С этими словами Ларцев достал пистолет и продемонстрировал Насте полностью снаряженную обойму. Настя поняла, что он уже на грани срыва, коль угрожает оружием ей, своему товарищу по работе, к тому же женщине. «Нельзя его злить, — подумала она. — Я, идиотка, разговариваю с ним как с равным, как с коллегой, как с человеком, способным здраво и логично рассуждать. А он — просто помешанный, убитый горем несчастный отец». — Ну что ты говоришь, Володенька, подумай сам, — мягко сказала она. — Если ты меня убьешь, тебя посадят, и тогда Надя уж точно попадет в детский дом. Каково ей будет расти не только без матери, но еще и с отцом-убийцей? Ларцев впился взглядом ей в лицо, и Насте стало не по себе. — Меня не посадят. Я убью тебя и твоего Чистякова так, что меня никто никогда не разоблачит. Можешь не сомневаться, я это сумею. Дверь осторожно приоткрылась, в комнату заглянул Леша. — Ребята, может, вам кофе… Взгляд его рассеянно скользнул по фигуре Ларцева и замер, остановившись на сжатом в опущенной руке пистолете. — Что это? — недоуменно, но вовсе не испуганно спросил он. Оружия в Настиной квартире он никогда не видел. — Это, Лешенька, пистолет системы «Макаров», табельное оружие майора Ларцева, — с трудом скрывая раздражение нелепостью ситуации ответила Настя, стараясь говорить как можно спокойнее. Она не хотела пугать Лешу и в то же время пыталась дать Ларцеву шанс, подхватив легкий тон, перевести все в шутку и выйти из того состояния полубезумного оцепенения мысли, в котором он пребывал. — И… зачем это здесь? Настя перевела взгляд на Ларцева, надеясь, что он сейчас скажет что-нибудь смешное и разрядит обстановку. «Ну же, — мысленно просила она, — скажи Леше, что ты учил меня правильно держать оружие, или что ты описывал мне в красках подробности какого-нибудь задержания, улыбнись, убери пистолет, тебе же самому противно, тебя воротит от всей этой ужасной ситуации, так вот тебе открытая дверь, выйди из нее с честью». Но Ларцев стоял с каменным лицом, глядя куда-то в стену, поверх Настиной головы. Она поняла, что его «заклинило». «Черт бы его взял, ведь и вправду может выстрелить, — с отчаянием подумала Настя. — А умирать-то не хочется…» — А это майор Ларцев нам угрожает, — спокойно сказала она. — Если мы с тобой не будем его слушаться, он нас застрелит. Я правильно излагаю, майор? Ларцев медленно кивнул. Насте показалось, что в глубине его глаз что-то дрогнуло. Или ей только почудилось? — И что мы должны делать, чтобы он нас не застрелил? — деловито осведомился Леша, как если бы речь шла не о шантаже и смерти, а о том, как обращаться с водопроводным краном, чтобы он не сломался. — Мы должны сидеть дома и ни с кем не встречаться. Звонить можно, но разговаривать только на нейтральные темы. — Что может быть слаще тюремной камеры, если делишь ее с любимой женщиной! — усмехнулся Леша. — И надолго нам такое счастье привалило? — Дней на пять. Пяти дней хватит, майор? — обратилась она к Ларцеву. — Успеют твои друзья за пять дней замести все следы? И снова в глубине зеленых Володиных глаз почудилось Насте какое-то движение, на этот раз она ощутила его более явственно и поняла, что нашла верный тон, что еще немного — и Ларцев очнется, придет в себя и посмотрит на ситуацию трезвыми глазами. Пока это не произойдет, он может выстрелить в любую секунду, среагировав на малейшее движение и даже на посторонний звук, на внезапный телефонный звонок. Самое главное — не сбиться с найденного тона. Только бы Лешка не ляпнул чего-нибудь! — А за хлебом можно сходить? — продолжал выяснять Чистяков, словно и не было рядом смертельной опасности, а была просто необходимость немного изменить режим. — Нельзя, Лешенька. Из квартиры выходить не нужно, — терпеливо объясняла Настя, не сводя глаз с Ларцева. — А мусор вынести? — иногда профессор Чистяков проявлял просто-таки чудеса дотошности. А Настин друг юности Лешка, рыжий, лохматый, рассеянный и чудной, ее первый мужчина и самый близкий человек, бывал порой на удивление прозорлив и догадлив. — Мусор вынести можно, — великодушно разрешила Настя, продолжая следить за Володей. «Поддается, — обрадовано думала она, — поддается». — Нет, я все-таки не понимаю, как же без хлеба? — сердито сказал Леша. — В магазин я сегодня сходил, к Новому году купил кучу продуктов, так что пять дней мы нормально продержимся, но хлебом-то я не запасся на такой срок. И молоком, между прочим, тоже. Я без хлеба и молока не могу, ты же знаешь, Настасья. Ты попроси своего майора, может, он сделает поблажку? «Перебор, — быстро подумала она. — До сих пор Леша делал все правильно. Ситуацию надо довести до абсурда, тогда она перестанет казаться серьезной. А вот насчет поблажки — это уже ерничество. Как бы Ларцев не взбрыкнул». Ларцев упорно смотрел в стену. Настя смотрела на Ларцева. Леша Чистяков смотрел на Настю. И он заметил, как непроизвольно дрогнули ее губы, готовые недовольно скривиться. — Ладно, ребята, — миролюбиво произнес Леша, будто ничего особенного и не произошло. — Я в ваши дела не лезу. Раз надо — значит надо, чего ж тут обсуждать. Работа у вас специфическая, мне все равно ее не понять. Только вы мне объясните, при чем тут табельное оружие майора Ларцева. — А при том, — тихо ответила Настя, — что майор Ларцев считает меня безмозглой и бездушной тварью. Его дочь похитили, и возвращение девочки полностью зависит от моего, то есть от нашего с тобой, поведения. И он думает, что я могу сделать что-нибудь такое, что может повредить ребенку. Он думает, что для меня чужой ребенок — это пустой звук, потому что своих детей у меня нет и отцовских чувств мне не понять. Он считает, что я могу наплевать на одиннадцатилетнюю девочку. Леша перевел напряженный взгляд на Ларцева. — Ты что, действительно так считаешь? Ларцев не шелохнулся. Он стоял боком к Леше, и о том, что происходит с ним, Чистяков мог судить только по Настиному лицу, на котором, как в зеркале, отражались малейшие изменения мимики их ночного гостя. По тому, как затрепетали крылья ее носа, как внезапно запали щеки и четче обозначились скулы, он понял, что настал момент наивысшего напряжения. Нужен последний толчок, после которого Ларцев либо выстрелит, либо опомнится. Толчок должен быть легким, незаметным, но безупречно точным. И этот толчок должен сделать он, Чистяков. Сейчас он — на манеже. На него смотрит весь зал, и он должен произнести реплику, после которой зрители либо взорвутся аплодисментами за эффектно законченную репризу, либо забросают его гнилыми помидорами за скучный и безлико исполненный номер. — Ну и дурак же ты, майор! — в сердцах сказал Леша, вложив в свои слова как можно больше искренности. Настино лицо сразу смягчилось, и он понял, что попал точно в цель. Ларцев вышел из оцепенения, спина расслабилась, голова опустилась. Он ссутулился и в один миг будто постарел лет на десять. — Обещай мне, что ты сделаешь все как надо. Обещаешь? — Ну конечно. Конечно, обещаю, — мягко ответила Настя. — Не волнуйся. Пойдем на кухню, там теплее. В молчании они пили кофе с печеньем и думали об одном и том же. Когда часы показали ровно два, Настя, встретилась глазами с Ларцевым. Оба медленно поднялись и пошли в комнату, где стоял телефон. Через минуту оглушительно прозвенел звонок. Глава двенадцатая Сорокашестилетний Евгений Морозов считал себя неудачником. Большинство его ровесников уже стали подполковниками, а то и полковниками, а он так и засиделся в капитанах, не получив даже майорской звезды. Основным его занятием был розыск без вести пропавших людей, а также скрывшихся от следствия и суда подозреваемых и обвиняемых. Работа казалась ему серой и безрадостной, он уже давно расстался с надеждой на продвижение по службе и скучно и безынициативно «дорабатывал» до пенсии. В последние годы он начал пить, понемногу, но регулярно. Настю Каменскую он невзлюбил сразу, с самого первого дня их совместной работы. Во-первых и в-главных, его приводила в бешенство мысль о том, что он должен работать бок о бок с этой пигалицей, которая младше его больше чем на десять лет, а уже дослужилась до майора. Да не просто работать, а подчиняться ей! Большего удара его самолюбию нельзя было нанести. Во-вторых, он не понимал и не признавал методов ее работы. Заумь какая-то: архивные дела, книжки на иностранных языках, бесконечные допросы-передопросы, скрипичный ключ и прочая муть. Его, Морозова, в свое время учили работать по-другому, не сидеть с умным видом на диване, а брать ноги в руки и искать, искать, искать… Не зря же служба, которой он посвятил свою жизнь, называется «уголовный розыск». Вот именно, розыск, а не что-нибудь другое. А один из главных методов его работы называется личным сыском. И ни про какие аналитические методы он и слыхом не слыхивал, да и знать о них не хотел. Злость на девицу с Петровки, 38 привела капитана Морозова к плодотворной идее раскрыть убийство Вики Ереминой самому. Самостоятельно. В одиночку. Назло всем. В отделении милиции, где он работал, недавно открылась вакансия, заняв которую можно было быстро получить звание майора, а еще через четыре года — подполковника. Это был хороший шанс, и упускать его было бы глупо. Нужно добиться успеха, яркого, громкого, утереть нос сыщикам из МУРа. Тогда и начальник отделения будет доволен, он тоже недолюбливает элиту из ГУВД. Но посвящать начальника в свои планы Морозов пока не собирался. Когда поступило заявление об исчезновении Ереминой, он, по обыкновению, сильно не напрягался. Молодая, красивая, пьющая, незамужняя — какого рожна ее искать? Протрезвеет, натешится очередным хахалем, да и вернется домой, никуда не денется. Уж сколько раз в его многолетней практике такое бывало. Однако когда Вику нашли задушенной на 75-м километре Савеловской дороги, Евгений взглянул на это дело другими глазами. В первую же неделю после обнаружения трупа он добросовестнейшим образом отрабатывал Савеловскую железную дорогу, разговаривал с милиционерами, прочесывал все электрички в поисках постоянных пассажиров, которые могли обратить внимание на броскую красавицу. Морозов по опыту знал, что люди, не пользующиеся пригородными электричками регулярно, не имеют обыкновения разглядывать соседей по вагону. Постоянные же пассажиры часто «шарят глазами» в поисках «своих», знакомых, жителей своего городка или поселка, чтобы скоротать время в пути за ничего не значащими разговорами. Упорная кропотливая работа принесла некоторые результаты. Морозову удалось отыскать двоих мужчин, видевших в электричке Еремину в сопровождении каких-то «качков». Оба пассажира обратили на девушку внимание, потому что она и ее спутники заняли купе, в котором обычно ехали они сами. Эти пассажиры были из Дмитрова, жили по соседству, работали в Москве на одном предприятии и в одну смену и уже много лет ездили в столицу и обратно одними и теми же поездами, почему-то обязательно во втором вагоне от головы электрички, во втором купе справа по ходу движения. Многолетние привычки порой оказываются сильнее любых резонов. Дошло до того, что они специально приезжали на вокзал загодя, чтобы занять свое место. Но в этот раз их опередили, и это было так непривычно, что поневоле запомнилось. В дороге они исподтишка разглядывали непонятную компанию, вполголоса обсуждая, что общего может быть у такой красивой, холеной, дорого одетой девушки с надменным лицом и каким-то больным, обращенным внутрь себя взглядом с этими «качками» без признаков интеллекта на гладко выбритых лицах. «Качки» неоднократно пытались заговорить с ней, но красавица отвечала односложно или вообще отмалчивалась. Иногда девушка выходила в тамбур с сигаретой, и один из парней непременно ее сопровождал. Через полтора часа, покидая в Дмитрове электричку, друзья-пассажиры пришли к выводу, что девушка едет куда-то по делу, а «качки» — ее личная охрана. Хотя непонятным оставался тот факт, что она едет в поезде. Если у нее хватает денег на охрану, то уж машина-то должна быть… Итак, было установлено, что Вика Еремина в сопровождении трех молодых мужчин ехала в электропоезде Москва — Дубна в воскресенье, 24 октября. Поезд отошел от станции Москва — Савеловская в 13.51, на платформу «75-й километр» прибыл в 15.34. Труп Вики нашли через неделю, время наступления смерти датировали 31 октября — 1 ноября. Нужно было установить, где же она находилась целую неделю. Как раз в этот момент Морозову сообщили, что он включен в оперативную группу, возглавляемую Каменской. Он был далеко не новичком в деле построения отношений с людьми в нужном для себя ключе. Отношения с Настей не стали исключением. Евгений постарался сделать все, чтобы отбить у нее всякое желание общаться с ним, и это ему вполне удалось. Настя не обременяла его поручениями, и он мог свободно распоряжаться своим временем, чтобы работать по убийству Ереминой. Те же задания, которые ему давались, он выполнял тщательнейшим образом, только вот о результатах докладывал Насте весьма своеобразно. Нет, он не искажал полученную информацию, упаси Бог. Он просто недоговаривал, а то и вовсе скрывал ее, «отдавая» в Настино распоряжение лишь те сведения, которые не нужны были ему самому для разработки собственной версии. Она, например, так и не узнала, что Морозов нашел очевидцев Викиной поездки в электричке, установил точное время этой поездки и даже составил весьма подробные словесные портреты ее попутчиков. Официально считалось, что «отработка» маршрута ничего не дала. Пока Настя вместе с Андреем Чернышевым опрашивала друзей и знакомых Вики Ереминой, пока разбиралась в сложных взаимоотношениях, связавших ее с Борисом Карташовым и с супругами Колобовыми, пока выясняла, кто и за что избил Василия Колобова, и делала массу других необходимых вещей, все это время капитан Морозов изучал поселки вокруг 75-го километра, показывал Викину фотографию, описывал внешность «качков» и пытался найти место, где могла бы жить Еремина в ту пресловутую неделю. И когда Насте удалось выяснить, что Вика каким-то образом попала на Савеловский вокзал и случилось это, скорее всего, в воскресенье, 24 октября, с момента поездки прошло столько времени, что отрабатывать маршрут повторно было бессмысленно. В это время Морозов уже нашел дом, где, по свидетельству жителей одного из поселков, жила девушка в обществе молодых людей. Девушку видели только один раз, когда она приехала. Больше она местным жителям на глаза не попадалась. Но зато Евгений познакомился с продавщицей из поселкового магазина, которая, как могла, припомнила, что и в каких количествах покупали временные жильцы «дяди-Пашиного» дома. По всему выходило, что было их никак не меньше троих, и среди них одна женщина. Добрался Морозов и до дяди Паши, Костюкова Павла Ивановича, сдавшего дом на месяц. Сам он жил в соседней Яхроме, в семье дочери, нянчился с внуками, а дом с удовольствием сдавал в любое время года и на любой срок. Из разговора с хозяином дома выходило, что ни один из «качков», ехавших с Викой в поезде и затем живших вместе с ней в поселке Озерки, не был тем человеком, который договаривался о сдаче дома внаем. Тот, по словам Павла Ивановича, был человеком солидным, лет около пятидесяти (может, чуть моложе, но уж точно «за сорок»), вызывающим доверие. За дом заплатил вперед и не торговался, хотя хитрый дед сразу заломил непомерную цену, чтобы потом, когда, поторговавшись, он делал солидную уступку, у нового жильца возникало чувство, что он все-таки добился своего и выгадал на арендной плате. Как добраться до загадочного арендатора, Морозов не знал. Документов Костюков, у своих жильцов не спрашивал, если они платили вперед. Конечно, это было нарушением, но в местной милиции Павла Ивановича хорошо знали и смотрели на непрописанных жильцов сквозь пальцы, тем более что в летнее время старик все делал строго по закону. Но осенью, когда дороги развезло, ехать из Яхромы на 75-й километр, чтобы оформить жильцов по всем правилам, ему ой как не хотелось. Однако все свои дела, связанные с домом, Костюков непременно фиксировал в толстой школьной тетрадке, из которой и узнал Морозов, что договор о сдаче дома в Озерках сроком на 1 месяц с 24 октября, воскресенье, по 23 ноября, вторник, был заключен в субботу вечером, 23 октября. А дальше Евгений положился на удачу и очертя голову ринулся прочесывать автомобильную трассу, соединяющую Москву и Яхрому. Он надеялся на то, что человек, снявший дом Костюкова, приехал на машине. В этом случае надежда, хоть и слабая, но была бы. Если же он прикатил в Яхрому на электричке, тогда пиши пропало. Всю неделю, пока Каменская была за границей, он, проклиная мокрый снег, ветер, хлюпающую грязь под ногами и непроходящий насморк, метр за метром шел по Дмитровскому шоссе, останавливаясь у каждого поста ГАИ с одним-единственным вопросом: о водителях, задержанных за нарушения или остановленных для проверки в субботу, 23 октября. Ему давали толстые папки с подшитыми в них протоколами за октябрь, и Евгений тщательно выписывал все данные о водителях, остановленных на посту в тот день. Он не искал кого-то конкретного, потому что понимал, что за рулем мог быть и сам «арендатор», и кто угодно другой. Более того, Морозов был абсолютно уверен, что если уж этот человек приехал в Яхрому на машине, то с ним непременно должен был быть один из тех «качков», которые на следующий день поселились в Озерках вместе с Ереминой. А как же иначе? Жители поселка видели новых жильцов, но ни один из свидетелей не припомнил, чтобы они спрашивали дорогу к дому Костюкова. Это означало, что дорогу-то они уже знали. Стало быть, за день до этого, заплатив за дом и получив ключи, «арендатор» должен был поехать в Озерки, найти тот дом и показать своему попутчику, чтобы назавтра странная компания не светилась на весь поселок бесконечными расспросами. Был у Морозова еще один вопрос: почему же в субботу, 23 октября, «арендатор» сумел найти дом Костюкова, не задав, судя по всему, ни одного вопроса жителям Озерков? Компанию, приехавшую в воскресенье, кое-кто увидел и запомнил, а вот двоих мужчин (или все-таки одного? Нет, пожалуй, двоих) на машине, приехавших в субботу и искавших дом дяди Паши, не заметил никто. Это было странным, и объяснения у Евгения этому факту не нашлось. Но все равно он был убежден, что в той машине, которую он искал, должно было быть, как минимум, два человека. Если, конечно, вообще была такая машина. Но мысль о том, что они могли воспользоваться электричкой, Морозов гнал от себя, ибо мысль эта лишала его всяких перспектив на успех. В одном из отделений ГАИ его спросили: — Кого ищешь-то, капитан? Может, мы его знаем? — Кабы я сам знал, — тяжело вздохнул Морозов. — Так, проверяю на всякий случай, вдруг повезет. — И имени не знаешь? — Нет. — А марку машины? — Тоже нет. Может, они и проезжали здесь, но их ни разу не остановили. — Да-а, парень, — покачал головой пожилой сержант ГАИ, — тебе не позавидуешь. Ты знаешь чего сделай? Поспрашивай вокруг Икши. У них в конце октября ЧП было, двое малолеток из колонии сбежали, так они целую неделю все до единой машины шерстили, пока ребят тех не поймали. Твой клиент куда ехал-то? — В Яхрому. — Ну, стало быть, мимо Икши ему никак не проехать. Если он как раз в ту неделю попал, кода проверки шли, его обязательно должны были остановить и все данные зарегистрировать. В Икшу Морозов летел как на крыльях. Да, здесь его ждала удача. Из расположенной в Икше колонии для несовершеннолетних преступников как раз накануне, 22 октября, в пятницу, сбежали двое подростков. Впрочем, подростками их можно было назвать весьма условно: обоим уже исполнилось по 18 лет, и они ждали этапа, чтобы отправиться досиживать свои немалые сроки в колонии для взрослых. Оба беглеца шли по одному делу — вооруженный разбой и убийство, в зоне для малолеток отбыли чуть меньше года, и теперь им предстояло провести оставшиеся 9 лет в условиях куда более жестких и куда менее комфортных. Побег, судя по всему, был организован кем-то «с воли». Парни считались опасными, склонными к насилию, поэтому сразу же после обнаружения побега Икшу взяли в плотное кольцо, через которое проскочить незамеченным было невозможно. Было достоверно известно, что беглецы прячутся где-то в радиусе 10 километров, и их успешно выловили, когда они на пятый или шестой день попытались выбраться из городка… Вечером того же дня перед Морозовым лежал невероятной длины список водителей и их машин, проезжавших через Икшу в направлении Яхромы 23 октября. Надо было начинать отсев. Костюков утверждает, что человек, пожелавший снять дом, появился у него после обеда. Из списка, таким образом, сразу были исключены те, кто проследовал в направлении Москва — Яхрома до 12 часов дня и после б вечера. Затем были вычеркнуты грузовики-транзитники, затем машины, в которых ехали семьи с детьми (при условии, разумеется, что среди них был только один мужчина), затем настал черед машин, в которых ехал только один водитель, либо по возрасту не похожий на «арендатора», либо женщина. Евгений просидел над списком до поздней ночи, пока в нем не осталось, наконец, 46 машин, в которых ехало в общей сложности 119 человек. 85 из них были жителями Москвы, и ими Морозов планировал заняться в первую очередь. К моменту возвращения Каменской из Италии у капитана появился реальный подозреваемый: некто Николай Фистин, руководитель молодежного спортивного клуба «Варяг». Вместе с ним в машине следовал Александр Дьяков, москвич. Помня о том, что свидетели, давая словесное описание спутников Ереминой в электричке и в поселке, характеризовали их как спортивных молодых людей с накачанной мускулатурой, Морозов понял, что здесь, пожалуй, «горячо». Попробовать, во всяком случае, стоило. Если след окажется ложным, — что ж, в списке оставалось еще 29 машин, будем работать дальше, решил он. На 19 декабря, понедельник, у него была назначена важная встреча с человеком, который мог кое-что порассказать о клубе «Варяг» и его руководителе. Поэтому когда накануне Каменская, едва приехав домой из Шереметьева, собрала всю группу и попыталась впрячь Евгения в очередное заумное мероприятие, он сделал все возможное, чтобы уклониться от участия в этом, хотя бы в понедельник. Впрочем, эта пигалица с Петровки оказалась на удивление уступчива, не давила на него и не командовала. «Не можешь — так не можешь, — сказала она, пожав плечами. — Подключишься во вторник». Ко вторнику уверенность капитана Морозова в том, что Фистин и Дьяков — те, кто ему нужен, несколько окрепла, хотя изрядная доля сомнений все же оставалась. Он решил понаблюдать за клубом, и очень скоро обнаружил, что Фистиным и Дьяковым интересуется не только он один. Наметанным профессиональным глазом он сразу определил работу коллег. Выходило, что эта Каменская (как ни пытался, он не мог придумать женского эквивалента слову «молокосос», дальше «молокососки» его фантазия не шла, поэтому про себя Морозов называл ее либо пигалицей, либо по фамилии), так вот, выходило, что Каменская все-таки подобралась к клубу, только с какой-то другой стороны. Злости и разочарованию капитана не было предела. Но, поразмышляв некоторое время, он вдруг сообразил, что может гордиться собой: он один сумел получить тот же результат, что и Каменская, у которой в подчинении была целая группа. Конечно, Евгений при этом изрядно кривил душой, ведь он-то скрывал добытую информацию, в то время как все остальные щедро делились с ним, так что на деле выходило, что у него было весьма ощутимое преимущество. Но это не помешало ему воспрянуть духом и испытать прямо-таки мальчишеский спортивный азарт. Раз силы равны, думал он, то можно еще потягаться. Пусть мы в какой-то момент оказались в одной точке, но мы пришли к этой точке разными путами, наши дороги и дальше разойдутся. Вот и поглядим, кто свой маршрут пройдет быстрее! Но долго соревноваться с Каменской Евгению Морозову не удалось. Дьяков куда-то пропал, а буквально на следующий же день рано утром Каменская позвонила и сказала, что работа по делу об убийстве Вики Ереминой прекращается и он, Евгений, может считать себя свободным. Все возможные версии проверены, ни одна из них к успеху не привела, сразу после праздников будет вынесено соответствующее постановление следователя.