– Что у вас там хорошего в разбойном приказе? Что говорят? – спросил Георгий Петрович. – Пашем как папы Карло, – сказал Михаил. – Одно слово – милиция. – Пашете. Эх, Миша. – Георгий Петрович вытащил пачку «Кэмела». – Покурим? – Ты же знаешь, не курю. – А я закурю, – кивнул Георгий Петрович. – На лестничной площадке. Чтобы тут не дымить. – Да можно здесь. – Нельзя… А ты мне компанию составишь, – Георгий Петрович выразительно обвел взглядом помещение. Михаил не верил, что кому-то надо начинять его квартиру радиозакладками. Но дяде лучше знать, где можно говорить, а где нельзя. Они вышли, спустились на площадку этажом ниже. Георгий Петрович распахнул окно. Щелкнул зажигалкой. Жадно затянулся. И произнес негромко: – Вот что, племяш. Ситуация складывается неважная. – По поводу чего? – не понял Михаил. – По поводу всего… То, что скажу, – умерло между нами. Иначе наши жизни недорого стоить будут. – Ну ничего себе. Тогда, может, не надо? – Нужно, чтобы ты был в курсе, Миша… Очень серьезно все затевается. Если меня не станет, ты должен понимать… Должен… Георгий Петрович глубоко затянулся и продолжил: – Короче, Склифософский. Две наших конторы сцепились не на жизнь, а на смерть. До конца я сам не все понял, но вроде вашему министру Щелокову группа товарищей с самого верха поручила разработку нашего руководства. – На предмет? – Связь с иностранной агентурой. Коррупционные схемы. Попытка переворота. Что хочешь, сам додумай… – М-да, – Михаил встряхнул головой, в которую эта фраза никак не желала умещаться. – Вроде у спецгруппы МВД был на этой ниве какой-то результат. Какой – я не в курсе. Но ваш министр проиграл эту подковерную борьбу… Пока что проиграл. – И что дальше? – А то, что очень густая каша заварилась. Ждите ответного удара. Так что слушай внимательно. Тебе главное сейчас – выжить. Ни в какие истории не ввязывайся. Ни на какие предложения – ни ваших, ни наших товарищей не ведись. Будь хитер, как лис. Дистанцируйся от всех. И никуда, слышишь, никуда не лезь за пределами полномочий! Есть УПК, есть приказ – ни шагу вправо и влево… Если что-то возникнет, даже намек на непорядок, – сразу ко мне. Твоя главная задача сейчас – выжить. Понял? Выжить. – Понял я все. – Михаил побарабанил пальцами по оконной раме. – И надолго эта склока? – Все утрясется скоро тем или иным образом. Но дело куда хуже, чем склоки наших ведомств. – А что такое? – Грозой пахнет, племяш. Сильной грозой… Ну что, пошли уничтожать коньяк вероятного противника? – Пошли. – Уланов ощущал, как внутри стало пусто. Насколько он знал своего дядю, тот никогда ничего не говорил зря и никогда не нагонял панику. Две рюмки проскочили как-то незаметно. У Михаила даже голову не повело. – Что, по атташе германскому сильно заработались? – спросил Георгий Петрович. – Шкуру скоро с нас снимут. И освежуют. – Не напрягайся. Не трать впустую силы. Займись чем-нибудь более полезным для общества, чем обидчиков германца искать. – То есть? – внимательно посмотрел на него Михаил. – Неважно. – Дядя критически оглядел опустевшую бутылку «Хеннесси» и кивнул на «Киндзмараули»: – Открывай. – Я больше не буду. Мне уже перебор. – Ну, так ты тут и не один, – хмыкнул Георгий Петрович. Он накатил полный бокал вина и в три глотка опустошил. Михаил видел, что дяде страшно хочется напиться и не получается. Действительно, закручивалось что-то серьезное. – Кстати, по поводу этого, Лосева, контрабандиста. Твоя ведь информация? – Георгий Петрович был мастер неожиданных поворотов в разговорах. – Да. Моя. Ты и тут в курсе. – В курсе. Распиши своими словами, что там и как. Михаил без утайки рассказал, как работали по «гимнастам» и как они сдали заказчика. – Надо его в разработку брать, – закончил он. – Ты не беспокойся о нем, племяш… Позабудь. Пока позабудь… – Там же, насколько я понял, канал контрабанды устойчивый. – Ничего, – отмахнулся Георгий Петрович. – Много каналов у нас в свое время нарыли. Еще один мы выдержим. Уланов-младший понял. И заткнулся. И задумался. Слишком много ему было что переварить после сегодняшнего разговора. Глава 7 В тот день, когда перепуганный Лысый писал явки с повинной, а два «гимнаста» еще прятались от милиции, в суматошном мирке, связанном с оборотом предметов антиквариата, вырос и впервые показал острые ядовитые зубы монстр. И произошло это у него как-то буднично. Без какого-либо душевного напряжения. И от того выглядело все еще более страшно… Студент несколько месяцев назад потерял главного клиента, притом по причине своей банальной жадности. Примерно представляя, сколько стоит товар, начал приближать цену к рыночной. Скупщик заявил, что сроду не занимался благотворительностью, себе в убыток не работал, и пусть добытчик сам попробует продать вещь. Студент ткнулся в пару мест и понял, что сгорит как свечка. Прогулка по потенциальным покупателям была схожа с пробежкой по минному полю – не знаешь, где и когда щелкнет запал. Только взрыва не будет, вместо него встретят тебя вежливые ребята с красными книжечками. И он четко осознал, что ничего у него со сбытом путного не выйдет. Позиции в антикварном мире зарабатываются годами, все друг друга боятся и шарахаются как черт от ладана от незнакомых людей. Поэтому в итоге он явился с повинной к скупщику, притащив несколько орденов с последних дел. А скупщик отказался. Притом не просто отказался. Студент видел, что тот его боится. Это было новое радостное чувство – этот чужой страх. Что именно скупщик рассмотрел в своем поставщике, которому он дал путевку в жизнь, – было непонятно. Но то, что увидел в глазах невысокого, невзрачного, субтильного паренька, которого мог бы пришибить одним ударом кулака, его сильно встревожило. И напугало. – Нет, родной, – сказал скупщик. – Лавка закрылась. Я этим больше не занимаюсь. Никаких покупок. Только обмен. И все только в пределах закона. – Ну как знаете, – пожал плечами Студент. – Не пожалели бы. – Не пожалею… С реализацией товара возникли большие проблемы. Была куча вещей. Они стоили больших денег. Но одно в другое никак не переходило. Тогда Студент вспомнил о соседях бабушки, которая проживала в поселке Конноармейский под Иваново. Он там с детства проводил все каникулы, да и теперь бывал нередко, наслаждаясь беззаботной жизнью, грибными лесами, чистыми озерами и речками. Отношения с местными у него сложились не то чтобы слишком близкие, но его держали почти за своего. В поселке проживала большая диаспора цыган. Среди них был и Жиган, его сверстник и почти что приятель. Студент знал, что цыгане имеют обширные связи, в том числе в мире, связанном с иконами, драгоценными камнями и металлами. И, отведя при встрече на улице Жигана в сторонку, закинул удочку – не поможет ли тот продать ордена. – Не знаю, кому ордена нужны, – пожал плечами Жиган. – Орден и есть орден. Железка. – А ты слышал, что в ордене Ленина двадцать восемь грамм золота, почти три грамма платины? – О, – Жиган задумался, что-то просчитывая в уме. – И сколько есть? – Ну, десяток есть. – Сгодится. Дантистам сдадим. Рублей по двадцать за грамм, больше они не дадут. Деньги пополам. – Мне две трети. – Ладно, – не слишком охотно изрек Жиган. Студент скинул ему несколько орденов Ленина на переплавку. Получил деньги. И ощутил, что они топят печку ассигнациями. Орден Ленина, уходящий с рук за полторы тысячи рублей, сбывали всего за пятьсот рублей, при этом сам он получал чуть больше трех сотен. Для кого-то деньги, может, и огромные. Но он привык к другим масштабам. – Нет, Жиган, – сказал Студент, когда они сидели на своем излюбленном месте на берегу мелководной речки, начавшей освобождаться от груза зимнего льда и свободно готовой понести свои воды, искрящиеся в лучах весеннего солнца. – Надо искать покупателей именно орденов. – Будем искать… Слушай, а что тебе ордена? Вон, иконы хорошо идут. За доски хорошо платят.