— Саня, привет. Кукуешь там? Найди мне Нефедова, будь другом? Ага, прямо сейчас. Нет его там. Только что сменился. Далеко не ушел. Или в столовке лопает, или черта в ступе толчет, или… — Он подумал: «В машбюро глазки девочкам строит». Но это так трудно было себе представить: Нефедов — и глазки, что Зайцев просто кашлянул. — Короче, перехвати на выходе, а? Да, ко мне прямо отправь. Я у себя, да. Нажал рычаг. Набрал короткий внутренний номер. — Хася Борисовна, а моему сотруднику бронь проездную ведь уже оформили, верно? Вот спасибо. А карточки? Вот спасибо. Конечно, ожидал! Просто спросил. Забрал уже? Нет‑нет, все в порядке. Мы просто разминулись. Ага. И вам. Что это они все заладили — удачи да удачи. Он нажал на рычаг. Где только этого чертова Нефедова носит в коридорах? Ладно. И в распределитель вдвоем пилить веселее. Зайцев терпеть не мог эти заведения. И что еще за распределитель такой — где «Елисеевский», но со стороны радио? О таком ему слышать не приходилось. Он обернулся, чтобы поставить аппарат обратно на стол. Соколова так и сидела, выпрямившись. Ноги вместе. Руки сложены, показывая кругленькие пуговички на манжетах. Потеки рвоты на блузке она, видимо, уже успела оттереть платочком. Выражение на лице: готовность. Зайцев рассвирепел. Не в его правилах было кричать на женщин. Даже некрасивых. Даже активисток. Он перевел дух. — Товарищ. Соколова. Она засуетилась. Заелозила: тесная юбка мешала ей просунуть руку в карман. — Я… Товарищ Зайцев… Вы не подумайте… У меня все есть… Вы не подумайте… Я получила… Она вытаскивала и клала на стол какие‑то бумажки, слегка помявшиеся в кармане. Лиловели печати. — Вот. И бронь. И карточки. Я все получила. Меня товарищ Коптельцев ввел в курс. Вы не беспокойтесь. Я не больная. Мне уже хорошо. Я себя прекрасно чувствую. Великолепно. У меня вообще железное здоровье. Вот прямо же‑лез‑но‑е. — Какая бронь? Круглые честные глаза были ему ответом. — До Новочеркасска. Туда и обратно. Меня выделили. Комячейка ваша тоже одобрила. Я ваш дополнительный сотрудник. Она неправильно поняла выражение на зайцевском лице. И поправилась: — Сотрудница. * * * На кухне на этот раз горел свет. Зайцев остановился, облокотился на косяк. Матрена развешивала выстиранное. Он узнал свои вещи: на веревке уже повисли зайцевская рубаха, тщательно составленные в пары носки, всякая дребедень. Остальное было чужим. Белело расправленное на веревке полотенце, богато вышитое красными нитками. «Матреша шила — птичка пела», — прочел он. А рядом — детские штанишки. Женщина разогнула спину. Обернулась. Пугливый взгляд — ожидающий взгляд. — А мы с Катериной стирку это… по очереди. Они обе страшно беспокоились, что тощее зайцевское хозяйство давало им мало работы. — Вот спасибо, — постарался приветливо выговорить Зайцев, давя зевок. — Очень стирка кстати. Мне все чистое нужно будет завтра с собой взять. В глазах у Матрены заметалась паника. — Катерина постирала. А я сполоснула. — Она медленно обтирала руки передником, руки дрожали. — А надолго едете‑то? — Лицо ее стало совсем жалким. — Работы не будет, стало быть? — Матрена, послушайте. Я не знаю, что у вас с Пашей за дела. И у Катерины тоже. И даже не спрашиваю. А только вот что я скажу. Если вы от мужа прячетесь, муж вас лупит, или ребенка смертным боем бьет, или пьет, или еще делом каким таким для милиции интересным промышляет, то бояться вам нечего. А надо заявить. Это вам не старые времена. Управу на него быстро найдем. Лицо ее исказилось. Она покачала головой. — Не бьет. Нету мужа, — выдавила она и посмотрела отчаянно. — Мне только бы работа чтобы, угол чтобы… Кормить. Не гоните! Христа ради. Зайцев не нашелся с ответом. — Никто вас не гонит. С чего вы… Я просто остановился по дороге в комнату. Красивое полотенце. Я имел в виду… Вышивка, — показал он. Матрена бросилась к нему. Схватила за руку. И Зайцев готов был поклясться: она собиралась бухнуться на колени и тянула его руку к губам. — Вы что, офонарели, Матрена? Что еще за рабовладельческий строй? А ну вставайте! — Спасибо, — шепотом вскрикивала она. — Спасибо. Глава 7 — Чумадан? — переспросил сосед Колпаков. Сдвинул кепку на затылок, показал седые брови и удивленно наморщенный лоб. — Ты куда это намылился? — Командировка, — неопределенно буркнул Зайцев. — Ишь ты. Куда? — но спохватился: вопрос лишний. — А чумадана‑то у меня и нет! — поспешил ответить он. — Откудова чумадану‑то быть? Всю жизнь дальше Охты не выезжал. Да я и с Охты бы не выезжал, если бы меня сюда советская власть не засунула. Мол, пожалуйста, где жил буржуй, теперь простой токарь живет. Только что мне с того? Что — известно: теперь простому токарю приходилось каждый день трехать на завод и с завода через весь город. Колпаков поскреб небритый подбородок. — Ты это, у Нинки спроси, — посоветовал он. — Стукнись в комнату. Вроде она со службы притащилась уже. Но и у Нинки чемодана не было. — Откуда? Когда мне по курортам таскаться‑то? Ты стукнись к Павловым. Павловы отправили его к Катьке. А Катерина Ивановна — к Мирре Исааковне. А та… Словом, на примере собственных соседей Зайцев довольно быстро выяснил особенность коренных ленинградцев: они никуда не ездили. Да и сам он не бывал нигде, кроме Москвы. Между тем скудное имущество: носки, белье, рубашка, туалетные принадлежности — уже было разложено на кровати и ждало, когда его превратят в багаж. Черт, не в авоське же тащить. Авоськи у него, впрочем, тоже не было. От сборов его отвлек стук в дверь: соседка Павлова нашла старый сидор, с которым ее муж служил в армии. — Чистый, — веско добавила она. — Хоть и давно стиранный. Сидор точно был еще хоть куда, только пах пылью. Зайцев сердечно ее поблагодарил. — Ты это куда? — тут же скрестила на груди руки Павлова. И даже облокотилась на косяк. Устроилась для подробного уютного разговора. — В командировку. — Зайцев пообещал беречь одолженный мешок как зеницу ока и мягко выпроводил соседку за дверь. Быстро затолкал вещи. И остался доволен собой. Потом он еще куда‑то выходил, входил, снова выходил. И когда вернулся в комнату, сидор уже топорщился на кровати набитыми боками, а Паша душила ему горло тесемками. — Это что? — Духом святым там питаться, что ли, будешь? — не оборачиваясь ответила Паша. И тут же начала инструкцию: — Сперва съешь курицу. Чтобы не испортилась. Она на самом верху, в газете. Потом яйца. Консервы и прочее я на дно положила. Это на самый последок. И пирожков там тебе напекли. Зайцев рассердился. — Паша, куда я этот ресторан поволоку? Вот охота мне валандаться. — Не ресторан. А паек. Служебный, — веско возразила Паша. — Раз выдали, значит, надо. Паек в этом и правда весьма закрытом распределителе (бывший «Елисеевский», вход с другой стороны) выдали обильный. Три женщины вечером — Паша с «кухаркой» и «нянькой» — разглядывали груду снеди на столе. — Я в командировке буду, а вы, пожалуйста, разбирайте, — смутившись, пригласил Зайцев. Под скудной электрической лампочкой блестели жестью консервные баночки.