Они и впрямь сели в его «Опель», правда, молча. Андрей Викторович какое-то время сидел, боясь положить ладони на руль. Он чувствовал, что они дрожали, а в желудке до сих пор бродил холодок. Все нормально, нормально. Почему он разволновался? Разве этот эпизод можно назвать компрометирующим? Музычка застала его с ученицей в двусмысленной позе? Потому что он показал волнение? Потому что он вел себя как тот, кому есть чего стыдиться, скрывать? Да, все вместе. Только ведь он ничего не сделал. И не собирается. Он больше не допустит таких ошибок, какие делал на прошлом рабочем месте. Тем более такие, которые совершал по молодости и юности. Тогда он всегда терял над собой контроль, и такого больше не будет. Ведь все могло обернуться тюрьмой еще тогда. Он понял, что не двигается очень уж долго, хотя Воскобойникова не выказывала признаков недовольства. Историк завел двигатель, отъехал немного от школы. Привычные действия опять вернули ему душевное равновесие, будто чуть вводя в транс. — Послушай, Алина. Давай расставим все точки над «i». Ты сейчас можешь отрицать, но… Эти заигрывания немного выходят за рамки нормального, не так ли? — Какие заигрывания, вы о чем, Андрееей Виииикторович? — протянула Воскобойникова, тараща бесстыжие глаза, которые она успела подмазать тушью. — Ты сама прекрасно понимаешь. Ты так можешь поставить меня в неловкое положение или еще того хуже. Давай с тобой договоримся. Ты все эти попытки свои прекращаешь, ладно? Алина помолчала немного, поджала губы, провела ладонью по разъехавшимися «стрелкам» колготок. Потом выдала: — Что же, если вы преподаватель, так вы не можете нравиться как мужчина? — Ой… Ну я же прошу. Не надо. Мы это даже обсуждать не будем, ладно? — «Опель» замер на светофоре и преподаватель посмотрел на ученицу: — Хорошо? — Вы меня не так поняли, — прошелестела Воскобойникова, как будто бы собираясь заплакать. Несмотря на то, что преподаватель без труда различал лицедейство, актерского мастерства Воскобойниковой не занимать. В будущем из нее вырастет… а кто именно из нее вырастет? — Думаю, что я все понял так, как надо. Остаток пути они проделали в полной тишине. Воскобойникова шмыгала носом, то ли из-за насморка, то ли пытаясь разжалобить преподавателя. Андрей Викторович довез ученицу до нужной остановки и они распрощались. Некоторое время историк смотрел ей вслед. Сейчас он уже окончательно пришел в себя, вернулось обычное хладнокровие. Если бы оно никогда его не покидало… но такого добиться сложно, потому что контролировать себя на сто процентов преподаватель не мог. Даже в исключительных случаях. Возможно, девчонка затаила обиду, но лучше сразу вот так, чем плести ненужную паутину интриг. Не давать волю эмоциям, но и не казаться размазней — вот что нужно сделать. Соблюсти тонкий баланс. Это он умеет. Глава 15. ТРЕВОГА ЗА ВОВУ — На минуточку, Сергей Львович, идите сюда, — шепот из уст Галины Марковны было слышать не то что дико, но весьма неожиданно. Замученный директор обернулся, глядя на учительницу музыки, нахмурился. Ему хотелось выпить коньяку, но не здесь, а дома. Лежать, глядеть в потолок и пить. Хватит на сегодня разговоров, пожалуйста. Но нет. Он пошел по коридору, стуча каблуками по паркету. Улыбка на его лице напоминала агонию умирающего. — Что такое, Галина Марковна? Музычка поманила его, и директор помимо раздражения ощутил укол любопытства. Вздохнув, он пошел за ней в кабинет, а Галина Марковна закрыла дверь и просвистела шепотом: — Милиция уже уехала? — Да. — Сергей Львович нахмурился, и на мгновение ему в голову закралась мысль, что музычка сейчас скажет, что она знает, где находится пропавшая ученица. Потом откроет дверцу в узенькую подсобку, а там будет… там будет синюшный труп девятиклассницы. Он моргнул, глядя, как шевелится рот Галины Марковны. — Я не слышу, говорите громче. — Сергей Львович… Куда уж громче, услышат! — продолжала она шипеть, как змея. — Новый учитель истории и обществознания вам не показался странным? Подозрительным? — А что такое? — Во-первых, он всегда долго засиживается в кабинете, не в первый раз заметила. Дверь держит закрытой на ключ, — музычка потряхивала обвислой на шее кожей, обсыпанной родинками. — Во-вторых, ведет, как я понимаю, неформальные беседы… с девочками. Подвозит их до дома. А сегодня… — она приложила ладонь к груди, — нет, мне могло почудиться, но Алина выглядела смущенной, а он так и вовсе, покраснел как рак! Что они там делали, она — под столом, представляете? Нет, могло быть что угодно, понимаю. Но, может, стоит сообщить куда следует? Пусть бы его проверили. Мы же Андрея Викторовича совсем не знаем, он пришел из новой школы, и слушок такой про него нехороший. Что скажете? Сергей Львович моргнул. Все это время он пропускал сквозь фильтр поток слов, но никак не мог понять, что же такое увидела Галина Марковна, что ее так встревожило. — Вы сами на себя не похожи, — заметил директор, выуживая из кармана засаленный платок. Промокнув лоб, он убрал платок в карман. — Так… О чем вы, вообще? — Андрея Викторовича пусть допросят, — округлила глаза музычка. — Он водит шашни со школьни-цей! — С ним побеседуют. Обязательно. Но не сегодня. Еще много кого будут опрашивать, и про… я передам милиции ваши наблюдения, нужно исключить любые варианты, любые. Но знаете, слухи, дело такое… Ничего не доказано, насколько я знаю, никаких претензий родители и сама ученица к Андрею Викторовичу не имели, более того, по свидетельствам одноклассников, девушка сама так сказать, была не против отношений… Вполне сформировавшаяся, взрослая девушка, понимаете? Ну а потом, когда преподаватель дал ей от ворот поворот, в ней взыграло… ну, додумайте сами, что взыграло. Понимаете? Галина Марковна? Случай неприятный, но… — Нет дыма без огня, я вам так скажу, — опять потрясла дряблой кожей с родинками Галина Марковна, заламывая пальцы с несуразными перстнями. — Согласен, абсолютно согласен с вами! — очередной приступ боли в виске, в горле иссушающая пустыня, а парты, стулья, и портреты композиторов на стенах выцвели, посерели. Свой голос директор услышал со стороны: — Именно поэтому я сделаю так, как вы советуете, сообщу о ваших подозрениях милиции. * * * От остановки Турка шел быстрым шагом. Противный снег летел в лицо, тут же таял, а ветер обдувал мокрые щеки. Поначалу Турка злился, негодовал, а потом пришла апатия. Сейчас же он вообще шагал с пустой головой. Ноги сами привели его к нужному дому, и только когда они подняли тело на второй этаж, в мозгу вспыхнула лампочка. Ну и зачем я сюда пришел? Однако, он продолжил подниматься по ступенькам, ткнул в звонок. Даже не предупредил Аню, но тогда он просто был не в том состоянии, чтоб вспомнить о телефоне. Надо сказать, разговор с Селедкой и Стриженым получился рваным. Хорошо, что его не повезли в участок и отпустили достаточно быстро. Ведь происходящее могло повернуться в другую сторону. По вопросам Турка понял, что у сыщиков нет толком информации, и сам он находится на более продвинутой стадии поисков, хотя бы потому, что знает Конову лично. Прочитав дневник, Турка уже не мог сказать, открылась ли ему Лена больше. Еще Турка узнал, что избыток информации не всегда идет во благо. Он позвонил вновь, дверь открылась. На пороге возникла заспанная и чуть опухшая Аня, с красной полоской от подушки на щеке. — О, ничего себе. Я блин, немного не в форме. Поздно легла. Турка вошел, стащил кроссовки. Аня стояла над ним, позевывая. Из квартиры понесся хрипловатый голос солистки группы «Roxette», песня называлась «Dressed for success». — Вчера нормально покутили. Сдачу экзамена отмечали. Ну так, узкой компанией… Хотели по кружечке пива выпить, а потом перешли на текилу. Внезапно, да? — Аня хихикнула. — Поздравляю. Сколько еще экзаменов осталось? — Много… Ой, да я все больше и больше задумываюсь о том, как мне эта хрень не нравится. По горло уже сыта. Ведь представь, ну что меня ждет потом? Каждый день приходить к девяти, ждать обеда, занимаясь ерундой, считая циферки, возможно, обзванивая придурковатые контрагенты. Потом обед, потом домой. Через десять лет — больная спина, ожирение, ухудшение зрения. Еще через десять — геморрой и полное отвращение к жизни, ха-ха. Вообще не могу представить, что люди вот так добровольно сидят по восемь-девять часов в офисах, болтают ни о чем, потом трясутся в вонючих маршрутках-автобусах, глядя в окно на ускользающие моменты жизни. Это так ужасно. Может, правда, в Москву махнуть? — На актрису? — Да! — Махни, почему нет. Аня провела ладонью по волосам и улыбка стерлась с ее мордашки: — Ты чего такой хмурый? Я тебе тут всю душу излила, а ты — «да, нет». Что, только твои проблемы существуют? Бегаю за тобой здесь, как хрен знает кто! Турка молча сел в кресло, хрустнул костяшками пальцев. Лицо его ровным счетом ничего не выражало. Он вздохнул, поглядел на девушку. Та кусала ноготь на большом пальце, изображая обиду. Потом нахмурилась: — Ну и? Так и будешь молчать? — Разговаривал с ментами, насчет Коновой. Тебя тоже могут вызвать на допрос. Собственно, я за этим и пришел, чтоб предупредить. — Ты ведь мог просто звякнуть, — заметила девушка. — Но… Ладно. Так что они спрашивали? Про дневник сказал? — Да, решил отдать. Хотя и не горел желанием. — Почему? Ты все правильно сделал, Артур! — Да? Ты просто не знаешь, что из себя представляют эти уроды. Да они его даже читать не будут. Я даже про «траву» страницы не вырывал, а то еще прицепятся, понимаешь? Но мне теперь плевать. — Ты должен был его отдать и поступил верно. Это же сокрытие… улик? Или как это называется, — Аня скрестила руки на груди. — Это просто дневник. Какие улики? Я прочел его от корки до корки. Ты тоже. И что, далеко мы продвинулись в поисках? — Ладно, хватит. Как будто совсем другой человек, не Аня. Турка будто попал в параллельную реальность — такое ему иногда казалось. Что между ними? Что будет дальше? Во что выльется по итогу? И еще миллион вопросов, от которых хочется зарыть голову в песок. Еще почему-то сейчас Турка подумал о том, что отец как-то вовсе перестал напоминать про важность выбора профессии. С одной стороны хорошо, никто мозги не сушит, а с другой — Турка ведь так ничего и не решил, куда идти после девятого. Уроки проходили в тумане, домашние задания пацан делал на отшибись. Все сильнее очерчивались мысли о том, что лучше бы вообще оставить мысли о поисках, спихнуть все на плечи ментов, они найдут Лену — это их работа. Но… почему-то он знал, что милиционеры не отыщут Конову. А если и смогут, то потратят кучу времени и будет поздно. И тогда он до конца жизни будет винить себя, что не спас ее. Пускай звучит пафосно, но так ведь и есть.