— Извините, у вас миски неглубокой не найдется? Мыло, кисть, бритва болтались в полупустом сидоре. — Найдется, найдется, — быстро пропела Патрикеева. Зайцев послушал ее торопливые шаги — она каталась туда‑сюда по комнате. Двигала ящиками, поскрипывала дверцами. И бормотала: — Где же тут мисочки такие?.. Вроде бы видела… Только где? Валя, ты мисочки здесь такие не видел? — Хозяин пробормотал что‑то неразборчиво. — А я вроде видела. Но где? Содержание этого диалога несколько озадачило Зайцева. Но не слишком — не успело. Просунулась рука с жестяным ковшиком. — Подойдет? Зайцев ответил: — Годится, спасибо. Когда он вышел, все уже сидели за столом. Сам «хороший человек» Валентин Патрикеев — молодой и в кудрях, но, несмотря на молодость, уже немного располневший: над краем партийной толстовки нависал зарождающийся второй подбородок. Напротив него Патрикеева — быстрая, по‑среднерусски круглолицая, крутобокая, круглоглазая. И Зоя — она была немного бледна и сидела излишне прямо. — Прошу — завтракать! — пропела Патрикеева. — Прошу, прошу, — приветливо двинул стулом, переместил газету хозяин. Поганый кошак вертелся тут же. У ножки стула Зайцев заметил телячий портфель: хозяин убегал на службу. И чулки. Заграничные, шелковые. Совсем как Зоины. Вот только обтягивали они крупную твердую ногу Патрикеевой. Хозяйка перехватила взгляд гостя, со стуком убрала ногу под стол, под холщовую скатерть. Зайцев вернул Зое книгу. — Простите, одолжил. Она кивнула. Положила книгу рядом. Хозяин тотчас макнул глаза. — Вы читали «Тихий Дон»? — оживленно завязал разговор Патрикеев. У него был голос опытного выносливого болтуна: слова сыпались как горошины. — Как вам понравилось? — Интересное произведение, — обтекаемо высказался Зайцев, садясь. Что Патрикеев намерен докладывать о каждом их слове и шаге прямо товарищу Емельянову, он не сомневался; для того их с Зоей и поселили не в какой‑нибудь Дом колхозника или общежитие, а в этот хорошенький маленький домик. Зайцев только не знал — один ли Патрикеев или и жена его тоже. А впрочем, без разницы. — В прессе была дискуссия, — вкрадчиво продолжал Патрикеев. Безличная манера, привившаяся на собраниях в Ленинграде, похоже, в Новочеркасск этот новый стиль тоже успел дойти: «есть мнение», «бытуют представления», «слушали», «постановили». Зайцев сразу оглох ко всему, что Патрикеев сказал, говорил и только намеревался сказать, и придвинул к себе тарелку с кашей. Патрикеев вещал. — Да, любопытно, — только и вставлял Зайцев изредка, отталкивая ногой кота — тот крутился под столом среди ног, выпрашивая подачку. — Любопытно, вы находите? А я не понимаю, как это: если есть подозрения, что товарищ Шолохов совершил литературное воровство, плагиат, то эти подозрения должны быть вынесены на партийное обсуждение! — Вот вы скажите ваше мнение! Вы культурный товарищ из Ленинграда! — встряла Патрикеева. — Товарищ Патрикеева преподает русский язык и литературу в местной школе, — сдавленно подала голос Зоя. Зайцев поднял на нее взгляд от тарелки. — Я в литературе не разбираюсь, — пожал плечами Зайцев. — Но вы же читали? — пристал Патрикеев. — В прессе поднимался вопрос относительно товарища Шолохова, что… Но в этот момент Зоя резко встала, «извините» — и стремительно вышла из‑за стола. Ринулась сквозь сени. Хлопнула дверь. — Что такое? Что такое? Что я сказал? — засуетился Патрикеев. А глаза — забегали. — Одну секундочку. — Зайцев поднялся. «Хорошие люди» не двинулись с места, только посмотрели друг на друга. «Оба стучат», — сделал вывод Зайцев. Еще в сенях он услышал нутряной звук. А когда выглянул во двор, Зоя уж отплевывалась, утирала губы тыльной стороной ладони. — Не смотрите, — сердито приказала она. А потом стала приминать траву носком туфли с бантиком. Вернее, не траву, а что‑то в траве. — Зоя, перестаньте… — Я в порядке. — Вам плохо. Вы явно больны. — Мне хорошо. С чего вы решили… Мне — хорошо! Ему пришлось посторониться. Зоя, не глядя на него, вошла в дом. Теперь она в самом деле выглядела лучше — порозовела, оживилась. Зайцев решил, что уже в конторе НКВД сбагрит ее куда‑нибудь. Под предлогом липового задания. Сделать и напечатать выжимку какого‑нибудь толстого скучного тома или местных газет за неделю. Пожалуй, газет правдоподобнее. В трех экземплярах. Найдя решение на сегодня, он повеселел. Снова опустил ложку в кашу. — Вы сейчас куда? — не удержался Патрикеев. — В НКВД, — с оттенком удивления ответил Зайцев. Патрикеев кивнул. Но успел глянуть на жену. Ушел на службу Патрикеев. Патрикеева, увидев, что Зайцев потянулся за кепкой, тотчас накинула на плечи шаль. — Я вас провожу! Но и это не испортило Зайцеву настроения. Он правда думал начать день с визита в НКВД: уладить питание — выправить карточки в местную столовую. Новочеркасск казался Зайцеву все симпатичнее. Приветливее топорщились тополя, акации выглядели мило‑растрепанными. То ли дело было в сытном завтраке, то ли в том, что немного походило на питерскую Коломну. Для полного сходства только недоставало неба и камня, а Коломне — зелени. Пара воинственных памятников попалась по пути. Мимо проехал открытый грузовик, полный красноармейцев. Потом еще один — в ту же сторону. В обоих была какая‑то неприятная целеустремленность. Видимо, из‑за ровного механического хода машин, так не похожего на нестройный волнообразный ход всего остального на улице — повозок, прохожих, баб, собак. Трещали воробьи. На башмаки быстро осела пыль — они сделались какими‑то пепельными. — Вот бывшая женская гимназия, теперь школа, — звонко поясняла Патрикеева. Ей, очевидно, хотелось поболтать — она ждала вопроса: что за школа, как ученики, каникулы. Но Зайцев не задал, а взгляд Зои плавал по акациям — ей хотелось туда, в кружевную тень. — Пришли, — наконец, объявила Патрикеева и показала на знакомый особнячок. — Теперь‑то уж точно не заблудитесь, — приветливо пропела она. — Обратно‑то дорогу вечером найдете? Запомнили? Не заблудитесь? Зайцев ее уверил. — Ну до вечера. Зоя пожала ей руку, Зайцев тоже тряхнул полную мягкую ладошку. И отметил: Патрикеева сразу не пошла, убедилась вначале, что «гости из Ленинграда» — «культурные люди» — точно двинули к входу в НКВД. — Глядите не заблудитесь! — еще раз крикнула она. Зайцев отметил глазами чернокрылый «Форд», стоявший у бывшего купеческого крыльца. Явно вымытый с утра: пыли на лакированных крыльях еще не было. Кто сидел внутри — рассмотреть не успел. Зоя помахала вслед Патрикеевой, обернулась к Зайцеву: — Вы что, знаете эту машину? — Нет. Автомобиль облепили мальчишки. Они сами были похожи на воробьев — стремительная, чирикающая, пыльная стайка. Наиболее смелые норовили пристроить грязноватые ноги на подножки. Руки тоже не блистали чистотой. — Эй, стекло не трожь лапами, — беззлобно прикрикнул шофер в голубой фуражке. Шофер высунулся. Стайка дернулась, но не упорхнула — это было бы выше их сил. Шофер жестом парикмахера обмахнул фары. Бросил тряпку под сиденье, задвинулся сам. Восторженное внимание пацанят ему скорее нравилось. Зайцев вспомнил клейкий неуклюжий диалог, вычитанный ночью. Вопросы, заданные бумажными плоскими — липовыми — героями. «Вот и ответ», — подумал он. Эти мальчишки были будущим. Оно восторженно ласкало взглядом фары, шины, нагревшиеся на солнце крылья и радиатор. — Идете? — нетерпеливо‑раздраженно позвала Зоя. Жара, очевидно, уже доконала ее. Манжетом шелковой блузки Зоя осторожно промакивала верхнюю губу, подворачивая ее так, чтобы не оставить на шелке отпечаток помадой. Зайцев буркнул: