— Ты скучаешь по нему? — Да, каждый день. Я знаю, что быть преступником плохо, воровать плохо, но все, что он когда-либо делал, он делал для меня и моей мамы. Отец просто работал с тем, что у него было. Хотя я научилась у него нескольким трюкам, — говорю я с ухмылкой. Выбор быть честной с Лирой был не таким уж трудным. Я не хочу, чтобы фундамент нашей дружбы был построен на лжи. В долгосрочной перспективе это не приносит никому пользы. К тому же, я знаю, что могу доверять ей, что она не осудит меня за то, что я ей скажу. — Мне что, придется запереть свою вишневую колу и темный шоколад, чтобы ты не могла их украсть ночью? — говорит она с соответствующей ухмылкой. Я смеюсь. — Твой тайник в безопасности, слово скаута, — я поднимаю три пальца и кладу руку на сердце. Идут минуты, я наблюдаю, как Лира рыщет вокруг в поисках интересных существ, которых большинство раздавило бы шлепанцем. Я даже держу в руках жука, который, по словам Лиры, меня не укусит, и это довольно круто. Чем дольше здесь нахожусь, тем менее жутким становится это место, как только свыкаешься с тем фактом, что тебя окружают мертвые тела, это не так уж плохо. Это что-то вроде уединенного убежища, и поэтому мы решаем сделать его местом сбора Общества Одиночек. Тайный орден из двух человек и только двух. Ну, я думаю, пока у нас не появится больше друзей, если это когда-нибудь случится. Все идет хорошо, пока воздух не прорезает резкий звук чьего-то крика. Он рикошетом отскакивает от стен, от чего у меня дрожат ноги, а сердце сжимается от паники. Я непроизвольно подпрыгиваю, вглядываясь в ступеньки, откуда доносится звук. Это крик о помощи, и самое страшное, что он где-то не далеко. Он совсем рядом. Прямо у дверей мавзолея. Говорят, никогда не знаешь, как сработает твой инстинкт борьбы или бегства. Легко сидеть за киноэкраном и кричать девочке: «Не ходи в чулан!». Но это не так просто, когда ты — девушка, запертая на жутком подземном кладбище, и единственный выход — встретиться лицом к лицу с тем, что снаружи заставляет беспомощного человека кричать. — Ты… — начинаю я. — Да, — заканчивает Лира, быстро кивая головой. Ее лицо такое же бледное, как и мое. Мы, молча, начинаем гасить масляные лампы, взваливая на плечи свои сумки. Мы все еще не понимаем, как нам выбраться из этой ситуации, когда мы даже не знаем, что ждет нас снаружи. Я смотрю на нее, у меня потеют руки, когда я сжимаю фонарик. — Нам нужно пойти посмотреть, что там наверху, а потом мы придумаем, как выбраться, хорошо? — говорю я, лицо Лиры сияет от моего белого света. Она кивает, выключая свой, отчего в комнате становится намного темнее. Я прерывисто вздыхаю и отшатываюсь, когда слышу еще один мучительный крик. Как-будто кого-то разрывает на части животное. В моей голове проносятся самые худшие сценарии. Кого-то заживо съедает пропитанный кровью медведь или волк. Еще хуже, если их мучает человек. Тащит в лес, где никто не может услышать их крики из-за грохота волн и постоянного завывания ветра. Я сглатываю желчь в горле, выключая фонарик. Даже не могу разглядеть свою руку перед лицом — так темно. Я чувствую, как Лира хватается за мою сумку, крепко прижимаясь ко мне, когда я начинаю пробираться к ступенькам. Мои руки ощупывают грязную стену, а нога находит первую ступеньку. Мои зубы стиснуты так сильно, что пульсируют, я стараюсь вести себя тихо, боясь, что даже слабый вздох скажет тому, что снаружи, что мы здесь, внизу. Я постепенно делаю шаг, видя, что металлические ворота все еще открыты, и снаружи светит луна. Я вижу, как яростно раскачиваются деревья, снова чувствую запах океана и знаю, что сейчас мы увидим то, что издает этот шум. Чем дальше мы поднимаемся по ступеням, тем больше я слышу. Например, низкие крики и приглушенные стоны. Когда мы достигаем вершины и обе выглядываем наружу, чтобы засвидетельствовать это, дыхание в моих легких обрывается. Внутри меня дрожат нити страха. Четверо высоких мужчин окружают тело в нескольких ярдах от них. Их присутствие ужасающе. Это зло и мучения. Я облизываю губы, их сухость наступает внезапно. — Что они… Я кладу нежную, но твердую руку на рот Лиры, заставляя ее замолчать рядом со мной. Распахнув глаза, я качаю головой, прикладывая свободную руку к губам и делая гримасу «шшш». Все они одеты в черное с головы до ног. Их фигуры сливаются с ночью, один из них стоит позади мужчины, стоящего на коленях на земле. С такого расстояния я вижу, насколько ранено его лицо. Его глаза настолько разбиты, что почти не открываются, грязь и кровь покрывают его скулы. Кислота бурлит у меня в желудке, и я ничего так не хочу, как блевануть. Мы являемся свидетелями преступления. И я не уверена, что я или Лира сможем его остановить. Я слышу только бормотание, ничего больше. Только приглушенный шепот и звук кулака одного из них, соединяющегося с его костями. Это сводит с ума, насколько силен удар. Отсюда я особенно хорошо слышу, как ломается его челюсть. Это похоже на игру в ожидание. Мы должны бежать? Ждать, пока они закончат? Мы с Лирой сидим здесь. Прижавшись друг к другу внутри мавзолея, напрягая зрение, чтобы смотреть на этот ужас. Они бьют его. Снова и снова. Ни пощады, ни сочувствия. Только безудержная ярость и сила. Этот человек, которого придется опознавать по зубам, потому что его лицо стало настолько неузнаваемым, стонет. Но он не молит о своей жизни, он просто ее отдает. Когда они делают паузу, возможно, чтобы задать вопрос, и он не отвечает то, что они хотят, раздается еще один удар по лицу. На этот раз пауза немного дольше, их внимание полностью сосредоточено на нем. Секунду спустя я слышу шипение существ, которые больше всего ассоциируются с дьяволом. Один из них, тот, что пониже ростом, бросает на парня мешок с разноцветными, склизкими змеями. Они извиваются и обвиваются вокруг его тела, и я никогда не слышала такого ужаса, как сейчас. Это не просто крик страха. Он в ужасе. Это травмирует его на всю жизнь. Воспоминание о том, как змеи двигались по его коже, шипели и впивались в него. Этот звук врывается из его легких и проносится по лесу. Я хватаю Лиру за руку, бесшумно направляясь от открытых ворот налево от мавзолея. Мы держимся от них на расстоянии, но все равно направляемся в сторону школы. Нам нужна помощь. Нам нужно убираться оттуда, пока нас не поймали. Мы крадемся неторопливо, каждый листик под нашими ботинками, заставляет нас приостанавливаться, задерживать дыхание, чтобы убедиться, что они не услышали, а затем продолжаем двигаться дальше. Это почти больно. Как сильно я напрягаюсь всем телом. Как стараюсь быть осторожной, чтобы не издать ни звука. Челюсть болит от сжатия, а голова пульсирует от того, что в ней бурлит кровь. — Брайар, это нож? — нервно шепчет Лира. Я поворачиваюсь лицом к группе злодеев, хотя пытаюсь не обращать на них внимания, надеясь, что если это сделаю, то давление в моей груди ослабнет. Один из них хватает мужчину за волосы и волочет его перед всеми, как жертвенного ягненка. Его шея открыта свету, кадык, покрытый каплями крови, торчит наружу, так как они держат его голову откинутой. Выставляя на всеобщее обозрение. Я задерживаю дыхание. Я, как в замедленной съемке, вижу, как фигура в капюшоне поднимает клинок, который на мгновение поблескивает в свете луны. Мое дыхание повисает в воздухе, секунды, кажется, тянутся часами. Нож проходит по трахее мужчины, и густая багровая жидкость начинает вытекать, как из плотины, которая только что открыла свои шлюзы. Пытаясь выжить, он подносит обе руки к шее, пытаясь удержать давление, чтобы предотвратить потерю крови, но это бесполезно. Он булькает, выпуская изо рта еще больше крови, борясь за свою жизнь. Она вытекает и вытекает. Последние мгновения жизни покидают его тело. Кровь заливает всю его одежду, вытекая из него с неестественной скоростью, и остановить ее просто невозможно. Я подношу руку ко рту, пальцы дрожат на коже, а в глазах собираются обжигающе горячие слезы. Они падают сами по себе, и я не собираюсь их останавливать. Страх окутывает меня. В отличие от тени, которая просто идет следом, страх пропитывает мое тело. Инфекция, которая распространяется в течение миллисекунд. Он поглощает каждую клеточку, каждую мысль, каждую мимолетную надежду, пока между мной и саваном ничего не остается. Только тьма. Внутри меня появляется еще кое-что. Если бы меня спросили об этом моменте через годы, может, через часы, я бы не знала, что ответить. Потому что я как бы вне собственного тела. Моя человечность обрывает все связи с моей душой. Я не чувствую угрызений совести. Ни печали. Ни боли. Как будто мой мозг приказал моему телу полностью прекратить чувствовать. Его единственная цель теперь вытащить меня отсюда живой. Сделав шаг вперед, я хватаю Лиру за руку и тащу ее в сторону кампуса, но наталкиваюсь на ее сопротивление. — О… н, он ме… мертв, — бормочет она. — Действительно, мертв. Как будто действительно, действительно… Ее глаза стекленеют. Одержимые чем-то, что удерживает ее на месте, чем-то, что заставляет ее смотреть. Если бы меня там не было, я бы боялась, что она останется здесь, наблюдая за ними, пока они не уйдут. — Мертв, Лира. Я знаю. А теперь пойдем, нам нужно выбраться отсюда, пожалуйста. — Я умоляюще дергаю ее за руку. Дрожь в моем голосе, должно быть, пробуждает ее, и она, наконец, отводит взгляд от сцены и возвращается ко мне. Она кивает, увидев мое лицо, и мы обе начинаем ускорять шаг к выходу. Я позволяю Лире идти впереди меня, потому что она знает дорогу лучше меня, но без фонариков это просто игра в угадайку. Ты видишь только вспышки лунного света между деревьями, неравномерные и недостаточные, чтобы осветить землю перед тобой. Поэтому ориентироваться в лесу гораздо сложнее. Думаю, мы продвигаемся вперед. Думаю, мы могли бы выбраться из этого целыми и невредимыми, но за что-то цепляется мой шнурок, резкий рывок за ногу заставляет меня упасть на землю с тяжелым стуком и легким криком, который я не могу контролировать. Мое тело падает на мокрую землю, ладони жжет от удара, и я понимаю, по жгучей боли, что порезалась. Но боль кажется пустяком. Честно говоря, она второстепенна. Потому что, когда я поднимаю глаза на Лиру, она не смотрит на меня. Она смотрит куда-то в сторону группы людей, которые только что хладнокровно убили человека. Ее рот слегка приоткрыт, а глаза блестят от слез. Она напугана. Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть назад, и понимаю, почему. Как стая голодных волков, только что отведавших свежего мяса, все четыре головы повернуты в нашу сторону. Каждая из них смотрит на нас. Их капюшоны все еще подняты, и я не могу разглядеть в темноте их лица, но знаю, что они смотрят на нас. На меня. Прилив адреналина проносится по моим венам, грудь сжимается, и на меня накатывает сильная волна головокружения. Я уверена, что на этот раз у меня был внетелесный опыт. Все чувствует необходимость работать в усиленном режиме, и я понимаю, что это мое тело включило режим борьбы или бегства. И когда речь заходит о том, что выбрать, я решаю, что лучше не спорить.