Надя Ларцева, одиннадцати лет от роду, была послушной и очень самостоятельной девочкой. Впервые она осталась «за хозяйку», когда мама несколько месяцев пролежала в больнице. Тогда восьмилетняя Надюша, до того ходившая, держась за мамину руку, впервые услышала отцовские заповеди о правилах личной безопасности. Теперь, когда мама умерла, девочка быстро привыкла оставаться дома одна и решать свои проблемы без посторонней помощи. В глубине души она считала себя совсем взрослой и ужасно злилась на отца, без конца повторявшего одно и то же про чужих дяденек и тетенек, с которыми не нужно разговаривать на улице и уж тем более нельзя ни принимать от них подарки, ни уходить с ними, какие бы заманчивые вещи они ни предлагали. «Это же само собой разумеется, — возмущенно думала Надя каждый раз, слушая отца, — неужели он думает, что я дурочка?» Целыми днями предоставленная сама себе, Надя не очень-то старалась по части школьных уроков, зато перечитала множество «взрослых» книжек, преимущественно детективных, которые Ларцев в свое время пачками покупал для сидевшей дома больной жены. Из этих книжек она узнала, какие неприятности случаются с чрезмерно доверчивыми детьми, все время была настороже и без конца повторяла про себя правила, которым обучал ее отец: не входить в подъезд одной, обязательно дождаться кого-нибудь из соседей, кого знаешь в лицо; не ходить близко к проезжей части; не ходить по пустынным улицам; не отвечать на попытки заговорить; если что-то случилось на улице, например, пристал незнакомый человек, ни в коем случае не идти домой, а зайти в ближайший к дому продуктовый магазин и ждать, пока не встретишь кого-нибудь из соседей по дому, и уже вместе с ними возвращаться и так далее. Правил было много, и почти все они казались Наде вполне разумными, по крайней мере, после папиных объяснений, кроме разве что некоторых. Ну вот, например, она так и не поняла, почему нельзя принимать подарки от чужих людей. Сколько ни бился Ларцев, растолковывая дочери, что, с одной стороны, приняв подарок, она будет чувствовать себя обязанной и уже не сможет твердо ответить «нет», если сделавший подарок человек о чем-нибудь ее попросит, а с другой стороны, плохие люди могут что-нибудь засунуть в этот подарок, например, деньги или кольцо с бриллиантом, и тогда у папы будут крупные неприятности, — все было впустую. — Не понимаю, — честно отвечала ему дочь. — Я буду делать, как ты велишь, но я этого не понимаю. * * * Сегодня, накануне новогодних праздников, Надя возвращалась домой от подружки-одноклассницы, с которой они вместе гуляли, сходили в кино, а потом пили чай с вкуснейшими пирожками, испеченными подружкиной бабушкой. В декабре смеркается рано, и когда девочка в начале шестого вышла на улицу, было уже совсем темно. Возле дома, где жила ее одноклассница, стояла темно-зеленая машина. Собственно, в темноте не было видно, какого она цвета, но Надя видела ее еще днем, засветло, когда они с Риткой возвращались из кинотеатра… Тогда машина припарковалась между кинотеатром и магазином «Обувь», и Надя обратила на нее внимание потому, что у заднего стекла стояла роскошная огромная белокурая Барби, мечта всех ее знакомых девочек. Надя и Рита остановились. К дому Ларцевых нужно было идти прямо, а если зайти к Ритке, то следовало повернуть направо. — Я, пожалуй, пойду домой, — нерешительно сказала Надя, зябко кутаясь в фиолетовый пуховик и поправляя шарф. На самом деле ей не хотелось идти в пустую квартиру, но она вежливо ждала, не пригласит ли ее подруга в гости. — Да брось ты, — беззаботно ответила Рита, высокая нескладная девочка, не вылезавшая из «троек» и не признававшая слова «нужно». — Пошли ко мне. Бабулька сегодня пироги затеяла. Пошли, пошли, хоть поешь по-человечески. — Я папе обещала после кино сразу идти домой. Он будет сердиться, — вяло сопротивлялась Надя самой себе. Вкусная, по-настоящему вкусная домашняя еда была теперь в ее семье редкостью: отец готовить не умел, да и она сама тоже. Вот когда мама была жива… А пироги Риткиной бабушки славились на весь класс. Они были настоящими произведениями искусства. — Да брось ты! — повторила Рита свою любимую фразу. — Позвонишь ему и скажешь, что ты у меня. Бабанька подтвердит, если нужно. Время-то — три часа всего. Ну, пойдем, пойдем, — и длинная не по годам Рита покровительственно обняла подругу за плечи. Девочки свернули за угол, и в этот момент Надя краем глаза увидела белокурую Барби. Машина медленно проехала мимо них, тоже свернув направо, и остановилась, не доезжая перекрестка, за которым сначала стоял пятиэтажный дом, а следом за ним — шестнадцатиэтажный, в котором и жила Рита. У Нади на мгновение сжалось сердце от недоброго предчувствия, но в конце концов она же не одна, она с подружкой, и идет к ней в гости, где их ждет бабушка. А когда она, Надя, соберется домой, машина уже уедет. В этом девочка была почему-то совершенно уверена… Однако машина не уехала. В салоне горел свет, и вызывающе нарядная кукла Барби в ярко-алом вечернем платье с блестками была хорошо видна. Надя испугалась, но тут же постаралась взять себя в руки. С чего она взяла, что машина ждет именно ее? Ну стоит себе — и пусть стоит. Девочка решительно двинулась к перекрестку и дальше, к магазину «Обувь». Свернув у магазина направо, в направлении своего дома, она немного успокоилась. Здесь было светлее, горели фонари, ходили люди. Но вскоре она увидела, как та машина проехала мимо нее и, мигнув красными огнями, остановилась неподалеку от ее подъезда. Надю охватила паника. Она замедлила шаг и стала вспоминать, что нужно делать в таких случаях. Ну конечно, нужно искать человека с собакой. Папа объяснял ей, что человек, гуляющий с собакой, скорее всего живет где-то неподалеку, значит, маловероятно, что он заодно с тем, кто ее напугает. Люди, пристающие к маленьким девочкам, обычно стараются делать это подальше от того места, где живут сами. Лучше всего, если найти гуляющую с собакой женщину. А еще лучше, чтобы собака была большая. Надя огляделась по сторонам. Кругом — только дома, никаких сквериков, где можно встретить «собачников». Но она знала, что возле дома найдет их наверняка. Их там всегда много, потому что рядом — большой озелененный двор. Плохо только, что придется пройти мимо той машины. Но может быть, ей повезет, и она встретит кого-нибудь подходящего еще до того, как поравняется с машиной. Да, ей повезло. Не доходя метров пятнадцати до машины, она увидела симпатичную женщину в джинсах, куртке и спортивной шапочке, а рядом с ней на поводке — огромного, устрашающего вида добермана. Надя набрала в легкие побольше воздуха и произнесла заранее заготовленную фразу: — Извините, пожалуйста, вы не могли бы проводить меня до подъезда? Я живу вот в этом доме, но я боюсь заходить в подъезд одна, там темно, свет не горит, а мальчишки хулиганят и всех пугают. Почему-то она не решилась сказать женщине про зеленую машину с куклой, побоявшись выглядеть смешной. Темный подъезд — другое дело, это просто и всем понятно. А вот машина… Может, все это пустые страхи? — Конечно, малышка, пойдем, мы тебя проводим. Правда? — обратилась женщина к доберману. Надю слегка покоробило обращение «малышка», но все равно она была ужасно благодарна незнакомой женщине за отзывчивость. Проходя мимо машины, она сделала усилие, чтобы не взглянуть еще раз на куклу, — в салоне опять горел свет. Барби была так хороша, что даже взрослая женщина обратила на нее внимание. — Смотри, какая красавица! — восхищенно воскликнула она, замедляя шаг возле машины. Но Надя, опустив голову и отведя в сторону глаза, быстро прошла вперед. Они шли медленно, потому что пес все время останавливался, обнюхивая все попадавшиеся на пути деревья и кусты, а также стены здания. Наконец они подошли к подъезду. Женщина вошла первой и, придерживая дверь для Нади, укоризненно сказала: — Зачем же ты меня обманула? У вас светло, свет горит, все лампочки на месте. Тебе не стыдно? Надя мучительно подыскивала оправдание и уже открыла было рот, чтобы пролепетать что-нибудь насчет того, что, мол, целый месяц свет не горел, наверное, только сегодня его включили… За ее спиной мягко стукнула дверь. Она хотела обернуться, чтобы посмотреть, кто вошел в дом, но почему-то у нее ничего не получилось. Ноги стали ватными, а в глазах потемнело. * * * Арсен был доволен. Парнишка неплохо поработал, не зря его учили и натаскивали с младых ногтей, не зря вкладывали в него деньги, нанимая сначала репетиторов, потом тренеров. И не потому, что он плохо учился в школе, отнюдь нет, он с самого первого класса ходил в отличниках. Но что такое «отличник» при такой-то убогой системе? Не тот, кто знает действительно на «отлично», а тот, кто знает лучше других в том же классе или на том же курсе. А Арсен хотел, чтобы парень получил настоящие, а не «сравнительные» знания, настоящую подготовку. Арсен, всю жизнь проработавший в учреждении, непосредственно связанном с разведкой, хорошо понимал, что завербованный агент — совсем не то же самое, что агент внедренный. Предателям особой веры никогда не было. Конечно, в подавляющем большинстве случаев ему приходилось действовать посулами и угрозами, играя на материальных трудностях, жадности, страхе, слабостях и страстях. Но были и другие люди, при помощи которых Арсен решал задачи, поставленные перед его конторой различными преступными группировками. Встречались, разумеется, и клиенты-одиночки, как, например, Градов, но это бывало редко: услуги Арсена стоили непомерно дорого, такие деньги могли платить только организации с высокими доходами. Да и Градов, по существу, не такой уж одиночка. Весь сыр-бор как раз и загорелся, когда под угрозой оказались источники финансирования его партии. Да, были и другие люди у Арсена, их было пока немного. Система и тактика внедрения их в службы Министерства внутренних дел еще не была отшлифована до блеска, но первые результаты уже дали о себе знать. Этих «других» людей вербовали еще пацанами, перед уходом в армию, чтобы годы военной службы не пропадали даром, чтобы «кандидат» учился всему, чему только можно, — в милицейской работе военная выучка всегда пригодится. Вербовали, как правило, тех, кто, уходя в армию, оставлял «на гражданке» престарелых малообеспеченных родителей, беременных подружек или молодых жен с маленькими детьми. Им, уходящим на службу на два года, обещали, что будут поддерживать и опекать семью, помогать материально. За это кандидат должен был добросовестно служить, постигая изо всех сил военную премудрость, зарабатывая значки и грамоты, накачивая мускулатуру, а после армии поступить в Высшую школу милиции и в дальнейшем во всем слушаться Арсена и его людей. Здесь Арсен был строгим приверженцем добровольности, справедливо полагая, что надежными бывают только убежденные сторонники и союзники. Поэтому когда после возвращения из армии к его людям, «вербовщикам», обращались не все, чьи семьи безбедно существовали на деньги конторы целых два года, он категорически запрещал разыскивать их и выяснять с ними отношения. Не пришел — значит, передумал. Передумал — значит, не убежден. Не убежден — значит, может «сдать», «стукнуть», «заложить». А деньги, потраченные за два года, — что ж, Бог с ними, с деньгами, не так уж они велики были по Арсеновым меркам, да и не в них счастье, а без издержек производства не бывает. Зато те, кто возвращался и тут же появлялся у «вербовщика», были надежны, как скала. Они поступили в Школу милиции, некоторые уже успели окончить ее и теперь работали в московских органах внутренних дел. Грамотные, хорошо подготовленные специалисты, с блестящими характеристиками из армии и из школы, с крепкими знаниями и железными мускулами, они успешно справлялись как со своей служебной деятельностью, так и с работой на контору. Но были среди них и избранные. Те, кого завербовали не перед уходом в армию, а гораздо раньше. Те, кого приметили и начали пестовать, когда они были еще подростками, учились в школе и только начинали приобщаться к спиртному и подворотням. Этих брали на романтике. На романтике борьбы с несправедливым строем, с жестокой и безграмотно организованной системой, на романтике восторга перед своим превосходством и возможностями манипулирования чужими судьбами, из-за кулис управляя людьми, их мыслями и поступками. Избранных выбирали только из сирот, живущих в детских домах, и усыновляли, заплатив при этом, если нужно, огромные взятки. Их готовили тщательно, ибо им предстояла блестящая карьера. Одним из избранных был Олег Мещеринов, ныне проходивший стажировку на Петровке, 38, в отделе, возглавляемом полковником Гордеевым. И это именно он предложил простой и эффективный план похищения Нади Ларцевой. Он много раз слышал, как отец разговаривал с дочерью по телефону, и неплохо представлял себе и характер самой девочки и суть тех наставлений, которыми пичкал ее Володя. Главное условие всей операции — не привлекать к себе внимания, чтобы никому и в голову не пришло, что на их глазах похищают ребенка. Надо было суметь напугать Надю и толкнуть в объятия человека, от которого она будет ждать помощи. А уж найти такого человека и «подставить» его в нужное время в нужном месте — дело техники и режиссуры. И куклу Барби придумал тоже Олег. Девочка может не запомнить лицо человека, который будет ее преследовать, стало быть, она его просто не заметит и не испугается. Она вряд ли разбирается в автомобилях и не обратит внимания на то, что ее целый день преследует одна и та же машина, будь она хоть самой редкой и дорогой иномаркой. Но Барби она заметит непременно. И если девочка достаточно сообразительна, она обязательно испугается. А если глупа и невнимательна к советам отца, то будет глазеть на куклу и легко пойдет на контакт, если попытаться с ней заговорить. Да, Барби — во всех отношениях удачная находка. Арсен был доволен. Ему очень хотелось послушать, что теперь запоет эта хладнокровная непробиваемая Каменская. * * * Звонок в дверь заставил Настю вздрогнуть. Она покосилась на Лешу, уткнувшегося в телевизор. — Откроешь? — А надо? — ответил он вопросом на вопрос, не трогаясь с места. Настя пожала плечами. Звонок прозвенел еще раз. — Надо, наверное. Мало ли что… Леша вышел в прихожую, притворив за собой дверь. Щелкнул замок, и Настя услышала знакомый голос Володи Ларцева: — Ася дома? Она с облегчением вздохнула. Слава Богу, не они! Ларцева трудно было узнать. Смуглое лицо его посерело, губы приобрели синюшный оттенок, как бывает у людей с сердечной недостаточностью, глаза были совершенно сумасшедшими. Он вошел из прихожей в комнату, не раздеваясь, закрыл дверь перед самым носом у Чистякова и прислонился к ней, с трудом переводя дыхание. «Бегом бежал, что ли?» — подумала Настя. — Они забрали Надю, — выдохнул Ларцев. — Как — забрали? — внезапно севшим голосом спросила она. — Вот так и забрали. Пришел домой — ее нет, а тут и звонок по телефону, мол, девочка ваша у нас, жива-здорова, но это — пока. — И чего они хотят? — Остановись, Анастасия. Умоляю тебя, остановись, не трогай больше дело Ереминой. Они вернут мне Надю только тогда, когда ты остановишься. — Погоди, погоди, — она села на диван и сжала виски руками, — давай все сначала, я ничего не понимаю. — Не прикидывайся, ты прекрасно все понимаешь. У тебя хватило выдержки и самообладания не испугаться и избегать контактов с ними. Они решили действовать через меня. Я клянусь тебе, Анастасия, клянусь тебе всем, что есть на свете святого: если с Надей что-нибудь случится, я тебя застрелю. Буду ходить за тобой по пятам до тех пор, пока… — Так, эту часть я поняла, — перебила его Настя. — И что я должна сделать, чтобы тебе вернули дочь? — Ты должна сказать Косте Ольшанскому, что по делу Ереминой больше ничего невозможно сделать. Костя тебе поверит и приостановит дело. — Он и так его приостановит сразу после праздников. Раньше все равно нельзя, закон не разрешает. Чего ты от меня-то хочешь? — Я хочу, чтобы ты перестала работать по убийству Ереминой и чтобы производство по делу было приостановлено. На самом деле, а не для видимости, — медленно произнес Ларцев, не сводя с Насти немигающих глаз. — Я тебя не понимаю… — Да что я, Колобка не знаю?! — взорвался Ларцев. — Такое дело! Из него грязь во все стороны торчала! Я десять дней убил на то, чтобы его «причесать», пригладить, грязь эту как-нибудь спрятать, и то до конца не сумел это сделать, раз ты ее потом разглядела. Колобок такие дела не отпускает, он их будет грызть до самой смерти. И этими фокусами с липовым приостановлением ты мне голову не заморочишь. — Откуда тебе известно, что приостановление будет «липовым»? — Сам сообразил. Если ты поняла, как я работал в первые дни, то должна была понять, и почему я это делал. А коль так — ты не отступишься. И Колобок тоже. Я вас слишком хорошо знаю. — А что Костя говорит? — Говорит, что ты меня раскусила и я вот-вот нарвусь на скандал. Ася, ну при чем тут Ольшанский? Постановление о приостановлении дела — это бумажка для следователя, а не для нас, оперативников. Следователь кладет дело в сейф и забывает о нем до тех пор, пока мы в клювике не принесем ему информацию, позволяющую продолжить расследование. Это он перестает работать, а не мы. Поэтому я и хочу, чтобы ты остановилась. Сейчас половина двенадцатого. В два часа ночи они мне позвонят, и я должен буду дать им гарантии, что ты оставишь труп Ереминой в покое. Ася, я умоляю тебя, Надя должна как можно скорее вернуться домой. Может быть, они не сделают ей ничего плохого, но она испугана, у нее может случиться нервный срыв. Ей и так несладко пришлось, когда Наташа… — Ларцев запнулся, помолчал. — В общем, имей в виду, Анастасия, если с Надей что-нибудь случится, виновата будешь только ты. И я тебя не прощу. Никогда. — А ты, Володя? Ты сам ни в чем не виноват? Тебе не в чем себя упрекнуть? — В чем я должен себя упрекать? В том, что обеспечиваю безопасность своей дочери? Они зацепили меня почти сразу после Наташиной смерти. Я разговаривал с тестем — он категорически против переезда в Москву. У них в Самаре дети и внуки, да и где бы мы стали жить все вместе? Денег на покупку большой квартиры у меня нет, обменять их жилплощадь на московскую — никаких шансов, у них две комнаты в огромной коммуналке. Мой отец — беспомощный больной старик, ему уже за семьдесят, он сам нуждается в уходе, и оставить на него Надю я не могу. Поверь мне, я перебрал множество вариантов. Хотел даже нанять женщину, вроде няньки, чтобы присматривала за девочкой, но оказалось, что мне это не по карману. Хотел сменить работу, но и здесь не вышло. — Почему? — Да потому, что там, где нужны мои знания, рядом крутится мафия, и мне снова придется выбирать: либо становиться преступником, либо день и ночь дрожать за дочку. Пришлось бы идти на совсем неквалифицированную и более низкооплачиваемую работу, а этого я себе позволить не могу. Знаешь, сколько стоит детская одежда? А школа, в которой Надя учится? Впрочем, откуда тебе знать, ты выше всего этого, тебе о детях заботиться не надо. — Володя, ну зачем ты…