* * * Кулак врезался Вове в челюсть так, что мотнулась голова. Он успел немного уклониться от курса удара, костяшки прошли слегка вскользь, но губа лопнула. Вова пошатнулся, но устоял на ногах. Потом, неожиданно для себя и для Тузова, Вова ткнул ему пальцами в глаза и бросился бежать. Он понятия не имел, что это за здание такое. Бедняга видел лишь коридор с сырыми стенами, жадно вдыхал затхлый воздух, и от шума крови в голове не слышал, что там кричат позади него. Он несколько раз споткнулся и чудом удержал равновесие, зная, что если упадет, то уже никто с ним не будет разговаривать. Он обозначил свою позицию. Внезапно вспомнив про мобильник, Вова полез в карман окоченевшими пальцами. Телефон пропал, как и магазинная сдача. Теперь нужно идти до конца. Он завернул за угол, наткнулся бедром в темноте на что-то, но боли не почувствовал, мышца бедра взбугрилась от судороги, и бежать как раньше он не мог, захромал. Перед глазами расплывались разноцветные пятна, он обшаривал стены, нашел закуток, и под ногами тут же захлюпала жидкая мерзость. Вова шагнул вперед и нога его ушла в дрянь выше щиколотки. Сдавленно простонав от омерзения, он отпрянул и закрутился на месте, как слепой котенок. Прошел чуть дальше, наткнулся на стену. Позади маячили проблески фонарика. Здесь его найдут. Здесь его сразу найдут. Он споткнулся, облизал соленые обкусанные губы. Подхватил половинку кирпича — хоть какое-то оружие. Тузов тем временем поднял ржавый прут. Лицо его исказила неопределенная гримаса. Шуля переглянулся с Мультом и схватил Тузова за руку: — Ладно… Мож это, не надо так жестко с ним? Тут же прямо рядом с ухом парня просвистел прут — Шуля только каким-то чудом увернулся. — Заднюю дал? — Да нет… Просто ты ж его это… не убей там, Туз. — Пошли. Гнусавый помялся и сказал: — Я это… В машину пойду, там вас ждать буду. Тузов посмотрел на него и улыбнулся. Старый дом дышал гнилью и разложением, от стен тянулись вязкие щупальца, пролезая в ноздри, опутывая сознание. Тузов пошел по коридору, насвистывая и помахивая прутом. Шуля не понимал, почему ему не по себе — черт, да сколько раз они травили всяких чмошников, так что изменилось теперь? Гнусавый тем временем пошел на выход, хлюпая кроссовками по воде. Шуля подумал, не спетлять ли за ним. Собственно, он уже и так помог Тузу, так стоит ли дальше влезать в эту дребедень? Ноги уже несли его вслед за главарем, который лупил прутом по трубам, по стенам, обшаривая их неровным пятном света фонарика. Внезапно мозг Шули резанула мысль, что здание внутри почему-то выглядит более… вместительным? С виду хибарка, а здесь, в темноте — лабиринты сплошные. По спине его пробежали мурашки, и он ускорил шаг, стараясь догнать Тузова, и жалея, что не вернулся в машину вместе с гнусавым водилой. Вова слышал шаги и тяжелое дыхание. Он сидел в углу, за наполовину снесенной кирпичной перегородкой, как ему представлялось в темноте. Воняло дерьмом, стоял резкий запах мочи — наверняка здесь обитали бомжи. Ему даже казалось, что один из бродяг стоит позади него, и уже тянет руки, чтоб схватить за горло. Проблески света впереди. Свист. Шаги. Вова затаился. Думал ли он, что такое произойдет? Нет. Он вообще предполагал, что Тузов лежит в больнице, что лежать он там будет еще очень долго — год или два. Прошло несколько месяцев, а он уже спокойно разгуливает. Так значит ли это, что он стрелял понапрасну? Ты должен завершить начатое. Сидя за стенкой, он переложил кирпич из левой ладони в правую. Хруп, хруп. Чьи-то шаги, ближе и ближе. Замер, и стоит. Вова надеялся, что его вообще не найдут. Походят по зданию и уйдут, уедут, оставят его здесь в темноте, с лающими поодаль собаками, но в относительном спокойствии. И он пойдет домой, и постарается не утонуть в какой-нибудь болотистой луже. Но свет фонарика все ближе и ближе. Вот забликовала стенка прямо над Вовой, и тот практически затаил дыхание, надеясь что его не выдаст громкий стук сердца. Хруп, хруп — еще ближе. Пятно фонаря подползло совсем близко к кроссовку, и Вова не знал, выскакивать ли ему с кирпичом наперевес или просто зажмуриться и ждать, пока его не обнаружат. Тогда он совершил поступок, значит, он уже не трус. Что мешает совершить поступок сейчас? Луч света пополз в другую сторону, а Вова привстал, чувствуя, как затекли ноги, как дрожат коленки. Одна часть разума твердила ему, что не нужно высовываться, а вторая нашептывала, что его отсюда живым не выпустят. Фонарик был у Тузова, значит, это он стоит. Вова закусил губу, глядя на темный силуэт, освещающий противоположную стену. Это будет самооборона. Они его вывезли сюда, били, а он защищался. Эти мысли все равно не поспели за телом. Оно само размахнулось, само кинуло кирпич с неожиданной силой. Силуэт всхлипнул и рухнул на грязный пол. Фонарь упал и покатился, освещая грубую кирпичную кладку стены и бетонные швы, поросшие зелено-серым мхом. * * * — Это голословные утверждения, — бубнил Стриженный. — Мальчик, так ничего не делается — с бухты-барахты. Турка сдержался, чтоб не заорать матом. Его отец уже поговорил с мамой Вовы, и стало понятно, что тот пошел в магазин, а потом не вернулся домой, и на звонки не отвечает. Мама тут же подняла тревогу, а Турка решил, что случилось то, чего он в душе ждал давно: Тузов нашел способ отомстить обидчику — «ботану конченному». Вопрос в том, что он сделал? И где сейчас Вова? Конечно, Турка решил сразу же звонить по оставленному милицией телефону. Отец стоял рядом и слушал разговор. Собственно, он хотел звонить сам, но Турка переубедил. Да ведь отец и не сможет ничего объяснить нормально, потому что не понимает, что происходит. — Вдруг его уже убили? Вдруг сейчас убивают? — С чего ты это взял? Ты экстрасенс, Господь бог? Может, скажешь еще точное местоположение? — Нет, не скажу. Просто, вы просили сообщать все, что как-то может помочь в поисках Коновой. И я решил рассказать вам вот такую версию… — Эти события вообще не связаны, — перебил милиционер. — Причем тут месть и пропавшая девушка? Нет, мальчик… Давыдов, верно? Нет, это какая-то ерунда, сам посуди, — Стриженый зевнул, сказал что-то не в трубку, невнятное и потом голос его вернулся: — Алло, слышишь меня? — Слышу. Молчание, молчание. Потом Стриженный продолжил: — Никак не связанные события, повторяю. — Так в дневнике… — Послушай, дневник — это бабские сопли, — припечатал мент. — Там ничего, что помогло бы следствию, нет. А дружок твой, Вова… Он, может, вообще загулял. — Я тогда ваш телефон передам его маме, можно? Вы ей это скажете. — Слушай… Но Турка уже отключился. А что еще добавить? Кроме «голословных утверждений» и собственных домыслов (не факт, что правдивых) у него ничего. Так что может быть Стриженный и прав. Турка заходил по комнате, а отец допытывался: — Ну что он сказал? Что там? — Ничего. Типа, фантазии. Пацан отшвырнул телефон на диван, продолжая нарезать круги по ковру вокруг отца. Тот молча наблюдал. — Он прав, конечно. Это все мои… мысли. Ничем их не подтвердить, не опровергнуть. — Но ты знаешь… Где может быть сейчас Вова? — Турка поднял на отца взгляд и тот сразу нахмурился: — Нет, нет! Я имею в виду, что если бы с ним решил сделать что-то тот тип, которому он яйца прострелил? Есть мысли? Только сразу не отвечай, подумай хорошенько. Турка хотел выпалить, что понятия не имеет, а потом задумался. Где? Где они могут быть? Упоминал ли что-то эдакое Тузов, Шуля, может быть, еще кто-то из их компании? Какое-то укромное место? Да они бухали где угодно. И даже если и упоминали, то вряд ли… Тут воспоминание сверкнуло, превратившись в догадку. Глаза у Турки расширились, и он медленно проговорил: — Кажется, есть такое место. Но… Я не уверен… Вообще не уверен.