– Да. – Она хочет видеть меня? – Да. Возможно, всего на пятнадцать минут, чтобы обсудить ее внешность. Тетя не сказала зачем. – Но для девушки старше пятидесяти хватит и пяти минут. – Ей еще нет пятидесяти! Только сорок три. – Все равно, хватит и пяти минут. Однако, так как времени у нас в обрез, лишь до половины третьего, боюсь, мне придется сразу брать быка за рога, не дожидаясь, пока удастся сломать ваше сопротивление. Как вы себя чувствуете? У вас, случайно, не возникло желания растаять, или расслабиться, или положить голову на мое мужественное плечо? – Ни малейшего. – Ее тон звучал как приговор. – У меня сейчас единственное желание: как следует оттаскать вас за волосы. – А вдруг случится чудо, – с раскаянием в голосе начал я, – и вы все же почувствуете себя достаточно непринужденно, чтобы сообщить мне свой размер обуви. Ну ладно, пусть нас сперва обслужат, а там посмотрим. Кстати, вы не допили свой коктейль. Она допила. Официант поставил перед каждым из нас по тарелке дымящихся креветок с сыром и острым соусом и по миске салата, который был заправлен прямо при нас. Нина подцепила вилкой креветку, но, решив, что она слишком горячая, разделила ее пополам и только затем положила в рот. И хотя Нина была явно не расположена пробовать новые блюда, она все же заставила себя и тут же наколола на вилку вторую половину креветки. – Мне нравится, – заявила она. – Ладно, начинайте выуживать из меня информацию. – Моя техника несколько необычна, – сказал я, проглотив вторую креветку. – Сейчас не только ведется тщательное наблюдение за всеми присутствовавшими на той встрече, но и отцеживается через марлю, совсем как этот сыр, прошлое каждого из десяти. Кстати, вам нравится этот сыр? – Нравится. Ужасно нравится. – Вот и прекрасно. Придется нам почаще здесь бывать. Так вот, человек сто – нет, пожалуй, больше – проверяют прошлое всех вас. Пытаются установить, например, не встречалась ли тайно миссис Бун с Фрэнком Томасом Эрскином где-нибудь на променаде в Атлантик-Сити. Не изнываете ли вы с Бреслоу от нетерпения в ожидании, когда жена согласится дать ему развод. Все это требует времени и денег. Поэтому я применяю иной подход. Лично я предпочитаю задать вопрос прямо в лоб. Ну так как насчет вас? – Насчет меня? Не изнываю ли я? – Да. От нетерпения поскорее стать женой Бреслоу. – Чепуха! Я изнываю от нетерпения поскорее расправиться с этими креветками. Проглотив очередную креветку, я продолжил: – Видите ли, они зашли в тупик, включая Ниро Вулфа. Они не пытаются все усложнить просто так, без причины. Оптимальный выход из сложившейся ситуации, который устроит практически всех, включая самих расследователей, есть самый простой выход, а именно: согласиться, что один из этих шестерых членов НАП убил Чейни Буна по объективной причине, после чего по той же самой причине убил Фиби Гантер. Но проблема в том, что, если все так и было, как узнать, кто из шестерых это сделал, не говоря уже о том, чтобы это доказать. Совершенно очевидно, что здесь даже не один шанс на миллиард. Полиция Нью-Йорка и ФБР уже неделю работают над этим делом, бросив на него лучшие силы, ну и чего, спрашивается, они добились? Ходят за вами хвостом. – Ну… – Нина гоняла вилкой соус и сыр по тарелке. – А вы, значит, приглашаете меня на ланч. – Совершенно точно, и я могу объяснить почему, если не считать ваши волосы и прочие личные подробности. Мы все увязнем, если не посмотрим на дело под новым углом. И я пришел к вам, поскольку не лишено вероятности, что вы, сами того не зная, можете подсказать нам, какой это угол. И я, естественно, полагаю, что вы тоже хотите, чтобы убийцу нашли и наказали. В противном случае… – Хочу. Конечно хочу. – Тогда я буду задавать вам прямые вопросы, а там посмотрим, что у нас получится. Итак, кого из этих членов НАП вы знали лично? – Никого. – Никого из шести? – Да. – А как насчет представителей ассоциации вообще? Ведь на том обеде их было тысячи полторы. – Глупый вопрос! – Так отвечайте побыстрее, и все. Вы знали кого-нибудь из них? – Нескольких, возможно, да. А точнее, сыновей и дочерей. Год назад я окончила колледж Смит. Во время учебы и позднее часто бывала в их обществе. Впрочем, если бы я припомнила каждую встречу и каждое сказанное тогда слово, вы вряд ли извлекли бы из этого хоть что-нибудь интересное для себя. – Значит, получается, вас бесполезно расспрашивать? – Совершенно верно. – Она взглянула на часы. – Да и времени не осталось. – Хорошо. Мы еще к этому вернемся. А что вы можете сказать о своей тетушке? О ее свиданиях с Эрскином? Она действительно встречалась с ним? – Спросите у нее сами. – Нина издала подозрительный звук, который при других обстоятельствах вполне можно было бы принять за смех. – Возможно, она и хотела поговорить с вами на эту тему. Но если наше прошлое так тщательно изучили, как вы говорите, то, полагаю, к этому времени уже должны были установить, что тетя Луэлла сохраняла верность дяде и жила исключительно его интересами. Я укоризненно покачал головой: – Вы меня не поняли. В том-то все и дело. Хотите, приведу вам такой пример? А что, если Бун в тот вторник в Вашингтоне узнал нечто важное о том, что совершил Уинтерхофф, или нечто такое, что заставило Буна предпринять некие действия, влияющие на бизнес Уинтерхоффа, и что, если Бун рассказал об этом своей жене, когда они наконец встретились в номере отеля (что вы вполне могли слышать, поскольку тоже там находились), и что, если миссис Бун знает Уинтерхоффа – нет, не крутит с ним шашни, – а просто знает, и что, если чуть позже, в гостиной отеля, она во время третьего коктейля разговаривала с Уинтерхоффом и неосознанно намекнула ему о происходящем? Именно это я и имел в виду, когда говорил о необходимости посмотреть на дело под другим углом. Я могу придумать еще тысячу примеров наподобие этого, но мы хотим установить истину. Именно поэтому меня так интересует круг знакомых вашей тетушки. Неужто это так дурно? Нина Бун успешно справлялась с креветками, которые успели достаточно остыть, что облегчало Нине задачу. – Нет, но советую обратиться к ней лично. Я могу говорить только за себя. – Ну конечно. Вы добродетельны и благородны. Это видно по вашему подбородку. Вести ангельской внемли! Ставлю пятерку за поведение. – Но чего вы от меня хотите?! Может, вы хотите, чтобы я сказала, будто видела, как тетушка уединялась в темном уголке с Уинтерхоффом или с кем-нибудь еще из этих кривляк? Так вот, ничего такого я не видела. А если бы и видела… – Она осеклась. – А если бы видели, то сказали бы? – Ни за что! Хотя, по-моему, моя тетка мне как кость в горле. – Вы ее не любите? – Терпеть не могу, не одобряю, да и вообще считаю нелепым пережитком прошлого. Но это мое личное дело. – Так вы согласны с предположением Бреслоу, что миссис Бун убила своего мужа, приревновав его к Фиби Гантер, а позже, в доме Вулфа, закончила свое грязное дело? – Нет. А что, кто-то согласен? – Не могу знать. – Разделавшись с креветками, я занялся салатом. – Я вот тоже не согласен. Но гипотеза о том, что миссис Бун ревновала мужа к Фиби Гантер, заслуживает внимания. – Конечно ревновала. В Бюро регулирования цен работает несколько тысяч женщин и девушек, и тетка ревновала дядю к каждой из них. – Ну да, руководствуясь исключительно нюхом. Но Фиби Гантер не была одной из тысячи, а явно особенной. Разве нет? – Конечно была, – подтвердила Нина, бросив на меня быстрый взгляд, значения которого я не понял. – Она была весьма и весьма особенной. – А она, случайно, не могла сделать такую тривиальную вещь, как забеременеть? – Боже мой! – Нина отодвинула в сторону салат. – А вы ничего не упускаете из виду, да? – Это не ответ. Так была она в положении? – Нет. С таким же успехом тетушка могла ревновать мужа к кому-нибудь другому. Ее подозрения, что дядя был бабником, – полнейшая ерунда. – Вы хорошо знали мисс Гантер? – В общем-то, неплохо. Но мы не были близкими подругами. – А она вам нравилась? – Да, пожалуй, нравилась. Я действительно восхищалась ею. И конечно, завидовала. Мне хотелось работать на ее месте, но я не настолько глупа, чтобы не понимать, что это невозможно. Прежде всего я слишком молода, хотя не в этом дело. Фиби была не намного меня старше. Около года она работала на периферии и прекрасно себя зарекомендовала, а потом ее перевели в центральный офис, где она вскоре стала незаменимым сотрудником. Когда новый директор вступал в должность, то обычно начинал с перемещений. Дядя же не только оставил Фиби на прежнем месте, но и повысил ей жалованье. Если бы она была мужчиной и лет на десять старше, ее непременно назначили бы директором после… после смерти дяди. – Сколько ей было лет? – Двадцать семь. – Вы знали ее до того, как поступили на службу в Бюро регулирования цен? – Нет, но мы познакомились в первый же день. Дядя попросил ее присматривать за мной. – И она присматривала? – В какой-то мере. Когда у нее было свободное время. Она ведь занимала очень важное положение и не сидела сложа руки. К тому же она страдала лихорадкой под названием БРЦ. – Да неужели? – От удивления я не успел поднести ко рту вилку с салатом, и она застыла в воздухе. – И насколько серьезен был случай ее болезни? – Один из самых тяжелых из зарегистрированных. – А какие основные симптомы? – Это зависит от характера и темперамента человека. Простейшая форма подобного заболевания выражается в твердом убеждении, что Бюро регулирования цен всегда и во всем право. Существует целый ряд осложнений: от жгучей ненависти к НАП до мессианской потребности сеять разумное, доброе, вечное в зависимости от того, кем ты являешься – благодетелем человечества или борцом. – Вас тоже не миновала эта болезнь? – Конечно. Правда, не в такой острой форме. У меня она вызвана личными причинами. Я была очень привязана к дяде. – У мисс Бун дрогнул подбородок, однако она быстро справилась с волнением. – Видите ли, я не помню своего отца, мне его заменил дядя Чейни. Я, наверное, много чего не знаю, но я действительно любила дядю. – Ну а какие осложнения были у Фиби?