Выглядела она тютелька в тютельку на свои законные двадцать один и ни минутою старше. Максим внезапно ощутил себя в привычной роли учителя. – Так, – сказал он. – Стой тут и никуда не уходи. Впрочем, действительно, куда ты в таком виде пойдешь? Тебя ж нравственный патруль в два счета загребет в таком прикиде. Вот что, лезь давай обратно в кабинку и никому больше не открывай. Сейчас я сдам швабру и прочие причиндалы, душ приму и вернусь сюда за тобой с нормальной одеждой. Какой хоть у тебя размер? * * * Переодевшись в майку и джинсы, она слегка успокоилась, но выглядела по-прежнему настороженно и как-то безнадежно тоскливо. – Тебя как звать-то? – спросил Максим. – Галадриэль, – ответила она без всякого выражения. Максим сочувственно присвистнул. – Кто ж тебя таким имечком наградил? – Ну кто-кто? Родители. Главное, назвали, а сами слиняли из школы и за столько лет ни гугу. А я теперь ходи мучайся. Нашла б, поотрывала им кой-чего. Но где ж их теперь искать-то? К тому ж вряд ли они все еще вместе. – Так ты из школьных детей? Ну ясно, ясно. – Максим понимающе покивал. – Ну и чего тебе ясно? Чего тебе ясно, дядя? Вот все вы такие уроды! Понаделаете детей без счету, а школа потом с ними мучайся. А они, наоборот, со школой. И так по кругу. Ненавижу! – Она заскрипела зубами, и лицо ее исказилось. – Ну тише, тише. – Максим положил было ей руку на плечо, но она шарахнулась, как от удара. – Зачем ты так уж сразу про всех-то? Ты, наверное, недавно только школу окончила? – Этим летом. Ну и что с того? – Да ничего. Просто ты еще не научилась разбираться в людях и в ситуациях. Наверное, и за оградой одной ни разу побывать не пришлось? Да это все придет, не волнуйся. Со временем… – Ну хорошо, а до этого мне что, в кабинке туалета сидеть? – задиристо перебила она его. Максим смутился. – Да нет, зачем же в кабинке? Ты вообще как там оказалась? Ты ж мне и не рассказала еще ничего. Давай, давай, не стесняйся, выкладывай! Глядишь, я тебе помогу. – Никто мне теперь не поможет! – Лицо ее сморщилось, и Галадриэль горько заплакала. Помня ее первую реакцию, Максим больше не пытался к ней прикасаться. Он просто протянул ей пачку бумажных платочков. – Понимаешь, – сказала она сквозь слезы, – я приехала сюда только вчера. Прямо из школы, понимаешь? Прямо с самолета пошла, как положено, в отдел общественных работ. Они мне там дали список. – Так. – Максим начал догадываться, в чем дело. – И что же ты выбрала? – Услуги по сопровождению. – Галадриэль совсем по-детски шмыгнула носом. – Мне одна тетка в очереди посоветовала. Говорит, работенка непыльная и к тому же час считается за два. Я не думала, что будет так мерзко. Я думала, будет прикольно. Думала, ну может же кому-нибудь просто быть одиноко. И я ведь тут тоже совсем одна. И теперь я… Я ведь там зарегистрирована на две недели. Ой, что ж со мной теперь будет, ой, божечка мой! – голос ее опять сорвался. Максим опять терпеливо дал ей прореветься. Что ж, она права. Взрослая уже, должна понимать. Две недели неявки на общественные работы – это вам не шуточки. Но господи, какой же мерзавец ей попался! Видел же, что перед ним ребенок совсем! Бывают же мрази! – Он… что-нибудь… с тобой сделал? Галадриэль замотала головой. – Он не успел. Я убежала. Мы были в номерах, на верхнем этаже торгового центра. – Не плачь, – сказал Макс, чувствуя себя отчасти добрым волшебником. – Не конец света. Сейчас мы с тобой все это разрулим. Сперва пойдем к врачу. Он даст справку, что у тебя нервный срыв, и бюллетень на два дня, и официальное освобождение от данного вида общественного труда из-за полной твоей к нему профнепригодности. Это ж любому невооруженным глазом видно! Потом мы с тобой в первом же интернет-кафе зайдем на соответствующий сайт – я тебя научу, у вас же там в школе, небось, и доступа к интернету толком не было? Да ничего, это просто. Ты там зарегистрируешься, и сама, без всяких дурацких теток, устроишься на эти две недели посудомойкой в какое-нибудь кафе. Хорошо? Галадриэль быстро-быстро закивала и так вцепилась ему в руку своими накладными когтями, что Макс чуть не взвыл. Она точно боялась, что он вот-вот исчезнет, растает в воздухе и она опять останется наедине со своими проблемами. «Господи, хранил бы ты, что ли, их, идиоток! – мысленно воззвал Макс. – А если бы моя Машка так?!» Его прямо-таки замутило от одной мысли, и он даже не заметил, что впервые в жизни назвал Машку своей. * * * В огромном полутемном зале столовой они сидели вдвоем. Детей давно уже покормили и увели спать. Учителя и обслуга в каникулы редко когда ужинали в столовой, в крайнем случае делали заказ, и ужин присылали к ним на квартиру. Старшие школьники, по возрасту уже освобожденные от ежеминутного надзора, но в силу обстоятельств не выпущенные на каникулы, ужинали, конечно, в столовой, но не по расписанию, а кто во что горазд. Повара просто не убирали после раздачи котлы, зная, что иные голодные души совершают набеги на столовую прямо посреди ночи. Вообще, в каникулы в школе царила полная расслабуха, особенно в вечерние часы, когда немногие необходимые дела были уже переделаны. – Ну что, друзья встречаются вновь? – Ерофеев забрал у Ани поднос и помог поставить на стол. На подносе вперемешку громоздились яблоки, котлеты, куски хлеба, сыра, огурцы, помидоры и стояли две чашки холодного чая. – А гречку чего не взяла? Гречка ж вроде на дне еще оставалась. – Да ну ее! – Аня смешно сморщила нос. – Холодная, не хочу! – А говорила – быка съешь! – Быка – да. А холодную гречку не стану. – Однако ты привереда! С утра, покормив зверей в мини-зоопарке и сообща организовав им сравнительно сносное существование, они вдвоем выбрались за ограду и махнули на речку. В каникулярное время два бродящих без присмотра подростка не слишком бросались в глаза. Речка и без них кишмя кишела детьми. До обеда они купались, потом пошли в лес, на свое любимое место, развели костер и напекли картошки, которую Аня натаскала с кухни во время дежурств. Наевшись, растянулись на траве, незаметно задремали и продрыхли до сумерек. Свежий воздух пьянил не хуже вина. Проснулись оба от холода и некоторое время сидели в обнимку, стуча зубами и греясь друг об дружку. Прикинули, не разжечь ли снова костер. Решили, что не стоит – поздно уже, к тому же темнеет, огонь могут заметить из школы. Вернувшись обратно, каждый отправился к себе, чтобы принять душ, одеться потеплее и доразобраться с делами. Саша Ерофеев, у которого в его хоромах под лестницей, конечно, не было санузла, мылся, как всегда, в огромной душевой при бассейне. Сейчас тут было непривычно тихо. Слышно только, как назойливо капает вода из крана в дальней кабинке. Саша попробовал было закрутить кран до упора, но чуть не сорвал резьбу. Надо будет отметить в журнале. Пусть вызовут сантехника. Прошелся по мини-зоопарку, посмотрел, все ли у всех в порядке. Попугай жако был какой-то грустный, не ответил на приветствие, вообще на Сашу не среагировал – застыл на ветке молчаливым изваянием, спрятав голову под крыло. Ерофеев постучал по клетке – попугай дернулся, но голову так из-под крыла и не вынул. И корм с утра нетронутый стоит. Спустившись к себе, Саша набрал номер ветеринара, дождался автоответчика и оставил сообщение. Наскоро сполоснувшись, Аня спустилась в медпункт и быстренько пробежалась по аптечке. Бинты есть, обезболивающих хватает. Раствор антисептика на донышке, пластырь бактерицидный на исходе. Надо завтра сходить на склад, пополнить запас. Лето же, все без конца носятся взад-вперед, падают и расшибают коленки. Открыла реанимационную укладку, сверила по списку. Атропин, адреналин, кардиостимулятор, тубус, ларингоскоп, шприцы и иголки. Все на месте, как и следовало ожидать. Расписалась в журнале. * * * Они лежали у Ерофеева в дежурке. Им было тесно и душно – настоящих окон, ведущих наружу, на свежий воздух, там не было. – По-моему, в палатке было бы уютней, – посетовала Аня, чувствуя, что вот-вот свалится на пол. Топчан в дежурке явно не был рассчитан на двоих. – Может, лучше на пол переместимся? – Как хочешь. – Он пожал плечами. Они встали и расстелили на полу одеяло и спальник. На полу оказалось заметно свежее – сквозило из-под двери. – Короче, избалованные мы какие-то, – посетовала Аня. – Вот раньше спали на полу в пещерах, на шкурах. А мы кроватей напридумывали себе каких-то. Всем вместе-то на полу и теплей, и уютней, и в темноте не так не страшно. – Вообще-то кровати – это чисто европейские штучки. Во многих странах до сих пор на полу на циновках спят. – Ну и правильно делают! Знаешь, ты только не смейся, но я до смерти боюсь спать одна. Когда девчонки другие в комнате, еще ладно. Но когда все разъедутся, вот как сейчас… брр! Я, знаешь ли, везде на ночь свет включаю: и в ванной, и в коридоре, и в комнате, и ночник еще над головой – и все равно уснуть иногда не могу! – А ты приходи ко мне. Не за чем-нибудь, а просто. – Спасибо, приду. – Аня улыбнулась. – Не то чтоб я была против чего-нибудь. Я только одного понять не могу. Зачем ты все время в презервативе, если знаешь, что я на таблетках? Без презерватива намного прикольнее. – Могу себе представить. Но так все-таки надежней. Мало ли что. Вдруг ты таблетку забудешь принять? Или она не сработает? Тогда как? – Ну, тогда… Тогда ничего не поделаешь. Против лома нет приема. Тогда, значит, родится и будет жить. Не мы первые, не мы крайние. Или ты за меня боишься? Не бойся, я крепкая. – За себя боюсь. Нет уж, на фиг такие сюрпризы. Ерофеевы в неволе не размножаются. Вот выйду отсюда, заберу мать. Уедем с ней в глушь, где нас никто не сыщет. Вот там-то я и… Ань, ты как, поедешь со мной? Она не ответила. Широко раскрытыми глазами она смотрела куда-то вдаль, куда-то сквозь стены и потолок. На поверхности глаз дрожали непролитые слезы. Саша перевернул ее лицом к себе. – Эй, с чего вдруг ты плакать вздумала? Ань, я что-нибудь не то сказал?