— Мне достаточно отзывов тех людей, чьему вкусу я доверяю. И потом, я не утверждаю, что они плохие. Но знаю, что настоящая литература создается годами. А твой Бризак выпекает свои бессмертные произведения по пять штук в год, если не больше. — Как ты думаешь, мама, — задумчиво спросила Настя, — этот Бризак не может быть русским эмигрантом? — Маловероятно, — категорически возразила Надежда Ростиславовна, рассеянно листавшая один из купленных дочерью романов. — Он владеет французским, как француз. Достаточно прочитать два-три абзаца, чтобы в этом убедиться. Впрочем, — добавила она, пробежав глазами открытую наугад страницу, — язык у него хороший, острый, диалоги живые, сравнения интересные… Может быть, он и в самом деле неплохой писатель. Но он настоящий француз, никаких сомнений быть не может. * * * На следующий день Настя вместе с делегацией улетела в Москву. В самолете она читала «Сонату смерти», надеясь найти в ней хоть какую-нибудь подсказку, хоть крошечный намек на разгадку невероятного совпадения рисунка на обложке и рисунка, сделанного Борисом Карташовым со слов погибшей Ереминой. Как бы там ни было, в одном Настя теперь была уверена: Вика не была психически больна. Она действительно могла слышать по радио описание своего сна: многие западные радиостанции, вещающие на русском языке, передают отрывки из новых литературных произведений. Идея воздействия по радио не была плодом больного воображения. Но как же могло случиться, что совпали оба рисунка? Совпали до мелочей, до светло-зеленого цвета, которым нарисован скрипичный ключ? Есть, конечно, самое простое объяснение, которое лежит на поверхности: Вика слышит по радио отрывок из «Сонаты смерти», Настя даже точно знает, какой именно эпизод она могла слышать. Потом пересказывает его в деталях Борису, который и рисует, сообразуясь с ее словами. Если ей и снился раньше какой-то кошмар, он мог быть лишь отдаленно, а то и вовсе не похож на то, что написано в «Сонате» и что оказалось потом на рисунке Карташова. Просто у Вики что-то нарушилось в голове, и ей показалось, что… Но тогда придется признать, что она была больна. Нет, опять не складывается, опять тупик… Если еще вчера дело об убийстве Ереминой страдало отсутствием информации, то сегодня оно в мгновение ока стало невероятно запутанным. Глава седьмая — Придется опять начинать все с самого начала, — удрученно сказала Настя, глядя на Чернышева, Морозова и стажера Мещеринова. — В пятый раз? — саркастически спросил Андрей, закидывая ногу на ногу и усаживаясь поудобнее. Они сидели дома у Насти. Был вечер воскресенья, она обзвонила коллег, едва переступив порог, и попросила их срочно приехать. В прихожей до сих пор стояла неразобранная сумка с вещами, через которую приходилось перешагивать, чтобы пройти в кухню. Почему-то никому, в том числе и самой Насте, не пришло в голову отодвинуть ее в более удобное место. — А хоть бы и в пятый, — резко ответила Настя. — Двигаться будем с двух разных концов. На этот раз, я думаю, мы до чего-нибудь доберемся. Олег, завтра с утра поедете в архив и найдете уголовное дело по обвинению Ереминой-старшей в убийстве. Андрей с Женей начнут поиски в редакционно-издательском мире, отталкиваясь от связей Валентина Косаря. — А ты будешь осуществлять общее идеологическое руководство? — зло поддел ее Морозов, даже не пытавшийся скрыть неудовольствие от того, что его выдернули из дома в воскресный вечер. Настя, прекрасно понимавшая его настроение, решила не поддаваться на мелкую провокацию. — Я буду читать нетленные творения Бризака, — спокойно ответила она, — потому что никто из вас сделать этого не сможет. Ты удовлетворен? — У меня на завтра другие планы, — продолжал препираться Морозов. — Думаешь, кроме этого убийства столетней давности, на мне других забот нет? Это вы там, на Петровке, милицейская элита, берете одно дело из ста и наваливаетесь всем скопом, а остальные девяносто девять дел повисают у нас на территории. — Да ладно тебе, Женя, — примирительно произнес Чернышев, — раз уж нам начальство велело работать в группе с Анастасией, чего теперь волосы на себе рвать. Кончай бухтеть. — Но я в самом деле завтра не могу. Морозов явно нервничал, и Насте на какое-то мгновение стало даже жалко его. У него могут быть действительно важные встречи, которые нельзя отменить и на которых, может быть, что-то решается в его служебных делах или даже в жизни. — Что ж поделать, — вздохнула она, — не можешь — так не можешь. Подключишься во вторник. Идет? Морозов с облегчением кивнул и сразу повеселел. — А можно мне вместо архива работать с Андреем? — подал голос стажер, до этого молча сидевший в кресле у самого окна, где было ужасно холодно, потому что из-под неплотно прилегающей к косяку балконной двери постоянно струился морозный воздух. — Нет, — категорически отрезала Настя. — Вы будете заниматься архивом. — Ну пожалуйста, Анастасия Павловна, — умоляюще заныл Олег. — Ну чему я научусь в архиве-то? Вот живое дело… — Вы научитесь читать уголовные дела, — жестко сказала она, подавляя в себе нарастающее раздражение. — Если вы, Олег, думаете, что это просто, то, смею вас уверить, вы жестоко ошибаетесь. Вы когда-нибудь видели уголовное дело, переданное в суд? Мещеринов хмуро молчал. — Дело, переданное в суд, не имеет ничего общего с теми материалами, которые лежат в папке у следователя, пока идет расследование. То есть материалы, конечно, те же самые, но если у следователя они лежат, как правило, в хронологическом порядке и вам легко проследить, что было сначала, что — потом, то в сшитом деле, особенно если обвиняемых несколько, да еще, не дай Бог, они ухитрились совершить не одно, а несколько преступлений, сам черт ногу сломит. Следователь может скомпоновать дело по лицам, тогда материалы, касающиеся каждого обвиняемого, идут в основном подряд, но чтобы понять роль соучастников в эпизоде, приходится лазить по всем томам. А бывает, что дело скомпоновано по эпизодам, и тогда приходится долго мучиться, прежде чем поймешь, что же все-таки совершил интересующий тебя обвиняемый. А уж разобраться, кто какие показания давал и кто кого пытался «утопить», — для этого надо иметь адское терпение. Вы никогда не задумывались, почему услуги адвокатов стоят так дорого? Короче, я прошу извинить меня за то, что устроила тут ликбез. Вам, Олег, придется поработать с относительно легким делом: один обвиняемый по одному эпизоду. Но я прошу вас проявить максимум внимания и не полагаться на свою память, а делать выписки. Не забудьте фамилии тех, кто принимал участие в расследовании и судебном разбирательстве, их надо тоже записать. И еще. Не сочтите, что я проявляю недоверие к вам, но хочу предупредить заранее, чтобы не было потом недоразумений: не вздумайте ограничиться чтением приговора или обвинительного заключения. Меня интересует не только фабула, а весь ход расследования, в том числе и показания свидетелей и обвиняемой, особенно если эти показания менялись в ходе следствия и суда. Вы все поняли? — Понял, — расстроенно ответил стажер. — Я могу позвонить от вас? Боюсь, родители вернулись с дачи и беспокоятся, куда я подевался. Я так поспешно убегал, когда вы меня вызвали, что даже записку не оставил. — Телефон на кухне, — кивнула Настя. Когда Олег вышел, Морозов с ухмылкой протянул: — Ничего себе молодежь идет в милицию работать! Здоровый лоб, без пяти минут офицер, а родителям докладывается, как первоклашка. Маменькин сынок. — Ну как тебе не стыдно, — с упреком сказала Настя. — Может, у него родители такие. Он бы и рад не докладываться, но они переживают. Мы для родителей всегда маленькие и глупые, с этим ничего не поделаешь. Закрыв за гостями дверь, Настя постояла в задумчивости над сумкой, брошенной посреди прихожей, решая, разобрать вещи сейчас или оставить на потом. Утром мать с Дирком приехали в аэропорт Леонардо да Винчи, чтобы проститься с Настей. Надежда Ростиславовна отдала ей огромный пакет с подарками, а Дирк, лукаво улыбаясь, преподнес упакованную в бумагу пачку книг. Это были знаменитые триллеры Бризака, купленные здесь же, в киоске аэропорта, карманного формата и в мягких обложках. Книги лежали в сумке вместе с вещами. «Придется разбирать», — уныло подумала ленивая Анастасия Каменская и принялась за дело. Разложив вещи по местам, она постояла под горячим душем, чтобы согреться, притащила из кухни телефонный аппарат на длинном шнуре, поставила у изголовья дивана, улеглась в постель и открыла роман Жан-Поля Бризака «на русскую тему». * * * — Настюха! — обрадовался Геннадий Гриневич, обнимая Настю. — Какими судьбами? Ты же недавно у меня была. Что-нибудь случилось? — Совет нужен. Настя ласково взъерошила остатки волос на голове у помрежа и чмокнула его в подбородок. — Ты говорил, у тебя есть знакомые журналисты из Франции и Германии. — А что надо? Хочешь опубликовать скандальное разоблачение? — пошутил Гриневич. — Хочу проконсультироваться. Есть такой писатель, Жан-Поль Бризак. Он, конечно, не звезда мировой величины, у нас его не переводят и, по-моему, даже не знают. Но он довольно плодовитый, его произведения, говорят, хорошо раскупаются, особенно любителями легкого дорожного чтива. Я бы хотела узнать о нем поподробнее. — Он француз? — Вроде бы да, но это не точно. — Тогда почему ты спрашивала про немцев? — У него есть целый цикл романов на русскую тему, а мне объяснили, что в среде наших эмигрантов такая литература пользуется популярностью. Я и подумала, что немецкие журналисты тоже могут что-то знать об этом писателе. — Насчет эмигрантов — это тебе правильно сказали. Так что ты хочешь узнать? — Я хочу понять, что собой представляет Жан-Поль Бризак. Ты мне поможешь? — Постараюсь. Это срочно? — Срочнее не бывает. — Постараюсь, — твердо повторил Гриневич. — Как только что-нибудь узнаю, сразу позвоню тебе. На репетицию останешься? — Спасибо, Гена, но — нет. Побегу. * * * Романы Бризака были не единственными романами «на русскую тему», которые читала Настя Каменская. Более того, из многочисленной литературы, продающейся на книжных лотках, она выбирала именно такие произведения. Ей было интересно, как видят и изображают русских зарубежные писатели. Каждый такой опыт показывал, что о достоверности говорить не приходится. Даже писатели-эмигранты, много лет прожившие в России, не могли избежать огрехов при изображении сегодняшней российской действительности. А уж о таких авторах, как Мартин Круз Смит, написавший знаменитый бестселлер «Парк Горького», и говорить нечего. Настя соскучилась уже на сороковой странице, мужественно домучив книгу почти до конца, но все-таки не дочитала, не сумев справиться с раздражением от явных глупостей и нелепостей в описании московской жизни. Потом она добросовестно пыталась прочесть «Полярную звезду» и «Красную площадь» того же Круза Смита, и снова потерпела неудачу. Книги были откровенно плохие, и ей оставалось только удивляться, почему за рубежом они стали бестселлерами. Но с Бризаком все было иначе. Конечно, думала Настя, он не Сидни Шелдон и не Кен Фоллет, но детали у него удивительно правдивы. Кажется, будто он прожил в России всю жизнь, что он и сейчас здесь. Ее поражало, с какой точностью он называет цены на те или иные товары или услуги, даже когда события в его книгах происходят в последние два-три года. Но это ладно, цены каждую неделю печатаются в некоторых газетах, и при желании их можно получить и выудить всю необходимую информацию. Однако в произведениях Бризака были и другие детали, о которых в газетах не прочтешь, о них можно только знать из собственного опыта, много лет работая бок о бок со следователями, сыщиками, прокурорами и судьями, ежедневно общаясь с продавцами в магазинах и с бабками в очередях, а заодно и отсидев порядочный срок в исправительно-трудовой колонии, о чем наглядно свидетельствовал один из последних романов писателя, названный им «Грустное возвращение». И в Насте крепла уверенность, что Жан-Поль Бризак — русский эмигрант. Что же касается изящного французского языка, которым были написаны его книги, то у него могли быть переводчики и редакторы. А прячется он от журналистов и фотографов, чтобы не разрушать легенду о французе-беллетристе. А может быть, он скрывается от правосудия… — Виктор Алексеевич, нам нужно выяснить, бывал ли Бризак в России. Я хочу понять, откуда в его голове появился этот злосчастный скрипичный ключ салатного цвета. Если мы с вами не верим в потусторонние силы и ясновидение, то остается единственное объяснение: Вика Еремина и Жан-Поль Бризак были свидетелями одного и того же события, в котором фигурировала странная картинка. Впоследствии эта картинка снилась Ереминой, превратившись в навязчивый кошмар, а Бризак, не столь впечатлительный, включил ее в свой творческий арсенал. Гордеев задумчиво грыз дужку очков, слушая Настю. Он выглядел еще хуже, чем несколько дней назад, но в его взгляде больше не было вопроса. «Он уже знает», — поняла Настя. Да, полковник Гордеев уже знал или почти знал, кто из его сотрудников оказывает услуги преступникам. Он только не знал, что ему теперь делать, как совместить служебный долг с человеческими чувствами. — Другого объяснения быть не может? — наконец спросил он. — Наверное, может быть и другое. Только я его еще не придумала. Это — пока единственное. — Хорошо, я свяжусь с ОВИРом. Но что мы будем делать, если Жан-Поль Бризак — это псевдоним, а в паспорте у него совсем другое имя? Ты об этом подумала?