— Я, кажется, поняла. Мы влипли в чудовищную историю. Это может оказаться крайне опасным. Поэтому уезжайте отсюда, уезжайте прямо сейчас. Я как-нибудь сама доберусь. — Не говорите глупостей, Анастасия. Я никуда не уеду. — Поймите же, я не имею права втягивать вас в это. Мне за риск зарплату платят, а вы, посторонний человек, можете при этом пострадать. Пожалуйста, прошу вас, уезжайте. Если с вами что-нибудь случится, я себе никогда не прощу. — Нет. Не уговаривайте меня. Если не хотите, чтобы я присутствовал при разговоре, я могу посидеть в машине. Но одну я вас здесь не оставлю. Настя попыталась было возразить, но в комнату вернулся хозяин, толкая перед собой сервировочный столик на колесах. — Вот и чай! Батюшки, какая вы бледная, — охнул он, взглянув на Настю. — Не заболели? Она уже почти пришла в себя, даже улыбнулась. — Я всегда такая, не обращайте внимания. Они пили чай, заваренный с мятой, зверобоем и брусничным листом, и Григорий Федорович Смеляков рассказывал им про дело об убийстве, совершенном Тамарой Ереминой. Бывший следователь ничего не скрывал: слишком много лет прошло, чтобы оправдываться. Да и модно стало в последние годы писать и говорить о том, как коммунистическая партия творила в стране произвол. Партию ругали, попавших под ее беспощадный пресс жалели, и при таком раскладе Смеляков не видел ничего неприличного или опасного в том, чтобы поведать свою историю. …На другой день после убийства, когда Тамара была уже арестована, его вызвал к себе один из секретарей горкома партии. Из кабинета секретаря следователь Смеляков вышел начальником городского отдела внутренних дел в Подмосковье и владельцем огромной четырехкомнатной квартиры. Прямо из горкома Григорий Федорович отправился на работу, аккуратно изъял из папки часть документов, заменил их новыми, подделав подписи понятых и свидетелей, и позвонил эксперту Батырову, который вместе с ним выезжал на место происшествия. Батыров пришел не сразу. По его лицу Смеляков догадался, что того тоже вызывали в горком. — Чего делать будем, Гриша? — затравленно спросил Батыров. — Мне предлагают должность в Кирове, с повышением. — А мне — в Подмосковье, тоже с повышением. Ты согласился? — А куда деваться-то? Откажусь — сгноят. Припомнят, что мои родители — переселенные крымские татары. — Я тоже согласился. У меня шестеро детей, а живем в двух комнатах в коммуналке, друг у друга на головах. — Да разве в этом дело? — грустно сказал эксперт. — А в чем? — В том, что нам с тобой ничего не предлагают. Нам приказывают. Квартиры и должности — это уж так, для благородства, от широты души. Нам приказывают сфальсифицировать уголовное дело и убирают с глаз подальше. А мы с тобой совершаем преступление. — Ну что ты, Рашид, — заволновался Смеляков, — какое же тут преступление? Никто не пострадает. Еремина — убийца, это очевидно, да она и сама не отрицает. От нас только хотят, чтобы свидетели, которые были у нее в квартире в момент убийства, в деле не фигурировали. Ну и ладно, пусть их не будет. Кому от этого плохо? Хорошие мальчики, студенты, случайно оказались дома у Ереминой, так это дело молодое, с кем не бывает. Они в таком институте учатся! Если там только узнают, что они пьянствовали вместе с проституткой-алкоголичкой, их сразу же исключат, из комсомола выгонят, — и прощай, карьера. Зачем же ребятам жизнь портить из-за ерунды? — Может быть, ты и прав, — сухо ответил Батыров. — Что от меня требуется? — Протокол осмотра места происшествия, — быстро ответил следователь. — Чтобы никаких следов пребывания в квартире лишних людей. Только Еремина и потерпевший. — А девочка, дочка Ереминой? — Девочку оставь. Все знают, что она там была. Уголовное дело забрали в прокуратуру, а Смеляков и Батыров благополучно разъехались, один — в Подмосковье, другой — в Киров. Григорий Федорович вышел на пенсию четыре года назад. Шестеро его детей давно выросли, обосновались в Москве, обзавелись семьями. Трое сыновей занялись бизнесом. Тогда и решили продать четырехкомнатную квартиру и построить отцу роскошный дом, где ему, недавно овдовевшему, будет уютно и удобно и куда можно приезжать с семьями и друзьями поплавать в озере, покататься на лыжах, попариться в бане и вообще как следует отдохнуть. Григорий Федорович против такого решения не возражал, наоборот, обрадовался, что сможет на старости лет воплотить в жизнь свою давнюю мечту о доме с камином, библиотекой, креслом-качалкой и большими собаками, благо денег у сыновей-бизнесменов было много. Обустроив по собственному усмотрению и вкусу дом и насладившись комфортом и покоем, Смеляков решил попробовать себя в литературе. Это было еще одной его заветной мечтой. Написал сначала несколько документальных очерков, как говорится, расписался, а потом замахнулся на повесть, в которой изложил то самое дело Тамары Ереминой. Написал так, как было на самом деле. — А на самом деле в кухне на стене было вот это? Настя протянула ему рисунок, сделанный Карташовым со слов Вики. Смеляков кивнул. — Где же все-таки опубликовали мою повесть? — Боюсь, что нигде, Григорий Федорович. — Значит, вы прочли рукопись в редакции? — Нет, вашу рукопись я не читала. Смеляков впился в нее тревожным и подозрительным взглядом. — Тогда как вы узнали? — Прежде чем я отвечу, позвольте, я кое-что прочту вслух. Она достала из сумки «Сонату смерти», предусмотрительно обернутую бумагой, чтобы скрыть рисунок на обложке, открыла в том месте, где лежала одна из многочисленных закладок, и начала переводить с листа. Прочтя два абзаца, она подняла глаза на Смелякова. — Нравится? — Что это? — с ужасом спросил он. — Откуда вы это взяли? Это же мое, из моей повести. Вид из окна моего служебного кабинета. На обшарпанной стене дома огромный транспарант «Слава КПСС». А под ним мальчишки-хулиганы нарисовали свастику. И под всем этим художеством каждую субботу валялся один и тот же пьяный, которого потом забирали в вытрезвитель. Это ведь нельзя случайно придумать, правда? — Послушайте еще. Она открыла книгу в другом месте и перевела еще отрывок. — Я ничего не понимаю. Мистика какая-то. Имена другие, в целом все другое, но детали, сравнения, даже отдельные фразы — мои, я могу поклясться. — Куда вы отдали свою рукопись? — В журнал «Космос». — Кому конкретно? — Сейчас я посмотрю, у меня координаты записаны. Григорий Федорович открыл ящик письменного стола, порылся в нем и извлек визитную карточку. — Вот, — он протянул карточку Насте. — Там на обороте от руки записано. Его фамилия Бондаренко. Когда я принес рукопись, он записал мой адрес, а я — его телефон. Он все искал, на чем записать свой номер, взял со стола чью-то визитку и на чистой стороне… Боже мой, да что с вами? Сейчас, сейчас, — он стал суетливо рыться в карманах вязаной домашней кофты, — у меня где-то был нитроглицерин… — Не надо, не беспокойтесь, — еле слышно сказала Настя, пряча визитку в сумку. Пальцы плохо слушались, замок не хотел открываться. — Уже все прошло. Здесь немного душно. Хозяин проводил гостей до машины. Вдохнув сырой холодный воздух, Настя почувствовала себя лучше. — Григорий Федорович, вам не страшно жить одному? — Да нет, у меня собаки, ружье. И соседи близко. — И все-таки… — Что — все-таки? Вы чего-то недоговариваете? — Вы — профессионал и не хуже меня должны понимать, что вы куда более опасны, чем дочь Тамары Ереминой. Вы знаете гораздо больше ее. И уж если кто-то испугался Вику, да так, что убил ее, то и над вами может повиснуть серьезная угроза. Я понимаю, мой опыт не сравнится с вашим, и вы сами прекрасно знаете, что вам делать и чего не делать. Я не могу вам советовать, могу только помочь, если нужно. — Забавно, — усмехнулся Смеляков. — Я ведь собирался вам сказать то же самое. Вы умны, у вас есть хватка, вы достаточно смелы, но еще более осторожны, это чисто женское, но весьма полезное качество в розыскной работе. И я не беру на себя смелость давать вам советы. Но если нужно, могу помочь. Обратно Настя и Борис ехали молча. У него на языке вертелись десятки вопросов, но он не решался начать разговор. — Едем к яхт-клубу? — наконец спросил он. — Нет, в Москву. — Настя достала визитку, полученную у Смелякова. — Попробуем найти редакцию журнала «Космос». Она перевернула карточку и задумчиво уставилась на глянцевую поверхность, на которой золотыми буквами было выведено: «ВАЛЕНТИН ПЕТРОВИЧ КОСАРЬ». * * * Чтобы «сохранить лицо», Насте надо было непременно попасть в поликлинику до того, как врачи закончат прием, и демонстративно уйти оттуда в своей вызывающе яркой куртке. Из поликлиники Настя вышла около семи часов вечера, одетая, как и утром, в ярко-красную куртку и пушистую меховую шапку. Она уже знала, что ее проверяли, и была готова к тому, что ее будут «провожать» до дома. Поэтому по дороге она никуда не звонила, чтобы не нервировать своих наблюдателей и не провоцировать их на очередные полночные «страшилки». Зашла в несколько магазинов, купила продукты, с удовольствием предвкушая, какой замечательный ужин приготовит из них Леша Чистяков. Визит в редакцию журнала «Космос» удался лишь частично. Сергей Бондаренко там действительно работал, но в данный момент он болел и находился дома. Настя позвонила ему, но к телефону никто не подошел. Жаль было терять выигранный у них день, но ничего не поделаешь. Они с Карташовым сидели в машине неподалеку от дома, где жил Бондаренко, и каждые пятнадцать минут звонили ему из автомата. Наконец, в шестом часу трубку сняла женщина и сообщила, что Сергей будет дома часов в десять. Так что разговор с Бондаренко пришлось взять на себя Чернышеву. Он попробует разыскать редактора до того, как тот вернется домой. Сегодня каждая минута на счету, пока они думают, что Настя ходит по врачебным кабинетам, а дело не двигается. Завтра она снова будет на глазах у всех, и снова начнется утечка информации, если только она что-нибудь не придумает, чтобы заморочить им голову.