— Я слил немного бензина. И приготовил коктейльчики. Сегодня должно получиться, — сверкнули его глаза. Шулю не терзала тревога, волнение — нет. У него просто возникло странное предчувствие, что сегодня произойдет что-то действительно плохое. Но перечить Тузу — себе дороже. Да и вообще, что за предчувствия — пацан он, в конце концов или телка? Так что, он отбросил сомнения, хотя сейчас ему хотелось, чтоб с ними был кто-то еще — Кася, хотя бы. Чириканье птиц почему-то не успокаивало, а напротив, нагоняло жути, стихая и вновь нарастая, преследуя. Еще ветер приносил кваканье лягушек и запах болотной ряски — чуть в отдалении текла загаженная речка-вонючка. Пацаны глядели на полуразрушенную четырехэтажку, на поросли сушняка вокруг. Чуть дальше — камыши, а за ними как раз болотистый водоемчик. — Он внутри. В нашем форте. Сейчас будем брать крепость, — сказал Тузов, скидывая рюкзак с плеча на землю (внутри при этом звякнуло стекло). Прожужжала молния, в рюкзаке обнаружились боеприпасы: четыре бутылки из-под водки, внутри каждой из которых взболталась до пены смесь бензина и шампуня. Бутылки были аккуратно завернуты пробками, и предстояло сделать фитили из ветоши. Турка протянул Шуле тряпку, тот постоял, и начал рвать старую майку на фитили, сделав тот самый шажок, отделяющий нормального человека от безумца. — Так он точно там? — облизнул пересохшие губы Шуля, когда они закончили. Он говорил шепотом будто бы для конспирации, а на деле же горло будто сузилось и не пропускало более мощные звуки. — Точно. — А… трава не полыхнет? Куда… побежим, Туз? — Куда, куда… Что ты как моя бабка, — пробормотал Тузов, поджигая первый боеприпас. Они подошли к бараку на расстояние броска, фитиль полыхнул. Тузов подержал бутылку в руке, давая промокшей в горючем тряпке как следует разгореться и метнул снаряд в стену дома. Брызнули осколки и огонь охватил кирпичи. Часть смеси подожгла сухую траву рядом со стеной, повалил едкий дым. Пацаны застыли, выжидая. Шуля успел подумать, что может, зря он так волновался и предчувствие связано с чем-то другим. Он вытащил еще одну бутылку, а Тузов кинул взгляд на жилище, в котором мелькнул силуэт. Пацаны переглянулись, на губах Тузова появилась улыбка. Спустя пару секунд в дверях появился человек. Он размахивал руками и рычал что-то неразборчивое. Шуля остолбенел, а Тузов поджег бутылку и швырнул ее так, что она разорвалась почище снаряда, окатив пламенем фигуру — рычащего бомжа. Огонь тут же накинулся на одежду, вцепился в бороду. — Не стой! — возбужденно выкрикнул Тузов. — Швыряй бутылку. Поджигай и швыряй! Шуля молча таращился на двигающегося взад-вперед перед домом бродягу. Ватник и штаны загорелись по-настоящему, и теперь бомж скрипуче орал, размахивая руками, будто пытаясь достать жменю снега из-за воротника. «Какой же снег, когда такая жара», — мелькнула нелепая мысль и Шуля увидел, что бутылка в его руке объята пламенем, и стекло уже нагрелось. «Тогда почему бомж так тепло одет?» — Бросай! БРОСАЙ В НЕГО! — кричал Тузов. — Бей захватчиков! Он подхватил из рюкзака последнюю, четвертую бутылку, а Шуля опомнился, когда пламя начало лизать его кожу. Тело приняло решение само — широко размахнувшись, Шуля забросил «коктейль» и тот взорвался прямо у ног бродяги. Несчастный взревел и отпрянул назад, пятясь к дому, но споткнулся и упал. Его охватило пламя, трава вокруг загорелась. Бродяга скинул ватник, но теперь уже полыхала его дырявая хэбэшка. Тузов закинул последний снаряд, попав прямо в голову бомжу. Он вскрикнул и упал. Смесь из бутылки уже пропитала его лохмотья и те горели как факел. Шуля не мигая смотрел на это, глядя, как вокруг барака встает стена пламени, а недвижимое тело не издает никаких звуков и не пытается спастись от пламени. С рук бомжа слезала кожа, на лице вспухли волдыри, превращая лицо в гротескную маску. Как будто пчелы покусали, а потом рожа вдобавок обгорела на солнце. Посмотрев на Тузова, Шуля увидел восторг в нечеловеческого цвета глазах. Еще через минуту голова бродяги стала напоминать гнилую тыкву. — Хорошо получились. Видишь, как горит! И прям взрывались они. Это я шампуня больше добавил. Класс! Он бухой наверное был. Поэтому такой вялый. — Туз, бежим! Бежим, Туз! — затряс товарища Шуля. — Он же горит… Бомж горит! — Я вижу, — улыбнулся Тузов. — Ишь, как визжит, козел… Ладно, погнали. Они побежали обратно через половину рощи и вышли с другой стороны, к железнодорожным путям возле родника и побрели по шпалам. Мокрые от пота, задыхающиеся, с чумазыми лицами. По-прежнему чирикали птички, шумели машины в отдалении. На первый взгляд ничего в мире не изменилось, ничего не произошло. — Это… Блин, а он… Сдох? Туз? — Какая разница? — после небольшой паузы ответил Тузов. — Наверное. Мы должны охранять наш форт. — Мы же его почти сожгли сами… Форт. И бомжа. — Мы одно здание только чуть подкоптили, ничего там не случится. Ну, сушняк этот максимум сгорит. Ты чего, за бича этого переживаешь? — усмехнулся Тузов. — Кому он нужен? Если сгорел, так ему еще и лучше. Теперь не надо деньги искать на водку, да мерзнуть зимой. Они бесполезные, бомжи. Он, наверное, и сам кого-нибудь убил уже. Да он бы и тебя убил за стольник. Шуля промолчал. У него пока не укладывалось произошедшее в голове, и ему почему-то стало страшно. Вдалеке прогудел поезд. Ребята отошли со шпал, и зашагали рядом с рельсами. Поезд загудел, и многотонный состав загромыхал на расстоянии вытянутой руки от пацанов. Шуля до сих пор пребывал в прострации, как его вдруг схватили руки за воротник и потащили к поезду. Он даже пикнуть не успел, почувствовал только, как дрожат и сжимаются яйца, когда вагоны замелькали в полуметре от лица. — Если кому-нибудь расскажешь про наше сегодняшнее веселье, я тебя грохну! — проорал Тузов, перекрикивая шум поезда. Шуля видел двигающиеся губы, спокойные до безумия глаза, а голос будто возникал в голове. — Понял? — Туз, ты чего?! — собственный крик показался Шуле плаксивым и жалким. Он тонул в рокоте поезда. А еще Шуля чувствовал, как его мочевой пузырь расслабился и горячая «водичка» потекла по ногам. — ПОНЯЛ ИЛИ НЕТ?! — ПОНЯЛ! ОТПУСТИ МЕНЯ, Я ПОНЯЛ! Тузов помедлил, как будто бы Шуля на мгновение превратился в очередного бесполезного бродягу, которого не жалко убить, а потом отпустил воротник. Закричав, Шуля повалился на рельсы как раз в тот момент, когда состав утянул за собой последний вагон. Уже позже Шуля поймет, что выбил палец о щебень, позже увидит ожог на тыльной стороне кисти. Сейчас же он чувствовал себя слабым и незащищенным, будто его голого выволокли на площадь в базарный день. Мокрая «шортина» мерзко липла к бедру. — Пошли, чего разлегся! — усмехнулся Тузов. — Ты что, приколов не понимаешь? Шуля судорожно кивнул, ощущая во рту маслянистый привкус. Встал, переступил через блестящий рельс, и сошел по насыпи с подкашивающимися, дрожащими ногами. Он мельком глянул вниз, и обрадовался тому, что на шортах из темной синтетики не видно расплывшегося пятна. * * * Сегодня Андрей Викторович не хотел оставлять дежурных, но Воскобойникова вызвалась сама. Пока он заполнял журнал, она вытерла с доски, вымыла губку (ее он после того инцидента заменил на новую), поставила стулья вверх тормашками на парты. Потом взялась за веник. Преподаватель изредка бросал на нее быстрые взгляды. Сегодня Алина в платье и как всегда, с макияжем. Но ему-то какая разница? Не стоит обращать внимание. Перелистывать, заполнять, перелистывать, заполнять. Ручка скрипит, на среднем пальце — красная выемка. Другая рука чуть подрагивает. В какой-то момент он действительно смог отвлечься. На автомате заполнял журнал и одновременно думал о прошедшем занятии. Хотя ежу понятно, что лучше не вспоминать. Как там писал Карнеги? Не пилите опилки? Именно. Вот и он не станет… черт. — А вас другие классы не поздравили, что ли? — сказала из-под стола Алина. — А то вы так удивились. — Ну, ваша параллель поздравила… Да я замотался немного, поэтому не в себе немного был перед уроком, признаю. Еще раз спасибо большое за поздравление, мне очень приятно. — Ага, но эти уроды, наверное, все настроение испортили! — Да нет, не скажу. Я потихоньку адаптируюсь к прикольчикам, нормально. Жалко только, что с одним из ваших подарков так получилось… Деньги, все-таки, заплатили. Мне стыдно. — Я бы вообще этим ослам ничего не дарила. Да они все равно примерно так же поступили бы с фонариками, остальные. Разбили или вообще выкинули. Кому они нужны… Что-то коснулось его ботинка. Потом штанины. Он подавил желание дернуть ногой, по спине пробежала дрожь. Отъехав на стуле назад, Андрей Викторович заглянул под стол и нахмурился: — Ты чего там забыла, Воскобойникова? — Бумажку не могла достать, — бесхитростно улыбнулась девушка. Глаза ее блеснули, губы слегка раздвинулась в улыбке. Девушка перевела взгляд, и сказала: — Ой, вы запачкались. — Она принялась отряхивать его брючину, и преподаватель тут же убрал ногу: — Ладно, хватит… То есть, спасибо большое, но вылезай, перепачкаешься. — Вы такой заботливый, — промурлыкала Алина, однако, так и осталась сидеть под столом, ерзая на коленках. Историк помимо воли бросил взгляд в разрез кофточки, да и кто бы не посмотрел? А его лодыжку уже опутали цепкие пальчики. Они пошли выше, заскользили к коленке. — Что ты… — Помогите мне… Вылезти, — пробормотала ученица, изгибаясь. Волосы ее при этом легли на бедра историка, и на мгновение щека прошла в опасной близости от «молнии» брюк, но преподаватель успел отодвинуться еще дальше. Так резко, что спинка стула ударилась о доску. Воскобойникова потеряла равновесие, и издав невнятный звук, упала лицом вперед, прямо в промежность. В этот момент в класс заглянула музычка. — Что-то вы тут мешкаете, Андрей Викторович. А вы… — наблюдая за тем, как из-под стола поднимается школьница, Галина Марковна несколько раз поменялась в лице. Глаза ее, и без того выпученные, полезли из орбит. — Что у вас тут… происходит? — Дежурим, Галина Марковна, — бодро ответила Воскобойникова. — Ну вот, колготки порвала… Мы с девочками решили, что сегодня не будем парней утруждать. У них ведь праздник. — Понятно, — улыбнулась музычка. — Как же ты в таких колготках пойдешь по улице? Со «стрелками»? — Я ее подвезу, — быстро сказал историк. — Ага, ага… Музычка удалилась, а Андрей Викторович чуть не простонал, чувствуя себя полным болваном. * * *