— Знаете, с такими знаменитыми лошадями все равно как со знаменитыми людьми, артистами там, учеными или писателями. Все советские граждане перед законом, конечно, равны, но… Знаменитая персона поневоле привлекает внимание. Вы же понимаете, о чем я, верно? Взгляд не смягчился. Так он, наверное, смотрит на студентов, которые на экзамене лупят мимо темы билета. Надо менять пластинку. — Да, лошадью Пряник был действительно выдающейся, — без охоты согласился ветеринар. — Вот‑вот, — другим тоном заговорил Зайцев. — Я сам человек не азартный, но даже я, знаете ли, не пропускал его выступлений. Только лишь на чудо природы посмотреть. Даже не знатоку понятно. Вот уж правда — Холстомер. Он сделал паузу. И на этот раз угадал: интеллигентный милиционер расположил Кольцова несколько эффективнее, чем милиционер‑дурачок или милиционер‑обыватель. — Присаживайтесь. Что же вы стоите, — спохватился, показал ладонью Кольцов. — А что вас интересует? — Вы проводили замеры. Вскрытие… Кольцов все молчал — ждал вопроса. «Однако. Калач», — подумал Зайцев, глядя в желтоватые рысьи глаза. И, опасаясь, что этот Сусанин поведет его в болота иппологии, быстро предупредил: — Вопросы селекции и породы в данном случае меня не интересуют. — Что же интересует уголовный розыск? Молчание. Баки чуть светились на солнце, валившем в высокое старинное окно без занавесок. Кот, понял Зайцев. Кот, который с каменным терпением ждет мышь. Кажется, он почти дремлет. Почти уже Будда. Как вдруг — молниеносный удар лапы. Да, с таким бессмысленно ходить вокруг да около. Он так может часами сидеть. С таким лучше прямо. — Я хотел бы посмотреть отчет о вскрытии. Вы ведь составляете такие отчеты? Кольцов кивнул. — Все как у людей. Чем, по‑вашему, лошади отличаются? Он принялся приподнимать за уголок папки и бумаги, стопкой лежавшие на столе. «И что я там собираюсь прочесть, кроме букв? — уныло подумал Зайцев. — Ладно, там как‑нибудь разберемся». Кольцов перекинул Зайцеву тоненькую папку. — Я заберу, с вашего позволения. — Зайцев положил сверху ладонь, а сам не сводил глаз с товарища Кольцова. Тот не сморгнул, не отвернулся. Только двинул плечом. — Мне все равно. Это копия. Ему было не все равно, это Зайцев понял. Кольцов напрягся. Но давить на товарища Кольцова, особенно сейчас, не имело смысла. Все равно что давить на железный шкаф. Сейчас надо было просто уходить. Зайцев поднялся. Сунул папку под мышку. Сердечно поблагодарил за помощь. Кольцов приподнял в улыбке губу. Зайцев в ответ фальшиво просиял. «Что же тебя так взволновало, товарищ Кольцов? Что ты там увидел?» — уже в коридоре задал себе вопрос Зайцев. Он отошел к окну. Кольцов запирался, ясно. В разговоре с милиционером люди могут делать это по тысяче разных причин, и только некоторые — потому что виноваты. Кольцов совершенно точно был в смятении. Но почему? Зайцев пролистал отчет. Он зря опасался каракулей типично докторского почерка, отчет был уже перепечатан машинисткой. Но толку? Ясной выглядела только схема лошади, на которой быстрая и точная рука Кольцова отметила какие‑то синие стрелки, неровные овалы. Какие? Что отметила? — Эй, — крикнул он. — Да, товарищ, вы. Товарищ был совсем зеленый. Лет двадцати, может, и того меньше. Длиннолапый и тощий, как вдруг вымахавший щенок. Фалды халата были мятыми — отсидел в библиотеке, должно быть. — Товарищ, — сверкнул Зайцев удостоверением, — я из милиции. На безусом лице мелькнула тревога. Зайцев поспешил ее развеять. — Вы не подскажете?.. Вот бумажку получил. А что в ней написано — ни черта не смыслю. Все слова понял, а не понял ничего. Наука. Хоть головой о стену бейся. Это молокососу польстило. Вид у него стал до смешного надменный и знающий. Он завел руки за спину. — Вот тут что говорится? — Зайцев протянул страницы, позаботившись, чтобы палец его прикрыл слово «Пряник». — Посмотрим, посмотрим. — Студент быстро побежал глазами по строчкам, изредка прыгая на рисунок и обратно. — Что это с вашей лошадкой случилось? — участливо спросил он. — Умерла, — простодушно ответил Зайцев. — На полном, можно сказать, бегу. А на вид такая здоровая. — Ого. Не такая уж здоровая. — Что такое? — всполошился «простой мильтон». — Что вы говорите? Палец студента‑ветеринара показал на схему. Губы сложились в трубочку и неумело изобразили свист. Голос зазвенел: — Легкие по взвешивании показали почти тридцать килограммов! — А сколько надо? — Четыре с половиной. Пять, может. Лошадь‑то какая была? — Хорошая, — огорченно признался Зайцев. Студент осклабился. — В смысле — скаковая, гужевая? — Скаковая. Породистая, — добавил Зайцев. — Тогда и все шесть с половиной кило могли быть. Но тридцать! Вы что там с ней в милиции делали? — Это как же тридцать? — волновался милиционер‑простак. — Раздуло его, что ли? Это как понимать? А что, тридцать килограмм — от этого лошади умирают? — Тридцать — это значит, что его легкие были переполнены кровью. Да ваш коняга захлебнулся жидкостями собственного организма. Вот, смотрите. И показал пальцем на два слова. Зайцев сунулся к вахтеру. — Позвонить здесь откуда можно? — А вам к кому? Я соединю. «Этому все надо знать», — беззлобно подумал Зайцев. Начальству его, точнее. Посвящать вахтера, а с ним и товарища Савченко Зайцеву не хотелось. — Мне по городскому. Тот с неудовольствием кивнул на телефон, висевший на стене. Зайцев отошел. Потрепанный тощий справочник Ветеринарного института вежливо лежал тут же, на маленькой полукруглой приступочке, прибитой у аппарата. Номер Зайцев нашел быстрее, чем выудил из кармана звонкую мелочь. — Кольцов, — неприветливо пригласил собеседник. — Причина смерти — коллапс легких. Легкие Пряника в момент смерти были переполнены кровью, — быстро и серьезно проговорил Зайцев. — Он в буквальном смысле слова задохнулся. Пауза. Длинная‑длинная, хватит, чтобы могло прекратиться само время, а ты сам — стать Буддой. Наконец Кольцов бросил: — Поднимитесь. Нет, не надо. Я спущусь. * * * Руки без папиросы занять было нечем. Зайцев сунул их в карман, облокотился на шершавый ствол, подставил лицо солнцу. В зеленых кронах трещала мелкая птичья дребедень. Кольцов был без пиджака. Зажав папиросу зубами, закатил рукава сорочки. Заговорил — папироса запрыгала в углу рта: — Я только не пойму, с каких пор уголовный розыск интересует, отчего умирают лошади? Кольцов поглядывал на Зайцева сквозь завесу сизоватого дыма — в теплом воздухе она едва колебалась. Изучал. Зайцев ему не мешал. Он видел перед собой железный шкаф. Такой только или взломать, или дать ему открыться самому. Найти ключик, комбинацию шифра. Зайцев не спешил. Ломать товарища Кольцова он не собирался. — Погиб наездник. Кольцов, затягиваясь, кивнул, мол, слышали. Выпустил дым. — Что же здесь уголовного? Печально, но бывает. Служба такая. Так с ним можно кружить часами — шерочка с машерочкой. Такой закружит. Если захочет. И Зайцев прямо посмотрел ему в глаза. — Вы мне скажите, что здесь уголовного. Кольцов пожал плечами.