— В этих местах, — ответил я, вглядываясь вдаль, — где-то течет река Днепр. Знаешь реку Днепр? Надя согласно кивнула. — Нам, главное, в нее не упереться, — сказал я. — Между Лядами и Красной Горкой будет лесная дорога, по ней мы попадем на нашу территорию. Удивительное дело, но граница, как мы выяснили, никем не охранялась. Мы нашли нужную лесную дорогу и проехали по ней двадцать километров, причем ползли по сучьям, потрескивавшим! под днищем «мерседеса», как пистолетные выстрелы, — и хоть бы один пограничник. — М-да, — сказал я. — Все повымирали. Зато слева и справа от нас возвышались корабельные сосны. На шоссе мы выехали уже с российской стороны. Если верить километровым отметкам, то до Москвы оставалось триста восемьдесят с хвостиком километров. Я сверился по карте. Точно, территория была российская. — Поздравляю с прибытием на родину, — мрачно сказал я. — Вернулись домой блудные дети. Надя поморщилась в ответ: — Возвращаться следует с повинной головой, а мы вернулись внаглую! Через несколько километров мы увидели двухэтажное здание из силикатного кирпича, красиво обсаженное березками. Здесь можно было поесть — над входом висела вывеска: «Ресторан «Русская быль». Я свернул на стоянку и затормозил рядом с огромным рефрижератором. — Смотри ты, изделия одной фирмы, — сказал я, увидев марку на капоте. — Тоже «мерседес»-. Фура! — А не скажешь, — ответила Надя. — Как-то я был здесь с отцом, — сказал я. — В те времена здесь все было уставлено МАЗами и КамАЗами дальнобойщиков. Мы вышли с Надей из машины. К ресторану вела дорожка, выложенная квадратными бетонными плитами. Швы между плитами поросли травой. — Что вы здесь делали? — спросила Надя. — Если честно, здесь недалеко река Березина. Мы приезжали удить рыбу, потому я знаю все реки в округе. — Река Днепр, — сказала Надя, — и река Березина. Сколько тебе тогда было? — Пятнадцать лет. Мы поднялись по лестнице на второй этаж. Над стеклянной дверью висела потухшая табличка, составленная из тонких неоновых трубок. Скобы прихватывали к струганой доске надпись Ресторан». Я толкнул дверь, пропуская Надю вперед. «Ресторан» оказался в дневное время обычной столовой. — Итак, мы снова дома, — подвел я итог. — Ничего, — сказала Надежда. — Мы не гордые. В конце концов, я недавно была студенткой. Я вспомнил, как мне пришлось поступить с Надиными преподавателями и вообще с Надиной Академией Управления. Несколько ценных подарков — ректору, декану, — и Надя получила бессрочным академический отпуск. — Обычно такой отпуск оформляется по уходу за ребенком, — сказала дамочка, которая оформляла нам требуемые документы. — Так что вы уж не подведите меня, молодые люди. Я угодливо хихикал. Сердце мое было спокойно, на столе у дамочки стояла бутылка дорогого шампанского и лежала большая коробка конфет. Мы остановились возле меню. — Шик закончился, — кивнула Надя, снимая черные очки и засовывая их дужкой за ворот футболки. — Это я понимаю. Мы пересекли границу России, пора привыкать. Я рассказал ей о супе, который непременно ел каждый дальнобойщик. Этот суп включал в себя кусочек сала, которое в здешних местах называлось «ёлким». — А что такое «ёлкое сало»? — На словах не расскажешь, — ответил я. — Это надо попробовать. Мой отец из этих мест, так у них называли в деревне старое сало. Тронутое временем. Уж не знаю, где его теперь найти. Оно непременно плавало в супе дальнобойщиков. Обычно его оставляли на дне тарелки, но отец брал его в рот и, глядя на меня, начинал без хлеба жевать. Я ожидал, что Надя фыркнет, но она не знала, как это противно — жевать ёлкое сало. Она не произнесла ни звука. Нам пришлось обойтись без сала, зато мы взяли два салата из местной капусты, два украинских борща и два антрекота, похожие на кленовые листья. На третье был кисель с крошками крахмала, плавающими в стакане. — Помнишь компот из сухофруктов? — спросила Надя. — Хватит воспоминаний, — попросил я. — Они вызывает жуткую ностальгию по пионерским лагерям. По старой студенческой привычке мы не снимали тарелки с подносов. Стол выбрали неудачный, он покачивался на трех ногах — четвертая нога была слишком короткая. Вокруг нас летали мухи. От стола пахло гнилью. — Вот прекрасно! — сказала Надя. — Запахи Родины! Отобедав, мы спустились на первый этаж. Надя отправилась в туалет. Я, слоняясь по пустому вестибюлю, заметил под лестницей в труднодоступном месте междугородный телефон-автомат. От нечего делать я остановился и долго рассматривал этот железный ящик, висящий на стене. Даже снял трубку и послушал гудок. Вернулась Надя. Она восхитилась и тут же захотела куда-нибудь позвонить. — Куда мы отсюда позвоним? — спросил я. — Все равно куда! Главное, отсюда! А жетоны, наверное, можно купить наверху, в кассе. Через пару минут я вернулся. В моем кармане лежали два жетона. Я действительно купил их в кассе. Собственно, я не знал, куда звонить, но Надя вручила мне один жетон: — Давай, ты первый! От нечего делать набрал номер Деда. Просто так набрал, не знаю зачем. На третьем или четвертом гудке трубку сняли: — Алло! — произнес голос Славика. Торопливо я повесил трубку. — Что такое? — спросила Надя, заметив, очевидно, как изменилось мое лицо. Я стоял, нахмурившись. Я чувствовал, как во мне все оборвалось — все, что могло оборваться. Да, совершенно верно, я позвонил в квартиру Деда, но я меньше всего ожидал, что кто-то поднимет трубку. Трубку подняли — раз, мне ответил Славик — два, и самое главное — за словами Славика, где-то в глубине квартиры, я услышал голос, скорее всего, это был голос Деда. Хорошо знакомый мне голос. * * * Дальнейшая дорога была для меня сплошным мучением. По крайней мере, для меня, а как для Нади, не знаю. Вот ведь, еще в Бресте я почувствовал какие-то нездоровые флюиды собственного настроения, какое-то шестое чувство мне подсказывало, что не просто так нас встретит родная земля! И это предчувствие неладного, чего-то страшного, росло во мне с каждым новым километром, который мы оставляли за багажником нового «мерседеса» оно увеличивалось по мере нашего приближения к Москве. Не потому ли мы останавливались возле каждой заправки? С огромной ненавистью я теперь вспоминав как в детстве съедал банку варенья за один раз, не имея в себе сил остановиться; как за один присест съедал все гостинцы, которые мама привозила мне в пионерский лагерь, как… а-а, к черту! Как на первых месяцах своей работы у Деда с трудом отучился от привычки выпивать полную бутылки воды за один вечер — бутылку, купленную с расчетом на долгое время. Все это, как я теперь понимал, привело к тому, что, начав тратить деньги лежащие в кейсе, я не смог остановиться и растратил их все. До копейки. Почему Дед вышел из тюрьмы? Его выпустили под залог? Или как это называется? Но как бы там ни было, теперь мне придется держать ответ. Как пить дать, придется. Черт бы побрал эту пословицу: если что-то отнять от кучи, куча меньше не станет! И хоть я полагал, что в кейсе еще что-то осталось, я не был в этом уверен. Перед Германией я был на седьмом небе от счастья, а после звонка из дорожного ресторана я очутился в седьмом круге ада. Надя не чувствовала угрызений совести. После того, как я услышал голос Славика, она набрала какой-то номер. Она с кем-то говорила, но я не знал с кем. Мне, мягко говоря, было не до того. Когда мы возвращались к машине, между нами возникло отчуждение — точно такое же, как когда-то, когда мы зимой впервые отправились на улицу Студеную-Студенческую искать Феню. Только теперь наши роли поменялись. Источником отчуждения стал я, а не Надя. Молчаливые, мы приближались к Москве. Впрочем, молчал один я. Надя повторяла на разные лады: — Ой, березки! Ой, травка! Я снова здесь! Я снова дома! При этом она сияющими глазами смотрела по сторонам. А я мрачнел все больше и больше. Я намеренно снижал скорость, а Надя лезла ко мне обниматься: — Не-ет, ты просто прелесть! — восхищалась она. — Ты останавливаешься, потому что опять хочешь меня, да? Уж не знаю, как мы добрались до Москвы. Под вечер приближаемся к кольцевой дороге, я ловлю себя на мысли, что ищу взглядом огоньки Здания… и вдруг понимаю, что так, наверное, сходят с ума. И правда! Здание стоит не на этом шоссе. Ладно, едем дальше. Начинается Москва Можайское шоссе, Кутузовский проспект. Дед живет на Смоленской набережной, я предусмотрительно решаю не ехать даже по Новому Арбату — от греха подальше. Сворачиваю на Минскую, и тут в моей голове возникает новый вопрос: куда везти Надю? Она звонила дяде, стало быть, соскучилась?! Елки-палки, стукнуло меня по голове, а ведь сказку пора заканчивать! Сказка не может длится вечно; жизнь не сказка; как там еще говорится на эту тему? Ее дом — это Клыково, подумал я, значит, придется везти ее домой. Отдавать дядюшке. А потом хоть ты прямиком езжай на Смоленскую набережную и отдавайся в руки правосудия… пардон, что я говорю — в руки Деда. Надин микрорайон был расположен совсем недалеко от Здания, но туда можно попасть и не со стороны кольцевой дороги, а из города — со стороны Медведково или Лианозово… Я со знанием дела свернул на Марфинскую.