Она вытерла глаза кулаками. – Нет, Саш, дело не в тебе. Просто… Сашка, Сашка, какой ты все-таки хороший. Меня вот с собой зовешь. Только не получится у тебя ничего! – Почему? Можно ведь забраться глубоко в тайгу, уплыть в море на необитаемый остров, выстроить лачугу где-нибудь в скалистых горах. И жить припеваючи, ни от кого не зависеть. Огонь трением добывать, на козлов каких-нибудь горных охотиться, рыбу ловить. – Саш, ты никогда не спрашивал, почему я торчу здесь в каникулы. Тебе было неинтересно? – Интересно, конечно. Но я считал – зачем в душу лезть? Захочешь – сама расскажешь. Не захочешь – твое дело. – Ты правильно считал, умница. Я действительно об этом говорить не люблю. Но тут, короче, Сашка, какое дело… Хорошо ты, конечно, придумал – в глушь, в горы, в леса. Вот только не поможет это. Нельзя от них убежать, пойми! Нет, то есть до поры, конечно, до времени можно. Пока молодые, пока еще дети маленькие. Ну не вышли на работу, не отметились где-то там, живете сами по себе, необходимое все сами из-под земли добываете. Черт с вами! Никто преследовать не станет. Вам от общества ничего не нужно – ну и вы ему на фиг не сдались. Но все это, Саш, пока дети ваши, ну, если они есть, конечно, до школьного возраста не доросли. А там уж извини-подвинься. Приплывет к вам на необитаемый остров или спустится по веревке с вертолета у вашей лачуги в горах школьный инспектор – и протянет, как Румпельштильцхен, свои длинные ручонки – ну-ка, ну-ка, где там ваше живое и тепленькое? Отдавайте мне то, что вам милее всего! – Не может быть! Ань, ты преувеличиваешь! – Ой ли? А как у вас с мамой было? Ты ж сам мне рассказывал, как мама тебя в шкафу прятала. Что сидели безвылазно в квартире, ни с кем не общались, пособие продуктовое на маму-инвалида под дверь получали, ты из этой квартиры нос ни разу за десять лет жизни не высунул, голос боялся подать, мама тебя читать-считать шепотом учила. И что же, помогло это вам? – Ань, ну что ты сравниваешь?! Это ж был обычный муниципальный дом, соседи, полиция, кругом глаза-уши. Может, я как-то к окну неосторожно подошел, я ж пацан был, что я понимал-то? – Ага, два раза! Десять лет не подходил, а тут вдруг подошел. И всем вдруг стало до вас дело – и врачам, и инспекторам, и детской комнате милиции. – Ань, я по-прежнему склонен считать это случайностью. – Ой, да считай ты что хочешь! Но только вот чтоб ты знал – меня мои родители действительно увезли. Точнее, они сами от всех уехали. В тайгу, чёрт-те куда, где одни медведи и волки. На собственном малолитражном самолете улетели. Посадили его в одном безлюдном месте, сами пешком в другое пошли. Шли много дней, по дороге сто раз чуть концы не отдали. Шестеро их было – мои и еще две молодые пары, все бывшие одноклассники. Снегом их раз ночью завалило, потом еда у них кончилась совсем, изголодались, пока сами добывать наблатыкались. Я эту историю наизусть знаю, часами могу про их приключения рассказывать, да только не в том суть. Потом, если хочешь, расскажу. Там много у них прикольного было. И по дороге, и вначале, пока обжились. Кое-что я и сама уже помню. Так вот, короче. Они вообще-то никаких детей не хотели, предохранялись всякими естественными путями. Не хотели, короче, давать обществу возможность ухватить их, если что, за яйца. Ну те две пары убереглись, а моим, вишь, не повезло. Хотя с какой стороны смотреть. Мне в детстве всегда казалось, что остальные все им завидовали. Опять же, до поры-времени, конечно. Я выросла на полной свободе – кого бояться в такой глуши? Звери, в отличие от людей, без причины не нападают. Все со мной нянчились, цацкались, учили меня всяким премудростям кто во что горазд, их там пятеро из шестерых университет успели закончить, причем по разным специальностям. Так гоняли, мне теперь любой школьный предмет – пустяки. Короче, жили мы припеваючи. Пока в один прекрасный день на поляну перед домом не выехал внедорожник со школьным инспектором. Я тогда, веришь ли, автомобиль впервые в жизни увидела. – И что? Твоих родителей лишили родительских прав? За сокрытие тебя? Но разве есть такая статья? За уклонение от общественных работ? Но они ведь все эти годы и сами не пользовались благами общества? – Нет, тут все сложнее. Инспектор сказала, что общество не может даже временно доверить ребенка лицам, ведущим, как она выразилась, девиантный образ жизни. Поэтому она предложила им выбор – родители или кто-то один из них возвращается вместе с ней и дальше играет по общим правилам. Тогда меня можно будет отпускать к нему на каникулы. В противном случае родители меня больше не увидят. – И что, твоя мама на это согласилась?! Не поехала с тобой?! – Куда? Меня ж все равно от них забирали! Саш, мы с мамой тогда долго говорили. Инспектор сказала, что понимает. Не будет нас торопить. Видишь ли, мама никак не могла оставить отца. А для него возвращение было хуже смерти. Он у меня художник. Он, когда картины свои пишет, сутками от холста не отходит, поесть-попить забывает, какие уж там общественные работы! А без мамы он бы не выжил, это даже я в свои десять лет понимала. – А ты? – А что я? Ради нескольких недель раз в полгода? Нет, я маму не осуждаю. Тем более когда такая любовь. – Да какая любовь?! – Настоящая, Саш, без балды. Как в сказках, ни словом сказать, ни пером описать. От которой человек сам себя забывает. – Нет, Ань, не понимаю. А дети? Детей же своих человек тоже любит. И дети его любят. По-твоему, это ничего не значит? – Значит, конечно! Только вот, Саш… Ну я не знаю, как тебе объяснить! Сама внутри себя понимаю, а объяснить не могу. Сложно это на пальцах объяснять. Особенно если человек сам такого не переживал и не видел. – Да нет, отчего ж. Я понимаю, что ты хочешь сказать. Совсем не обязательно переживать самому. Есть же книжки и фильмы. Только… все равно я не понимаю! * * * Река на закате была прекрасна. Янтарный песок, темные островки камышей, рыжая половинка апельсина, тонущая в воде. От реки тянуло сыростью и холодом, но в запале они этого не замечали. Они сбежали, сбежали, сбежали! Им в очередной раз удалось обдурить систему! Правда, вначале все чуть было не сорвалось. Знакомая дыра в заборе оказалась заделана. Но Сережкины ножницы сделали волшебное клик-клик-клик, и вот они все на воле! Жаль, что Аня не смогла с ними. У нее сегодня дежурство по кухне. Они смеялись, размахивали руками. Скакали по песку, то прямо, то вбок. Радовались первому погожему дню после двух недель проливных дождей. Галдели, перебивая друг друга: – А Машка ему такая: «Максим Игоревич, я вас не понимаю. Вы не могли бы объяснить поконкретней?» – Он, бедняга, аж задохнулся! – А покраснел-то как, покраснел! Мне прям его жалко стало! – Машк, он к тебе явно неровно дышит! – Вот еще, жалеть их?! Нефиг пургу на уроке гнать! У тебя практикум по социальному общению? Вот ты насчет общения и втирай. А уж что нам там после школы делать, мы и без тебя как-нибудь сами сообразим. – Действительно! Чего б вдруг кто-то из наших девок пошел в проститутки?! Это, может, в других школах такие дуры имеются. – Нет, ну он-то, тако-ой! Ой, я больше не могу… – складываясь от хохота пополам. – Да ну вас! Меня сейчас со смеху вырвет. – Удивила! Тебя и так постоянно рвет. – Прекратите, а то я сейчас со смеху сдохну! – А чё, давай. Место подходящее. Уложим тебя в ладью, украсим цветами… где, кстати, наша лодка? * * * Они плыли долго-долго. Солнечную дорожку сменила на воде лунная. Капли с весел падали расплавленным серебром. – Вот здесь мы в прошлый раз приставали. Видишь, на кусте обрывок бечевки? – А не дальше? Почем ты знаешь, что это наша бечевка? Через полгода-то? – А чья еще она может быть? Кто, кроме нас, здесь бывает? – А это еще что за фигня? Откуда они взялись? Раньше не было. Действительно, из-за холмов, упираясь в небо, торчали, покачиваясь, две гибкие антенны. Похожие на усики гигантского муравья, они точно принюхивались к небу вокруг. На кончиках усов мерцали две маленькие звездочки, почти теряясь на фоне прочих, настоящих, звезд. – Ох, не нравятся мне они! – Кому ж такое понравится? Пейзаж весь портят. – Что-то мне стремно. Нас оттуда не засекут? – Да ладно, не бери в голову! Кому мы на фиг сдались? Они вообще в другую сторону повернуты! – Кто их знает… Может, их так запрограммировали, чтобы во все стороны сразу. – Народ, хватит болтать! Всю рыбу распугаете! * * * Они наловили мелкой рыбешки, забросали ее в котелок и залили речной водой. Из приправ у них была только соль; рыбу они, конечно, не чистили – что там чистить-то. Гадость получилась изрядная. Впрочем, бульон они выпили до дна – куда ж деваться, другого-то ничего нет. Лерку сразу вывернуло наизнанку. Никто этому не удивился. Ее рвало постоянно – утром, днем, вечером, на уроках. Она уже в два раза похудела, на зависть Златке, которую, наоборот, к четвертому месяцу разнесло, как бочку. Она, правда, похвалялась, что сразу после родов все сбросит. Есть, мол, у нее на примете чудо-диета. За один день десять кил. Но Лерке как-то не верилось в подобные чудеса. Машка хоть и смеялась вместе со всеми, но внутри себя, конечно, переживала. А вдруг они догадались, что Макс не случайно вызвал именно ее! Сработало, сработало колдовство! «Ребята, вы уже взрослые и разговаривать с вами можно по-взрослому. Хочу поделиться с вами историей, случившейся с вашей почти ровесницей. Чтобы вы поняли, к чему может привести элементарное незнание реалий. Вот ты, например, Маша, представь себе…»