* * * Телефон, отрегулированный на минимальную громкость, трещал шепотом, еле слышно, но Арсен все равно проснулся. Посмотрев на табло определителя номера, он быстро повернул рычажок, окончательно убрав звук. Теперь только красная сигнальная лампочка свидетельствовала о том, что кто-то звонит сюда. Трубку Арсен не снял. Рядом спала жена. Через несколько секунд лампочка снова замигала. Когда позвонили в третий раз, на часах было 2.05. Арсен, стараясь не шуметь, вылез из постели и на цыпочках вышел в другую комнату. Три звонка в промежутке между 2.00 и 2.05 — это просьба о срочной встрече в оговоренном месте. Точнее, это сигнал от инвалида о том, что такая просьба поступила. Арсен быстро оделся, влез в темную теплую куртку, тихо отпер дверь и вышел из квартиры. Его всегда раздражали грязь и темнота на улицах, но в подобные минуты он мысленно благодарил городские власти, доведшие Москву до такого состояния: прохожие в ночное время попадались крайне редко. Он шел быстрым упругим шагом. Через пятнадцать минут он увидел на углу статную фигуру. — Что у вас? — Они добрались до «Космоса». — Когда? — Сегодня. — Как вы узнали? — Мне сообщил заместитель главного редактора. — Они нашли Бондаренко? — Кажется, пока нет. Но завтра найдут, вернее, уже сегодня. — Черт бы побрал эту девчонку! — сквозь зубы процедил Арсен. — Как она сумела выйти на редакцию? Кто мог ее навести, как вы думаете? — Ума не приложу. Единственной связью между Викой с ее кошмарами и «Космосом» был Косарь. Но его уже два месяца нет в живых. — А автор? Я имею в виду того, кто написал про эту историю. Могла она выйти на него? — Не должна… — Я вас не спрашиваю, должна или нет. Я хочу знать, возможно ли это в принципе. — Наверное, возможно, раз он на этом свете, а не на том. — Наверное, наверное, — с досадой передразнил его Арсен. — Знаете, в чем ваша беда, Сергей Александрович? Вы не умеете быть честным даже в таких обстоятельствах, когда это жизненно необходимо для вас же самого. Зачем вы темнили с самого начала? Почему сразу не сказали мне про вашу парижскую контору? Если Каменская, не дай Бог, вычислила Смелякова, то я вам не завидую. Даже если мы перекроем ей кислород, это уже ни к чему не приведет. Если она у него была и показала ему книжку Бризака, которую привезла из Рима, то Смеляков теперь и сам может начать поиски того, кто украл его рукопись. И потащится в первую очередь в ваш горячо любимый «Космос», к господину Бондаренко. И что тогда делать? — А нельзя его?.. И Бондаренко заодно… Я заплачу. — Вы с ума сошли! После того, как она их нашла, этого ни в коем случае нельзя делать. Каменская сразу поймет, что идет по правильному пути, и начнет копать все глубже и дальше. Да они там все на уши встанут! Впрочем… Может быть, не все еще потеряно. Повторите-ка мне как можно точнее, что вам сказал ваш друг из редакции. Кто именно приходил в «Космос»? — Он не видел. Он слышал из своего кабинета, как в общей комнате мужской голос спрашивал Сергея Бондаренко. Ему ответили, что он на больничном. — Домашний телефон или адрес не просил? — Нет. Сказал, что зайдет через неделю. Замглавного потом спросил у редакторов, как выглядел тот человек, что приходил к Бондаренко. Они сказали, что мужчина лет за тридцать, очень высокий, волосы густые, темно-каштановые, усы. — Он был один? — Один. — Ладно, Сергей Александрович, идите спать. Я разберусь. — Я очень на вас надеюсь, Арсен. — А вот этого не надо. Я не всемогущ и ничего вам не обещаю. Вы сами во всем виноваты. — Но кто же мог предположить, что Смеляков напишет об этом, что отнесет рукопись именно в «Космос» и именно она уйдет по каналу? Такое стечение обстоятельств невозможно предвидеть! — Врать не надо было. Спокойной ночи. Арсен ни минуты не сомневался, что в редакцию приходил Борис Карташов. Конечно, перед Сергеем Александровичем Арсен делал соответствующее лицо, притворяясь озабоченным и напряженно думающим. На самом деле он облегченно вздохнул, поняв, что в редакцию приходил художник. Что же это означало? А то, что он нашел-таки ту пресловутую записку, которую ему оставила Вика. Арсен был достаточно опытен, чтобы не поверить в случайность. Художник жил в своей квартире, и записка ему на глаза не попадалась. А потом вдруг… Вернее, не вдруг, а сразу после того, как к нему домой заявился некий вор, записка волшебным образом обнаружилась. Этому могло быть только два объяснения. Либо сыщики с Петровки связались с Карташовым и просили записку поискать, либо мальчонка, посланный дядей Колей, не выдержал побоев и кое-что сболтнул. Первое объяснение, пожалуй, придется отставить: на Петровке думают, что Борис еще не вернулся в Москву. И потом, если бы Каменская узнала о содержании записки, в «Космос» явился бы не Борис, а она сама или кто-нибудь из ее группы. А она вместо этого целый день проболталась в поликлинике, на работу не ходила и ни с кем из своих сотрудников в контакт не вступала. Судя по всему, если Карташов что-то и узнал, то дальше него информация пока не ушла. Из этого и следует исходить. Арсен рассудил, что ситуация пока не особенно обостряется. Раз Карташов не стал спрашивать в редакции адрес и телефон Бондаренко, стало быть, не считает разговор с ним чрезвычайно важным и срочным, то есть не видит связи между редактором «Космоса» и смертью Вики. А коль так, горячку можно не пороть. Больше всего на свете Арсен не любил действовать второпях. Он был убежден, что при цейтноте решения принимаются неверные и даже глупые. В юности он увлекался шахматами и очень прилично играл на уровне мастеров спорта. Все это хорошо, но дядя Коля со своим мальчишкой… Как же он мог так проколоться? Мало того, что взял в команду слабака, не вынесшего побоев дилетанта-художника, но и позволил этому сопливому пацану обмануть себя, не почувствовал вранья, фальши, принял все за чистую монету. Интересно, как же все было на самом деле? Мальчишка сам признался, что пришел искать записку? Или художник затаился в темном углу и наблюдал за гостем, а когда тот нашел то, что искал, вышел из укрытия и начал бить парня? Никак иначе Арсен не мог объяснить тот факт, что Карташов вдруг явился в редакцию к Бондаренко. Только через записку. А записка — только через мальчишку. Надо немедленно сказать этому хреновому Черномору — дяде Коле, чтобы разобрался. Что же касается художника, нужно посмотреть за ним на тот случай, если он захочет вступить в контакт с МУРом. Арсен полагал, что хорошо знает людей. То обстоятельство, что Борис сам пошел в редакцию, может быть истолковано двояко. Либо он знает телефон только Каменской, которую весь день не мог застать, поэтому он и пошел в редакцию сам. Либо он вообще не считает нужным сообщать о «Космосе» ни Каменской, ни кому бы то ни было еще из милицейской братии. Вот и нужно посмотреть, не попытается ли он завтра связаться с Петровкой, точнее, с Каменской. Достаточно будет одного дня, чтобы разобраться в намерениях художника. И еще одна успокоительная мысль пришла в голову Арсену. Если Каменская пока ничего не знает, можно успеть поработать и со Смеляковым, и с Бондаренко. Лучше бы, конечно, обойтись без трупов. Слишком много смертей… * * * Андрей Чернышев подумал, что его силы и способности на сегодняшнюю ночь иссякли. Сначала он подлизывался к жене Бондаренко и уговаривал сказать, где проводит время ее больной муж. Потом, уговорив жену и разыскав мужа в теплой, даже жаркой банной компании, Андрей изображал «своего парня» и втирался в доверие к Бондаренко и его приятелям, в результате чего ему удалось вывести, вернее — вывезти незадачливого редактора из бани и даже обосноваться с ним вместе в пустой квартире, ключи от которой постоянно были у Чернышева. Потом он снова по телефону подлизывался к жене абсолютно пьяного Бондаренко, клянясь ей всем героическим прошлым и светлым будущим родной милиции, что Сергей проведет ночь не у женщины, а под его, Андрея, неусыпным надзором, и что утром трезвый, как хрустальный бокал, муж будет на машине доставлен на родную кухню. Оставалось, как говорится в одесском анекдоте, уговорить Рокфеллера: сделать так, чтобы Бондаренко протрезвел, согласился ответить на вопросы и ничего при этом не напутал. Чернышев сперва надеялся обойтись «легкими» мерами: поил Сергея крепким чаем и кофе, заставлял засовывать голову под холодную воду. Результат его усилий был, однако, каким-то однобоким: редактор все крепче и увереннее стоял на ногах, но взгляд его делался все более мутным, а речь — бессвязной. Время шло, утро было все ближе, а надежд на получение показаний все меньше. Андрей злился, нервничал, потом впал в отчаяние. В момент, когда отчаяние достигло пика, в нем словно щелкнул выключатель, осветив ситуацию другим светом. «Представь себе, что перед тобой больная собака, — сказал сам себе Чернышев. — Ты же не будешь злиться на нее за то, что она болеет. Пьяный мужик — та же больная животина. Ему тоже плохо, а помочь сам себе он не может. И связно объяснить, что у него болит, тоже не может. Если бы Кирилл заболел среди ночи, что бы ты сделал?» Ответ пришел сам собой. Превозмогая отвращение, Андрей установил редактора в устойчивую позу перед унитазом и засунул ему в глотку два пальца. Здесь же рядом предусмотрительно поставил пятилитровую банку со слабым раствором марганцовки, чередуя принудительную рвоту с насильственным питьем. Закончив неприятную процедуру, он положил Сергея на диван и открыл записную книжку, где лежали заботливо вырезанные из газет объявления типа: «Вытрезвляю срочно. Круглосуточно. Выезд на дом». Андрей поискал среди вырезок такие, которые, судя по номерам телефонов, давались «вытрезвителями», проживающими где-то неподалеку. Он позвонил в два места, в одном из них договорился о срочном визите и, ожидая подмоги, принялся прикидывать, хватит ли у него наличных денег, чтобы заплатить за услуги. К утру редактор журнала «Космос» Сергей Бондаренко смог достаточно связно изложить события двухмесячной давности. Когда Валька Косарь с горящими глазами стал рассказывать о странной болезни, свалившейся на подружку одного его знакомого, он, Сергей, сразу вспомнил, что где-то уже читал про что-то очень похожее. Покопавшись в памяти, он припомнил детективную повесть, которую принес в редакцию пожилой мужчина, кажется, бывший следователь. Косарь почему-то вдруг сделался очень серьезным и сказал, что надо докопаться до правды, потому что психиатрический диагноз — это не шутки, можно человеку всю жизнь искалечить, а он на самом деле абсолютно здоров. — Сделаем так, — заявил он Сергею. — Ты поищи в своих редакционных залежах эту повесть, а я свяжусь со своим знакомым, дам ему твои координаты, чтобы вы могли встретиться. Идет? — Ладно, — безразлично пожал плечами Бондаренко. Его не беспокоила болезнь чьей-то там подружки, и ему совсем не хотелось копаться в подвале среди редакционного хлама, старых бумаг и неиспользованных рукописей. Графоманов нынче развелось — страшное дело. Раньше, при застое, такого не было. А теперь что ни месяц — то новая модная тема: то партия, то беспредел в исправительно-трудовых учреждениях, то гомосексуалисты, то путч, то коррупция, то похищение людей с целью продажи их внутренних органов… И каждая новая тема поднимала волну графоманов, которые считали, что им есть что сказать по данному вопросу. Рукописи поступали в редакции журналов непрерывным потоком, но почти все они никуда не годились и после беглого прочтения небрежно сваливались в подвалы или на чердаки. Но отказать Вальке Косарю, закадычному другу, который столько раз помогал ему, Сергей не мог. В тот же день он отправился в подвал и предпринял добросовестную попытку найти рукопись, однако потерпел неудачу. Несмотря на кажущийся хаос, в складировании бумаг была своя система, которую никто не нарушал. Каждый отдел журнала имел «свой» кусок стены, вдоль которого складывались материалы, и «свои» участки на стеллажах. Бондаренко сантиметр за сантиметром обследовал «свою» территорию, но повести бывшего следователя Смелякова не нашел. Он попытался припомнить: а точно ли, что он отправил ее в подвал? Может быть, повестушка оказалась ничего, вполне приличная, и он отдал ее на читку заместителю главного редактора? Тогда надо у него спросить, куда он засунул рукопись. Замглавного никакого Смелякова с детективной повестью не помнил. Но Сергей не особенно расстроился. Нет рукописи — ну и черт с ней. Адрес Смелякова у него записан, можно просто отправить Валькиных друзей к нему, и все вопросы будут решены… — Вы не знаете, Косарь позвонил своим друзьям? — спросил Андрей, заваривая очередную порцию крепкого чая и распечатывая новую пачку сахара. — Да, конечно. Он хотел позвонить прямо из нашей редакции, но спохватился, что оставил дома бумажку с их номером телефона. А вечером, в тот же день, позвонил мне и сказал, что его знакомый в командировке и что он, Валентин, оставил ему сообщение на автоответчике. Мол, как только Борис приедет, сразу у меня объявится. — Вы точно помните, что он назвал его Борисом? — переспросил Андрей. — Да, пожалуй… Точно. — А в какой день это было, не помните? — Число не помню. Но это была пятница. Потому что на следующий день мне позвонила молодая женщина, сказала, что мой телефон ей дал Косарь и что она хотела бы со мной встретиться по поводу рукописи. А это была суббота, мне перед женой пришлось выкручиваться и объяснять, что срочно надо ехать на работу. Я же не мог пригласить в дом незнакомую молодую женщину, сами понимаете. — Где же вы с ней встретились? — Как это где? На работе, конечно, в редакции. Вы представляете, что было бы, если бы жена позвонила на работу, а меня там нет? Развод и девичья фамилия в ту же секунду. — И что было потом? — Она пришла в редакцию. Ну, я вам скажу… Вы сами-то ее видели? Умереть и не встать. Я, конечно, размяк, поплыл, готов был ради нее еще раз весь подвал перерыть. Одним словом, дал я ей адрес автора, Смелякова, она его в руках покрутила и говорит, что боится ехать одна. Мол, место отдаленное, незнакомое, вдруг заблудится? Я намек, ясное дело, на лету поймал. Сказал, что попрошу машину у приятеля и в понедельник отвезу ее за город, к Смелякову. Договорились, что в понедельник, часов в десять утра, она придет в редакцию, и мы поедем. На том и разошлись. — А дальше? — А дальше — ничего. Она не пришла. И вообще больше не появлялась и не звонила. — А вы не пытались ее разыскать? — Зачем? Она могла быть мне интересна только как красивая женщина, но раз она больше не появилась, стало быть, я ее не привлекаю. Так зачем я буду ее искать? — В ту субботу в редакции еще кто-нибудь был? — Да, человек пять-шесть. — Кто-нибудь видел Вику у вас в комнате? — Практически все. Это общая комната, здесь и чай пьют, и разговаривают, и курят. — Может, кто-нибудь проявил к вашей гостье особый интерес? — Ну вы даете! — ухмыльнулся редактор. — Я так понял, что мужики мимо нее вообще спокойно пройти не могли. Все особи мужского пола, заходившие в комнату, тут же делали стойку и пытались познакомиться. Вряд ли можно кого-то из них выделить, все реагировали одинаково.