривали к смертной казни, хотя, видимо, зря. Женщины иногда творили такое, что и мужчинам не по плечу. Отсидела она от звонка до звонка, несмотря на то что ее отец пытался использовать остатки своего былого номенклатурного влияния и добиться сокращения срока. Судьи и сотрудники колонии отлично помнили, что она сотворила, и все амнистии и помилования прошли мимо нее. Жигану не суждено было выйти на свободу. В 1990 году во время очередного бунта, которые лесным пожаром охватили в то время тюрьмы и колонии, он был застрелен спецназом управления исправительно-трудовых учреждений. Контрабандиста Лосева органы следствия не обманули – через пять лет он условно-досрочно освободился. Попытался вновь вписаться в контрабандный бизнес, который начал цвести пышным цветом – предприятиям разрешили заниматься внешнеторговой деятельностью, так что вывезти любое количество предметов перестало быть проблемой. Но с делами не пошло, он получил по рукам. Запил. Начал излишне трепать языком – что-то непотребное о связях со спецслужбами. И погиб при странных обстоятельствах. Равно как и еще трое контрабандистов примерно в это же время. Заодно села за организацию контрабанды половина десятого отдела Второго Главка КГБ СССР, который и занимался борьбой с этой самой контрабандой. Уголовное дело было настолько же вопиющее, насколько и засекреченное. Гетман, как и обещали, за скупку краденого отделался условным сроком. С началом кооперативного движения ушел в коммерцию, у него даже стало что-то получаться. Но манили другие масштабы. В конце восьмидесятых, пользуясь происхождением жены, уехал в Израиль, но осел в Берлине, где открыл антикварный магазин, щедро питаемый потоками контрабанды со своей бывшей Родины. При развале СССР сумел сорвать очень большой куш. Вместе с ответственным сотрудником Минкультуры, пользуясь административным хаосом агонизирующей сверхдержавы, они украли целую выставку древнерусской живописи, вывезенную за рубеж на экспозицию. Самое смешное, что это ровным счетом никто не заметил. А у сотрудников МУРа вскоре начались горячие денечки. Пришел новый Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев, умевший говорить красиво и объявивший ни много ни мало продолжение революции. Народ некоторое время тешился самообманом – вот с таким руководителем теперь заживем. И перестройку люди восприняли поначалу всерьез, потому что возникла перспектива – жить будем все так же уверенно и спокойно, но со шмотками и частной инициативой. Был принят закон о кооперации, послуживший отмашкой нового НЭПа с мутными кооперативами, громадными черными кассами, выводом денег за рубеж. Погром милиции, начавшийся в 1982 году, привел, как и следовало ожидать, к деморализации личного состава, нанес серьезный ущерб профессиональному ядру, главным образом оперативных служб, при этом не решив ни одной задачи по обещанному оздоровлению системы. Это была одна из причин, почему государство оказалось не готово противостоять вспыхнувшей криминальной революции. Блатной мир стал стремительно возвращать свое влияние, а потом начал победное шествие по стране, утопив ее в крови. Организованная преступность достигла таких масштабов и влияния, которых еще не видела Россия. Пришли тяжелые годы. Но не зря говорят, что сыск вечен. Сотрудники уголовного розыска забыли обиды, восстановили, где могли, утраченные оперативные позиции. И вступили в ожесточенный бой. Им пришлось из последних сил держать оборону, потому что отступать было некуда. И эта необъявленная война породила много героев, предателей, побед, подвигов, поражений. Но это уже совсем другая история… * * *