Миронов, как тигр, прыгнул на три ступеньки вверх. – Полиция! Стоять на месте! Звон разбитого стекла. Тот, кто был там, наверху, погасил фонарь и выбил стекло, но не прыгнул со второго этажа, мечась, как в ловушке, в спальне Афии. Миронов настиг его, сбил на пол и… Фонарь отлетел на середину комнаты. Катя бросилась к нему, схватила, включила. Кто-то истошно истерически визжал. И это был женский яростный визг. – Журавлева! – орал Миронов. – Полина Журавлева! Ты что здесь забыла, в ее доме! Отвечай! Подруга… верная подруга, о которой они все успели как-то позабыть в эти дни… Женщина билась и хрипела, пытаясь вырваться из рук Миронова. Ударила его и едва не выбила пистолет. Катя направила свет фонаря на дерущихся на полу. Темный плащ… мокрый от дождя… черные шнурованные ботинки… темные всклокоченные волосы… – Это не Журавлева! Катя подскочила и схватила женщину за волосы, поворачивая ее голову к фонарю. Миронов с силой притиснул ее всем своим весом к полу. Перед ними была Серафима Крыжовникова. – Вы?! – Отпустите меня! На щеке Серафимы – кровавая ссадина. Катя содрогнулась – это же след от пули, Миронов выстрелил на свет и так точно, что едва не попал ей в голову. Чуть-чуть не хватило, а то бы… – Вставайте, Серафима, – сказала Катя. – Что вы здесь делаете, в доме у Афии? Серафима завозилась на полу. Миронов отпустил ее. Она повернулась, встав на четвереньки. Миронов держал ее под прицелом. – Черный дождевик. Мокрый, – констатировал он. – За что ты хотела ее убить? Серафима поднялась. Она закрыла лицо рукой от направленного на нее света фонаря, который Катя держала в руке. – Глазам больно, погасите. Катя чуть отвела фонарь. – За что вы ее хотели убить? – повторил Миронов. – Я никого не убивала! Я же уже сказала вам, я не убивала Афию! – Не ее, о ней речь позже. Несколько часов назад, там, на дороге у автобусной остановки! – Какая еще автобусная остановка? – На шоссе. Ее домработница! – Вы что, ненормальный? Вы в меня стреляли! – А вы пытались совершить убийство. – Да не убивала я никого! Какая еще домработница?! Что вы хотите на меня повесить? – Куратор музея уже кричала истерически. – Сюда вы зачем забрались? Зачем взломали замок на двери? Что искали? – спросила Катя. Она все пыталась сосредоточиться и понять, Серафиму ли она видела возле остановки в пелене дождя. Высокая… сильная… ловкая… черный плащ – дождевик, она всегда в черном… Она ли это была? – Я хотела посмотреть… просто поискать… найти… – Что найти? – Катя снова направила фонарь ей в лицо. И все-таки это, кажется, она… Ее истерика сейчас притворная. Она просто лихорадочно ищет выход, потому что они поймали ее… пусть и не с поличным, но поймали… — Она же была здесь перед смертью, это последнее место, где она была. Афия… Здесь, на даче. Я искала в музее… но там ничего нет. Вы, полиция шарили в ее компьютере, но вы же не понимаете, вам не дано. Вы не нашли этого. Тогда я попыталась найти это сама. – Что? Что найти? – Тайну. – Серафима понизила голос до шепота. – Какую тайну? – вмешался Миронов. – Прекратите говорить загадками. – А я не скажу вам. – Она вдруг зло усмехнулась. – Вы что о себе возомнили? Тупые, недалекие менты… Вы что о себе возомнили, а? Я подам на вас жалобу. Я подниму на ноги весь музей, всю общественность! – Мы вас поймали в чужом доме, который вы взломали, как вор. – Катя светила ей прямо в лицо. – Вы пытались скрыться. Вы здесь что-то искали и хотели что-то украсть. А четыре часа назад вы толкнули под машину домработницу Афии на автобусной остановке. Чтобы она не рассказала то, что ей известно! Ту самую тайну? – Я не толкала никого под машину! – закричала Серафима. – Да вы что? Вы на самом деле хотите обвинить меня в убийствах? – В вашем случае обвинение обосновано, Серафима. – Нет, нет… ну, послушайте меня, ну, извините, я нагрубила вам сейчас. Я извиняюсь. Да, я проникла сюда в ее дом. Но это ради науки! Это только ради науки, ради музея! – Расскажите правду, – потребовал Миронов. – Я хотела найти ее записи. Ее заметки… Переводы… она же нашла переводчицу со всех этих редких языков. Это же не просто так, поймите! И она не на компьютере, не на планшете это делала. Она писала от руки… это как сочинять стихи… писала свои заметки – в тетрадь, в блокнот, я ищу это. Переводы, ее записи. – О чем? – О том, что она отрицала вслух. – Серафима опустила голову, устав от бьющего в глаза света. – Над чем она потешалась так фальшиво. О чем она лгала нам всем в музее. Эти экспонаты… они… они же полны тайн. – Двойственность? – спросила Катя. – Вы говорили это нам. Предмет культуры и предмет культа. Культа джу-джу, да? – Афия всегда уходила от этих тем. Я пыталась с ней по-хорошему, как коллега, как бывшая подруга. Но она всегда ускользала, как лисица, и еще смеялась надо мной. Она хотела все это лишь для себя одной. Она жаждала тайны не меньше, чем я. Но она мастерски скрывала свою страсть к таким вещам. – К оккультным вещам и артефактам? – спросила Катя. – К Черной голове? – Там много всего, – тихо произнесла Серафима. – Это Африка… И этот ритуал. Это древний ритуал. И он скрыт от посторонних глаз. Исследователям, музейщикам, науке – всем нам, европейцам, белым, это запретно. Это старое табу. Там, в Африке, крепко держатся старых заветов. И никогда не расскажут правды. Никогда не откроют истину обо всем этом. Это тайна от нас, понимаете? И нам заказаны ключи от нее, чтобы мы там не обещали, ни сулили, каких-бы денег ни платили, какие бы научные и журналистские расследования не проводили. Да, наши деньги возьмут и покажут нам разную чушь. И скажут – это так и есть. Но это все ложь. Ширма. И еще посмеются над нами за спиной. Это очень старые тайны. И они охраняются хорошо. Всеми. Потому что это как щит… возможно, последний щит… Это как месть. Афия же была наполовину там, с ними – в душе, в мыслях, в чувствах своих, понимаете? Она ощущала себя неким двойственным существом, симбиозом культур, она всегда прислушивалась к тому, чего я, например, услышать не могла. И она это хотела постигнуть. Поэтому она тоже искала. Артефакты – это мертвые предметы без проведения ритуала. А он подобен поэтической традиции, песне. Все эти заклинания, молитвы, сакральные слова, символы. Знаки. Все очень строго и четко. И нельзя ничего перепутать или нарушить. И необходима также основа… – Основа ритуала? Плоть мертвых? – спросила Катя. Серафима глянула на нее. Ее глаза внезапно округлились, зрачки расширились, она стиснула кулаки и прижала их к груди, словно пытаясь удержать там что-то, что рвалось наружу… – Плоть… в ней такая сила… стоит лишь раз попробовать… это магия… это тьма! — Попробовать что? – резко спросил Миронов. Серафима медленно опустила руки. – Я не знаю, – ответила она, выражение ее лица опять изменилось, что-то ушло, отступило в тень. – Я пыталась это найти в ее записках, в ее блокноте. Но я ничего не нашла здесь. Никаких записей. Я все здесь обыскала. Я думала, может, она привезла это с собой сюда, чтобы поработать в тишине на природе. Но здесь этого нет. Может, это было лишь в ее голове? – Или вообще ничего не было. – Я не только для себя хотела это найти. Но и для музея тоже. – Только вот про музей не надо. Оккультные тайны – это ведь что-то очень интимное, правда, Серафима? – спросил Миронов. – Это сродни мастурбации, это тайком, только для собственного удовлетворения. А еще идиотом меня называли там, в музейном зале. – Раз выследили меня здесь, значит, не идиот. – А там? – Где? – На автобусной остановке? – Да не была я ни на какой автобусной остановке! Я приехала сюда. Хотела ночью это сделать, когда никого нет кругом. – Ваш плащ насквозь промок от дождя. – Это потому, что у меня колесо спустило прямо на Ленинградке. Чертово колесо. Я его меняла под дождем! – И кто-то вам помог? Кто-то остановился? – Кто сейчас остановится? – Значит, алиби нет. – Я никого не убивала. Я не убийца. Я ученый. Я просто пыталась найти ответы, которые важны. Это же великое чудо. Пусть и страшное. Но это нечто невероятное.