У меня сжимается грудь при этих словах, но я не могу придумать, что сказать. Я чувствую, что в некотором смысле это моя ответственность, помочь ей. В конце концов, это сделал с ней мой муж. Но в наши дни я ничего не могу с собой поделать. Я не знаю, что я могла бы сделать для Анны. КАТЕРИНА Следующие несколько дней проходят одинаково, пока единственный способ, которым я действительно могу отличить их друг от друга, это время приема пищи, которое настолько напряженное и неловкое, насколько можно было ожидать. Единственное облегчение, видеть, как Лиам наблюдает за Анной через стол, его взгляд яркий и заинтересованный, но это всегда омрачается тем, как Ана быстро отводит взгляд, явно неспособная поверить, что такой мужчина, как Лиам, мог проявить к ней интерес. Я не знаю, пыталась ли София поговорить с ней, но я не могу. Каждая ночь с Виктором была новым видом наказания, он вымещал свой гнев на моем теле, отказывался трахать меня и получал удовольствие другими способами, делал все возможное, чтобы заставить меня умолять, а я отказывалась сдаваться. Это высасывает из меня всю энергию, которая у меня есть, пока мне не хочется орать на него за все то, что он делает со мной каждый день. Но я этого не делаю. Я держу рот на замке, за исключением тех случаев, когда он исторгает из меня звуки удовольствия, которые я не хочу издавать, или когда я выкрикиваю удары, когда он шлепает меня, скручивая мое тело в клубок негодования, желания, боли и удовольствия, что заставляет меня чувствовать себя все более и более сбитой с толку с каждым днем. Хуже всего видеть Луку и Софию вместе. Они настолько очевидно влюблены, что это причиняет боль, и каждый раз, когда я вижу их вместе, я чувствую себя более несчастной, чем когда-либо, из-за того поворота, который принял мой собственный брак. Например, когда я спускаюсь вниз через несколько дней после того, как мы переехали на конспиративную квартиру, и мельком вижу их, стоящих у большого окна в гостиной, не обращающих внимания на кого-либо еще, кто может пройти мимо. София стоит там, положив руку на свой маленький, но заметный бугорок, и Лука протягивает руку, накрывая ее ладонь своей, когда наклоняется, чтобы поцеловать ее. Я замираю на месте, зная, что это что-то слишком интимное для меня, чтобы смотреть, но все равно не могу отвести взгляд. То, как он целует ее, самое милое, что я когда-либо видела, легкое касание губ, его рука ласкает ее подбородок, когда его рот нежно касается ее рта. По тому, как они смотрят друг на друга, становится ясно, что все остальное исчезло, что для них в этот момент они единственные два человека во всем мире. А затем он наклоняется, прижимаясь губами к животу Софии, когда ее рука перебирает его волосы, и я больше не могу смотреть. Я разворачиваюсь на каблуках, убегая к задней двери и садам, мои глаза горят. На самом деле мне не положено выходить из дома или, по крайней мере, Виктор не дал мне на это явного разрешения, а значит, есть приличный шанс, что он разозлится на меня за это. Но мне все равно. Мне нужно выбраться из этого дома, подышать свежим воздухом, и я вырываюсь через заднюю дверь мимо охраны в великолепные сады за главным домом. Дорожка выложена гладким камнем, и я бегу по ней в гущу прекрасных цветов и кустарников, чувствуя, как по моему лицу текут слезы. Я думала, что, по крайней мере, у нас с Виктором мог бы быть сердечный брак. Тот, в котором я родила ребенка, которого он требовал, предпочтительно научными методами, вырастила бы двух его дочерей, которые отчаянно нуждались в матери. Я не хотела выходить за него замуж, но была готова извлечь из этого максимум пользы. Но теперь… Я не видела Анику или Елену с тех пор, как мы приехали сюда. Они в основном сидели в своих комнатах с Ольгой и Сашей. Я не думаю, что это совпадение. Я прижимаю руку к животу, думая о том, как Лука целует живот Софии, и моя грудь сжимается, пока я не чувствую, что не могу дышать. Ребенок, который у меня мог бы быть, это все, на что я могла надеяться, кто-то, кто полюбит меня без оговорок, кто-то, кому я могла бы отдать все, не чувствуя, что я в чем-то неправа, любя его. Я не могу избавиться от ощущения, что я была беременна до Андрея и Степана, и теперь, если верить доктору, у меня вообще никогда может и не быть своего ребенка. Я не знаю, почему Виктор не бросил меня, когда я даже не могу дать ему то единственное, ради чего он женился на мне, и он явно больше не хочет, чтобы я была матерью его дочерей. Какую цель я здесь преследую? Что я могу для него сделать, помимо того, чтобы быть средством выражения его гнева и обиды, чем-то, что можно наказать и сломать? Если это все, чем я для него являюсь, я не могу этого вынести, думаю я, обхватывая себя руками за живот и начиная плакать сильнее. Я больше не могу этого выносить. Я измотана, ранена, мне больно внутри и снаружи, и все, что я хочу сделать, это рухнуть и… — Катерина. Я слышу голос Виктора позади себя и немедленно напрягаюсь, все мое тело напрягается, пока я пытаюсь решить, повернуться и посмотреть на него или нет, какой выбор правильный. Если я это сделаю, я не знаю, что я увижу на его лице, но, если он потребует, чтобы я вернулась в дом, я не сделаю этого. Я не могу прямо сейчас, я не могу вернуться в… — Катерина, посмотри на меня. Его голос звучит не сердито… почти обеспокоенно? В этом нет смысла, не больше, чем в выражении его лица прошлой ночью, но этого достаточно, чтобы заставить меня медленно повернуться, мои руки дрожат там, где они прижаты к моему телу. Виктор стоит прямо, на его лице написано беспокойство, и это шокирует меня, заставляя застыть в абсолютной неподвижности. Он подходит ко мне, его рот сжимается, и я вздрагиваю в ответ, хотя, кажется, не могу пошевелиться. — Один из охранников сказал, что видел, как ты выбежала сюда. — Виктор делает еще один шаг ко мне, почти касаясь меня, и я чувствую, что не могу дышать. — Ты в порядке? Он спрашивает так, как будто ему не все равно. Он говорит так, как будто это важно. Я чувствую, что вот-вот закричу, так много эмоций, что я не могу назвать их все, бурлят внутри, и кажется, что они вот-вот разорвут меня на части изнутри. — Нет, — выпаливаю я, прежде чем могу остановить себя. — Но почему тебя это, блядь, волнует? Виктор моргает, как будто застигнутый врасплох. — Ты моя жена, Катерина, я… — Прекрати, блядь, притворяться, будто для тебя это важно! — Кричу я, прежде чем успеваю прикусить язык, все мое тело начинает трястись. — Перестань притворяться, будто тебе не насрать на меня, или на то, что со мной происходит, или на что-нибудь еще! Виктор пристально смотрит на меня. — Я не притворяюсь, Катерина. Твое благополучие важно для меня больше, чем я думал, больше, чем… — Все это было ложью! — Я сжимаю руки в кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони, слова рвутся наружу теперь, когда я начала. — После того, что ты делал со мной с тех пор, как мы приехали сюда, как я могу верить… — Это другое. Ты пыталась убежать от меня. Я должен был привести пример, показать тебе, что произойдет, если ты не послушаешься, убедить тебя повиноваться мне…Виктор умолкает. — Я зол на тебя, Катерина, и да, возможно, в чем-то я вымещаю это на тебе. Но превыше всего я хочу защищать тебя и заботиться о тебе. Ты моя жена. Что я могу сказать, чтобы убедить тебя в этом? — Ты не можешь, — выдавливаю я, слезы горя сменяются горячими, злыми слезами, жгущими мои глаза и стекающими по щекам. — Ничто из того, что ты можешь сказать, не убедит меня в обратном. Виктор делает паузу, его голубые глаза темнеют, он пристально смотрит на меня. Я вижу, как по нему пробегает дрожь, как будто он пытается чему-то сопротивляться, остановить себя. А затем он делает один шаг ко мне, запускает руку в мои волосы и откидывает мою голову назад, его тело поворачивает мое и толкает меня обратно к группе деревьев, окруженных цветочным пологом. — Тогда я покажу тебе, — рычит он. И его рот обрушивается на мой. КАТЕРИНА Я должна была оттолкнуть его от себя, накричать на него, ударить его, что угодно. Возможно, мне следовало пнуть его по яйцам. Все, что угодно, кроме того, что я сделала, то есть позволила ему поцеловать меня, неистово и страстно, так, как я не уверена, что он когда-либо целовал меня, даже когда притворялся, что ему не насрать там, в домике. Я ненавижу этого человека. Эта мысль проносится у меня в голове, но ее недостаточно, чтобы преодолеть внезапный жар, который расцветает внутри меня, разливаясь по венам и обжигая нервы, пробуждая все ощущения, которые я испытывала в последние дни и которые я не хотела испытывать. Его губы твердые и горячие на моих, его руки сжимают мою талию, когда он прижимает меня спиной к одному из деревьев, и я чувствую другого Виктора, не того, кто так холодно смотрел на меня в гостиничном номере после того, как его люди привели меня обратно, который приказал мне нагнуться за его ремнем, который связал меня и оставил с его спермой, забрызгавшей мое лицо. Он был больше похож на того Виктора, когда я проснулась, который купал меня в хижине, который оставался рядом со мной, который кормил меня и помогал одеваться. Я уверена, что этот человек был лжецом, но чего я не могу понять, так это того, почему он сейчас притворяется. Для этого нет ни причины, ни цели. И это не похоже на притворство. Я чувствую, какой он твердый, прижатый к моему бедру, давящий сквозь шерсть его костюмных брюк и моего платья. Волна похоти захлестывает меня при мысли о нем внутри меня, о том, чего мое тело жаждет вопреки мне уже несколько дней. — Ты мне нужна, — он тяжело дышит напротив моего рта, едва прерывая поцелуй, чтобы заговорить, одна рука поднимается, чтобы сжать одну из моих грудей. Это больно, моя плоть все еще покрыта синяками и ноет от старых ран и от той ночи, когда он выпорол меня ремнем, но в этом есть и удовольствие, усугубляемое тем, что его большой палец касается моего твердеющего соска. Его рот снова сильно прижимается к моему, его зубы прикусывают мою нижнюю губу, когда он прижимается ко мне, и я задыхаюсь, не в силах остановить бушующую волну желания, которая угрожает захлестнуть меня. Я не должна позволять ему делать это. Я не должна отдавать ему какую-либо часть себя. Я должна бороться, сопротивляться, но я не могу заставить себя. Мое тело пульсирует, болит, отчаянно нуждается в нем. Я задыхаюсь, когда его рот приближается к моему горлу, зубы прикусывают чувствительную плоть там, а затем лижут те же самые места языком… нежность после боли. Он прижимается ко мне, стонет, его зубы впиваются сильнее, когда его рука скользит вниз к моему бедру, и я не знаю, почему он ждет. Он мог бы овладеть мной, когда ему заблагорассудится, но такое ощущение, что он почти дает мне шанс оттолкнуть его, сказать ему нет. И что произойдет потом? Возможно, сегодня вечером он снова накажет меня. Я не верю, что этот проблеск другой стороны Виктора, реальной или нет, продлится долго. И это тот Виктор, которого я хочу, тот, перед которым мне трудно устоять, тот, кто заставляет меня хотеть сделать именно то, что предложила София, и смотреть в другую сторону, чтобы я могла получить то, что хочу… Мужчину, который заботился обо мне, хотя бы ненадолго. Мужчину, который целовал каждую частичку меня и говорил, что я красивая. Мужчину, которого я могла бы полюбить, если бы не… — Блядь, — стонет Виктор, прижимаясь ко мне. Он бросает быстрый взгляд на дом и загоняет меня еще глубже в заросли деревьев, чтобы мы были защищены от любого, кто мог бы выглянуть отсюда. — Я не могу дождаться, Катерина. Мне нужно… Он не заканчивает предложение, и я почти ожидаю, что он развернет меня, наклонит и трахнет жестко и быстро, получая удовольствие, и уйдет, но вместо этого он снова целует меня, его губы крепко прижимаются к моим, его язык проникает в мой рот и переплетается с моим, а затем, к моему удивлению, он падает на колени. Прямо как той ночью в лофте в Москве, когда я на мгновение ослабила бдительность и позволила себе хотеть его. Позволила себе получить это удовольствие с ним, совсем ненадолго. И посмотрите на все, что произошло после этого. — Виктор — я хочу произнести его имя твердо, но вместо этого оно выходит сдавленным шепотом, мольбой, а не приказом, и его руки скользят вверх по моим бедрам, задирают платье, добираясь до черных трусиков, облегающих мои бедра под ним. Я слышу слова в своей голове, говорящие ему остановиться, не утруждать себя притворством снова, говорящие ему, что я никогда не смогу поверить ему, простить его, любить его, хотеть его. Но последнее — ложь. Я действительно хочу его. Я хочу того, что он делает сейчас: его рука скользит вверх по моему бедру, поднимает мою ногу так, что моя пятка упирается в его плечо, другая его рука между моих ног, обводит контур моей киски, которая уже насквозь промокла для него, влажная с тех пор, как его рот впервые накрыл мой. Когда его рот касается меня, я вскрикиваю. Я ничего не могу с этим поделать. Он днями изводил меня в качестве наказания, дразнил и пытался заставить умолять, а в конце концов мне вообще не пришлось этого делать. В этом есть маленькая победа: рот Виктора пожирает меня так, словно он умирает с голоду, и я, его первая еда за несколько недель, его язык пробегает по моим складочкам и поднимается к клитору. Когда он проводит по нему своим жестким языком, двигаясь быстрыми, мелкими движениями, которые ощущаются как электрические разряды удовольствия, пробегающие по моей коже, я громко ахаю, ощущение настолько сильное после нескольких дней лишений, что я едва могу это вынести. — Виктор! — Когда я снова произношу его имя, это крик удовольствия, и я понимаю, что теряюсь, мои руки запутались в его волосах, когда я чувствую, как его пальцы скользят между моих складочек, один, а затем второй входят в меня, изгибаясь, когда он начинает поглаживать меня внутри в такт с каждым ударом и круговым движением его языка вокруг моего клитора. Я чувствую, как он подталкивает меня ближе к краю. Моя голова откидывается назад, я прислоняюсь к дереву, мое дыхание становится тяжелым и учащенным, и мои пальцы сжимаются в его волосах, мои бедра напрягаются, когда я чувствую, как восхитительный узел желания в моем животе начинает разворачиваться, все мое тело дрожит, когда я зависаю на краю. Мне почти страшно кончать, потому что я чувствую интенсивность этого, как это обрушится на меня, сметая прочь. Я боюсь того, что почувствую или сделаю потом, но я не могу остановить это, приближаясь к краю, когда Виктор сосет мой клитор своим ртом, его пальцы двигаются сильно и быстро в ритме, который, он знает, мне нравится. — О боже! — Я почти кричу, когда оргазм накрывает меня, накрывает подобно приливной волне удовольствия. Виктор не останавливается ни на секунду, его рот и пальцы продолжают в безжалостном ритме, который увлекает меня за собой, даже когда мои ноги начинают дрожать, дрожь распространяется по каждой части моего тела, когда я содрогаюсь в конвульсиях, жестко кончая на его язык. Мои пальцы сжимаются в его волосах, пока я не думаю, что это должно быть больно, но если это и так, он не подает ни малейшего знака. Он удерживает меня там другой рукой, поддерживая ногу, упирающуюся в его плечо, когда он прижимает меня спиной к дереву, его язык смакует возбуждение, которое хлещет в его рот, когда я кончаю сильнее, чем, думаю, когда-либо прежде. Кажется, что это продолжается вечно. Когда я, наконец, снова выдыхаю его имя, мои бедра напрягаются, а мой клитор из пульсирующего от удовольствия становится сверхчувствительным, Виктор наконец отстраняется, его рот блестит от моего освобождения. Он резко встает, одна рука тянется к поясу, когда он бросается вперед, крепко целуя меня в губы. Я чувствую свой вкус на его губах, но я все еще дрожу от последствий желания, возбуждение все еще пульсирует во мне, несмотря на то, как сильно я только что кончила, и мне даже все равно. В некотором смысле, это возбуждает само по себе, напоминая о том удовольствии, которое он мне только что доставил. Я отчетливо помню тот день, когда он вот так вылизывал меня в хижине, доводя до острого, интенсивного оргазма, хотя он кончил в меня всего несколько мгновений назад. — Я больше не могу ждать, — тяжело дышит Виктор, и я не знаю, говорит ли он это себе или мне, но это не имеет значения. Он поднимает меня, приподнимает так, что мои ноги обхватывают его талию, юбка на бедрах. Я чувствую, как мягкая шерсть моего платья цепляется за грубую кору дерева, когда он расстегивает молнию, освобождая свой твердый член и входя в меня одним быстрым движением, от которого у меня перехватывает дыхание. Я такая влажная, что он легко входит в меня, погружаясь в меня по самую рукоятку, и я громко стону, когда меня захлестывает наслаждение, его член полностью заполняет меня. Его тело прижимается к моему, прижимая меня к дереву, его бедра двигаются быстрыми, жесткими толчками, которые заставляют меня задыхаться, когда он со стоном зарывается лицом в мою шею. Звук вибрирует на моей коже, посылая дрожь удовольствия по всему телу. Я сжимаю его предплечья, чувствуя, как напрягаются мышцы, когда он снова сильно входит в меня, задерживаясь там на мгновение, пока он содрогается. — Ты такая охуенная, — стонет он, его губы прижимаются к моему горлу, поднимаясь к челюсти. — Ты охуенная… блядь! Как же хорошо… Его рука хватает меня за подбородок, поворачивая мой рот к своему, и он снова целует меня, жестко и собственнически, его язык проникает в мой рот, когда его член снова входит в меня, и его лоб прижимается к моему, его дыхание вырывается короткими рывками. — Ты сводишь меня с ума, — шепчет он, содрогаясь. — Ты…блядь. Я не могу сделать это снова. Я не могу. О чем он говорит? Вопрос вертится у меня на кончике языка, но у меня нет шанса, потому что от его следующего жесткого толчка у меня перехватывает дыхание. Он выходит почти до кончика, а затем снова врезается в меня, прижимая к дереву, а затем делает это снова, долго и медленно, пока я не содрогаюсь в его объятиях, на грани очередного оргазма. — Вот и все, принцесса, — шепчет он. — Кончи на меня снова. Кончай на мой гребаный член. Дай мне это. Я не хочу ничего ему давать. Я не могу. Но у моего тела другие планы. Я уже сжимаюсь вокруг него, пульсируя, моя голова запрокинута назад, когда он снова прерывает поцелуй и прижимается губами к моему горлу, и я не могу это остановить. Каждый дюйм его члена посылает во мне пылающий лесной пожар ощущений, удовольствие, подобного которому я никогда не испытывала. Я не могу вспомнить всех причин, по которым я ненавижу этого жестокого, вероломного, зверски красивого мужчину, за которого я вышла замуж. Я не могу вспомнить все причины, по которым он монстр, а не человек. Все, что я знаю, это то, что в этот момент он другой. И я хочу его, несмотря на все причины, по которым я знаю, что не должна. Мои руки запускаются в его волосы, зарываются в кожу головы, притягивают его рот обратно к моему, когда я вскрикиваю, звук, который почти крик, когда моя кульминация снова обрушивается на меня. Я прижимаюсь к нему, обвивая ногами его талию, притягивая его глубже, крепче, желая, чтобы каждый дюйм был внутри меня, когда я жестко кончаю. Я чувствую, как мое возбуждение захлестывает его, пропитывая мои бедра и его член, мои руки крепко прижаты к его затылку, когда я прикусываю его нижнюю губу, ощущая вкус крови. Виктор громко стонет, сильно врезаясь в меня. Оргазм, кажется, продолжается, удовольствие нарастает и спадает, когда я посасываю место на его губе, которое прикусила, металлический привкус меди наполняет мой рот. Мне внезапно хочется причинить ему боль, наказать его так, как он наказал меня, и я сильно впиваюсь ногтями в его затылок, мои зубы снова впиваются в его губу, когда он быстро и сильно входит в меня. Он с ревом откидывает голову назад, вырывая губу из моей хватки, и мои ногти впиваются сильнее, когда я чувствую, как его бедра содрогаются напротив меня, все его тело содрогается в спазме чистого удовольствия. Я чувствую, как он набухает и твердеет еще больше, жар наполняет меня, когда он начинает кончать. — Блядь! — Рычит он по-русски, а затем его глаза распахиваются, встречаясь с моими, когда я чувствую горячий поток его спермы внутри себя, наполняющий меня, отмечающий меня как свою. Как будто я была кем-то другим с того дня, как встретила его. Как будто я могла когда-нибудь остановиться. Как будто у меня когда-либо был выбор. КАТЕРИНА Я даже с трудом замечаю его липкий жар на своих бедрах, когда он выскальзывает из меня и опускает меня. Что я замечаю, так это его лоб, прижатый к моему, то, как его руки все еще на моей талии, сжимают меня, как будто он не хочет меня отпускать. Он все еще тяжело дышит, его дыхание становится тяжелым и учащенным, и когда я вдыхаю, я чувствую запах его пота и разгоряченной кожи. Это вызывает во мне еще одну дрожь желания, и я ненавижу себя за это. Я ненавижу все, что только что произошло, и хочу этого в равной степени, но то, как он обнимает меня сейчас, после случившегося, ранит в тысячу раз сильнее. — Что ты делаешь? — Шепчу я, крепко закрывая глаза от жжения, которое снова чувствую под веками, отчаянно пытаясь не заплакать. Не здесь, не с ним. — Я не понимаю, что ты имеешь в виду, — бормочет Виктор, его руки сжимаются на моей талии. В этот момент я чувствую, как что-то ломается внутри меня. Я вырываюсь из его рук, используя все силы, которые у меня есть, чтобы вырваться из его хватки. — Ты можешь перестать притворяться, — шепчу я дрожащим голосом. — Я знаю, ладно? Тебе не обязательно продолжать это делать. Это ранит сильнее, чем когда ты жесток.