– Ага. Не верю, как говаривал, бывало, один мой старый знакомый! – А вы знакомы со Станиславским? – Наполовину. – Это как? – Ну я с ним – да, а он со мной – нет. – Боцман, ты опять куришь, что ли? Сколько можно уже травить мой молодой организм пассивным курением? А? Молчишь? А где бутерброд, который ты от командира нам нес, кстати? Сожрал уже? – Не, забыл про него, и не вам, а минеру. Где он, блин, а вот – помялся немного. Снизу высунулась на мостик рука, в которой было что-то бесформенное в пакете: – Держите там! – С колбасой был. – Минер вертит комок в руках. – И сыр вон… по пакету размазан. – Дай сюда. – Старпом развернул пакет и выбросил его содержимое за борт. – Тебе, владыка морей Посейдон, приношу я эту жертву! (Пакетик убрал в карман.) – Вот у Посейдона-то радости сейчас будет! Такой лакомый кусочек: и спиртовой батон тебе, и плавленый сыр из банки со штампом семьдесят второго года, и колбаса «Друг человека»! Представляю, какой там пир сейчас закатят на дне морском! – А я не про бутерброд, может, а про тебя. Бутерброд – так, прикормка, а сейчас мы с боцманом тебя за борт выкинем. – Мостик, штурману! – Есть штурман! – Для своевременного занятия полигона рекомендую курс триста десять и скорость двенадцать узлов. – Курс триста десять утверждаю, скорость двенадцать отставить, считай на восемь, пока туман не растает! – А что там с туманом? – Клубится уже – сейчас осядет. А туман и правда уже начал оседать. Похандрив, природа, видимо, подумала: ну и ладно, ну и пусть дальше не ждут от меня милостей, а берут их собственными руками и, начав выкатывать на горизонте солнышко, уже расцвечивала туман поверху заревом, собирала его в тугие комки и топила в море. День обещал быть погожим. Дело было не в бобине – Скучно мы что-то плывем, – побарабанил пальцами по столу командир дивизии, и я прямо почувствовал, как прошелся по моему затылку его взгляд, – да, ребята? «Ну хуй его знает, товарищ командир дивизии! Так-то да: медведи на велосипедах с балалайками по отсекам не пляшут, но вот чтоб прямо скучно, то вряд ли!» – можно было бы так ответить ему, если бы он не был контр-адмиралом, на флоте не существовало бы субординации или, например, до этого мы не знали, чем все это обычно заканчивается. После прошлых раз, когда ему становилось скучно, мы: – фактически отрабатывали заклинку кормовых горизонтальных рулей на погружение; – чуть не утонули, оттого что, как бы откачивая из уравнительной цистерны, на самом деле принимали в нее; – всплывали раком потому, что часть клапанов продувания оказались на ручном управлении; – почти подняли бунт из-за лепки пельменей вместо сна; – чудом не остались до сих пор висеть на якоре где-то в Баренцевом море. И это так, без всяких мелочей, которые досаждали, но крови не портили. К концу второго месяца плавания оно да, не так весело, как в самом его начале: все слабые места уже себя проявили, были вылечены, механизмы и системы работали как часики, и с выпученными глазами в рваном РБ по кораблю действительно никто уже не носился, ключей друг у друга не просил и мозговыми штурмами не занимался. Даже к трех-, четырехчасовому режиму сна организм уже привык, хотя нет, не привык, а, скорее, смирился и так уж и быть терпел – раз надо. В сауне стали появляться механики, и даже пару случаев было, о, Вася, так и ты с нами в море пошел, надо же! Но чтоб прямо кто-то страдал от того, что его не веселят… ну не знаю, не знаю. – Меня штурман в штурманскую вызывает! – объявил старпом и скрылся в штурманской. И когда это они со штурманом успели изучить телепатическую связь? – Так, – опять побарабанил пальцами комдив, и я внутренне приготовился: барабанил он пальцами прямо у меня за спиной, а кроме нас с ним в центральном остались Антоныч, которого комдив никогда не трогал вообще из чувства глубокого к нему уважения, секретчик на вахтенном журнале, которого не трогал вообще никто, и двое рулевых, которые, проснувшись, немедленно схватились за рукоятки управления рулями, хотя те стояли в автомате и на рукоятки не реагировали. Ну, думаю, раз у рулевых прокатывает, попробую и я! И как давай активно на кнопки нажимать… – Думаю я, Антоныч, что надо расширять техническую грамотность наших офицеров, как ты считаешь? – Абсолютно правильно, тащ комдив! И углублять тоже! А то с шириной у нас более-менее, а глубины часто не хватает! – А вот правильно! И начнем мы, пожалуй… …Нажимаю проверку ламп, проверку закрытого положения арматуры, собираю схему откачки с одного борта через другой – лампочки то красные, то зеленые, то желтые, то горят ровным светом, то мигают, ну красота же, ну что он – не видит? – …А вот с Эдуарда и начнем. Нет – выходит, что не видит. – Тэ-э-э-э-эк. По трюмному дивизиону спрашивать его смысла нет, тут он все знает… – Хуй там, – шепчет Антоныч, – он киповец и в трюмных делах как свин в апельсинах! Делаю Антонычу обиженные глаза – ну в одном окопе же сидим, ну что за подставы-то? – …С электричества, что ли, начать? А вот это вот зря он так – в электричестве корабельном не всякий электрик без описания обойдется, а уж я-то… – А он электрик же по специальности, – выручает Антоныч, – тоже, думаю, не завалите! – Я-то и не завалю? – Нет, вы-то завалите, но, в общем, я бы на вашем месте, если позволите, начал бы со средств движения корабля! О, вот это, я понимаю, взаимовыручка! Там-то простота, когда разберешься, а я в этом как раз недавно разобрался, да и одно дело, если бы меня механик по образованию пытать собирался, а тут – люкс, что, я ему не навру, чуть что? – Ну как скажешь, Антоныч! Эдуард! А доложи-ка мне, будь так любезен, устройство ГТЗА, если тебя это, конечно, не затруднит! – Есть! – отвечаю. – Доложить устройство ГТЗА! Достаю листок и, с трудом сдерживая себя, чтоб не насвистывать от облегчения, начинаю чертить принципиальную схему. Черчу секунд пять – как раз первый квадратик успел нарисовать. – Ну? Чего молчишь? – Схему рисую! – Какую схему? – Какую задано, ту и рисую – ГТЗА! – Покажь! – смотрит на мой квадратик. – Да ну! Схему ГТЗА любой школьник нарисует!