– Войдите! – нетерпеливо воскликнул Леттке, но это не помогло: Боденкамп открыла дверь так осторожно, словно боялась сломать ее неосторожным движением, сперва просунула голову, протянула распечатку и произнесла: – Я нашла четыре имени, по одному в каждом городе. Все они созванивались друг с другом, а еще несколько раз встречались за последние несколько недель. – Да войдите вы уже, черт побери, – напустился на нее Леттке. – Это не обязательно слышать всему коридору! Она вздрогнула и быстро шагнула вперед, робкая, худощавая девица, без малейшего следа уверенности в себе, раз прячет свою маленькую фигуру в бесцветные бабушкины тряпки. Ужасно. В отделе программисток работает множество аппетитных девиц, а ему, как назло, по работе досталась серая мышка. – Дайте сюда, – грубо сказал он и протянул руку. Она передала ему листок. Он пробежал глазами по написанным именам. Они ни о чем ему не говорили, впрочем, он этого и не ожидал. Он вздохнул. – Хорошо. Спасибо. Это всё на сегодня. И запомните – никому об этом ни слова! – Да, герр Леттке. – Хайль Гитлер. – Да. Хайль Гитлер, – пробормотала она и закрыла дверь так же осторожно, как и открыла. Леттке слышал, как ее шаги удалялись по коридору и быстро становились тише, потому что толстый линолеум поглощал звуки. Это заставило его снова подумать о Добришовском. Это должен быть он! Он же всегда слышал, когда кто-нибудь шел в туалет, – ведь его кабинет как раз рядом. А поскольку в уборной было громкое эхо, то оттуда невозможно услышать, как он молниеносно проскочит в другой кабинет. Вопрос только в другом, откуда Добришовский знал, что найдет здесь презервативы. И следующий вопрос: если знал это – что еще он знал о нем? Тут подстерегала опасность. Леттке посмотрел на лист бумаги в своей руке, на список из четырех имен, которые для него ничего не значили. Сначала он отнесет его Адамеку, а потом что-нибудь придумает. * * * Хелена по-настоящему вздохнула с облегчением, только когда покинула здание НСА и вышла в теплую, заколдованную светом почти полной луны июньскую ночь. Только теперь она смогла поверить, что Леттке действительно ничего не заметил. Она, конечно, не стала класть распечатку ему на стол после кражи двух презервативов: он бы сразу обо всем догадался. Вместо этого она поспешно вернулась в свой кабинет, подождала некоторое время, и только потом позвонила, как будто анализ только что завершился. Если же ему придет в голову проверить, когда она распечатала список, она все равно сможет сказать, что хотела еще раз проверить имена. Но почему-то она не сомневалась, что он не станет это проверять. Возможно, он даже и не знал, что подобная информация сохраняется в протоколах принтера. Во всяком случае, ей показалось, что мыслями он был в совершенно другом месте: где-то в Америке, наверное, в своем пропагандистском проекте. Так или иначе, теперь она несла с собой два маленьких целлофановых пакетика, спрятанных во внутреннем кармане ее платья. И чувство того, что по ней это всем видно, не покидало ее. Она поехала на велосипеде домой. Ее родители уже сидели перед телевизором, смотрели репортажи с фронта. Как обычно, показывали только достижения: вермахт собирается занять Севастополь, немецко-итальянские соединения в Северной Африке достигли Эль-Аламейна, а немецкие подводные лодки потопили 144 корабля вышедшего из Рейкьявика конвоя союзников. – Ну что, – приветливо сказал отец, – допоздна на работе? Снова спасали рейх? Хелена только пожала плечами. – Разве не все это делают? Отец засмеялся не отрывая взгляд от экрана. – Это верно. Каждый по-своему. У Хелены не было ни малейшего желания смотреть новости. Это были всего лишь изображения атакующих самолетов, катящихся танков и поверженно шагающих военнопленных, плюс торжествующий голос, который комментировал все с пафосом и чудовищно часто употреблял слово «героический». Она направилась в кухню. Йоханна кое-что оставила ей на ужин и теперь разогревала еду. – Курица? – удивилась Хелена, – в доме Боденкампов редко бывало мясо. Не потому, что из-за возросших цен они не могли себе его позволить, а из солидарности с народом, который действительно не мог. Тем более довольно полезно сократить потребление мяса, как заявил отец. – Подарок благодарного пациента, – пояснила Йоханна. – Весьма крупное животное, хватит еще на одно блюдо. Хелена подумала о Леттке, который не был благодарен ей за то, что она решила его проблему. Сожалеть о краже совсем неуместно, решила она для себя, и будет считать презервативы неумышленным подарком, точка. После ужина она удалилась в свою комнату, легла на кровать и рассмотрела оба презерватива со странной смесью восхищения, робости, страха и беспокойства. В сущности, поняла она наконец, все сводилось только к одному вопросу, а именно: должна ли она действительно «это» сделать? Она этого хотела, однозначно. Она жаждала этого. Если не сейчас, то когда? В любом случае она не придавала значения своей девственности; а скорее, она представлялась ей подтверждением ее непривлекательности. И, несмотря ни на что, она колебалась – почему? Она спрятала в руках два целлофановых пакетика, откинувшись назад, представляла, как это будет происходить. Как Артур будет исследовать ее тело, чтобы наконец… Внезапно она поняла, что заставляло ее колебаться. И что она должна сделать. * * * На следующий день в пять часов пополудни Адамек снова собрал круг приближенных. Ойген Леттке постарался сесть рядом с Добришовским, у которого, как обычно, при себе был толстый ежедневник: вдруг, подумал Леттке, там обнаружится хоть какой-то намек на любовницу? Трудно сказать. Добришовский был одним из тех, кто все без исключения фиксирует в письменном виде; без сомнения, он бы оставил упоминание о любовном свидании в зашифрованной форме. До сих пор, однако, эта объемная вещица в кожаном переплете лежала перед ним закрытой. Адамек достал из холодильника бутылку шампанского, попросил Руди Энгельбрехта откупорить ее и принести всем бокалы, а после произнес тост: – За коллегу Леттке и его славную идею! – Что произошло? – поинтересовался Кирст. – Прошлой ночью в Мюнхене гестапо приняло меры по наводке из нашего ведомства, – рассказал Адамек. – В доме семьи Шморель были арестованы студенты Софи и Ганс Шолль, Александр Шморель, Кристоф Пробст и Вилли Граф, которые как раз собирались напечатать еще одну листовку с использованием механического множительного устройства. Также было изъято несколько сотен конвертов и соответствующее количество почтовых марок. По-видимому, эта группа уже давно работает в альянсе и культивирует антигосударственные идеи. Причем они, по всей видимости, придумали название «Белая роза» для этой кампании с листовками. – Он снова поднял бокал. – Рейхсфюрер Гейдрих, цитирую его электронное письмо ко мне, «чрезвычайно доволен». – Получилось очень быстро, – сказал Добришовский и открыл свой ежедневник, листая туда-сюда между прошлой неделей и текущей. – В субботу они бросили письма, а уже в среду сидят за решеткой. Пять дней. Ничего не скажешь. – Ваше здоровье! – сказал Леттке и тоже поднял бокал, наклонившись при этом вперед, чтобы бросить взгляд на календарь. Неделя была пока еще относительно пуста. Ничего такого, что могло бы свидетельствовать о любовном свидании. Самой примечательной была записанная красной ручкой встреча в пятницу в пятнадцать часов: у некоего «д-ра ФД». Не то, на что он надеялся. Но, возможно, с этим тоже следовало разобраться. * * * – Мне нужно с тобой поговорить, – сказала Хелена Мари, когда приехала на ферму тем вечером. – У тебя найдется минутка? Подруга удивленно посмотрела на нее. – Для тебя всегда найдется. Почему ты спрашиваешь? Хелена набрала воздух, чувствуя, как широкая лента из какого-то беспощадно стягивающего материала обвилась вокруг ее грудной клетки и перекрыла воздух. – Речь идет о чем-то важном. Мне нужно собрать все свое мужество, чтоб рассказать об этом, и я не знаю, смогу ли я сказать это во второй раз, если нас прервут. Мари широко раскрыла глаза от удивления. – Пойдем на кухню. На кухне царил больший беспорядок, чем обычно. Мари едва протиснулась между скамейкой и столом и явно не могла отдышаться. К удивлению Хелены, вдалеке послышался трактор. – Я думала, что раздобыть дизельное топливо все труднее? – спросила она. – Отто установил аппарат для сухой перегонки древесины, – объяснила Мари. – Самодельный. Уже несколько недель в сети имеется инструкция по сборке. Он считает, что это все-таки лучше, чем снова запрягать волов. – А, – сказала Хелена. – Понимаю. Мари сложила руки на своем огромном животе.