— И сейчас? — И сейчас, — кивнул Коля. — Сейчас особенно, — сказал он. — Он бегает за ней всегда и всюду. Как только у кого-то с Надюхой что-то начинается, он оказывается тут как тут. И все. — Что «все»? — Говорит о том, что у нее проблемы с наркотиками, что себя не контролирует, что никому с ней лучше не иметь дело. Не то, говорит, пожалеете. Грозит, короче. И все. В большинстве случаев этого хватает. — И все? — Этого хватает! — повторил Коля. Я вздохнул, переваривая информацию. Она показалась мне довольно странной. — А где она сейчас? Он посмотрел на меня испытующе, затем сказал: — Ладно. В конце концов, она сказала, что тебе я могу довериться. Она на даче, — Коля вздохнул. — На моей даче. Я дал ей ключ. Хочешь, дам тебе номер телефона? — На твоей даче есть телефон? — Естественно, — пожал плечами Коля. — Это правительственная дача. * * * С номером телефона Колиной дачи я возвращался домой. Коля предупредил, чтобы я не совался на эту его дачу, потому что там охрана с собаками и нужен пропуск. Пропуск он мне не даст, а вот позвонить я могу. Дальнейшее, мол, зависит от Нади. Ну что же… Колино предупреждение я уважал, на дачу к нему соваться не собирался. Положительно, у меня сегодня получится вечер телефонных звонков. Если я совершу еще один, последний, и совершу удачно, это будет достойный финал! Часы показывали одиннадцать вечера — двадцать три ноль-ноль. Сначала я порывался позвонить из автомата, потом подумал, что нам с Надей предстоит долгий разговор, который лучше вести. в спокойной обстановке. Но потом я вспомнил, что, скорее всего, по распоряжению Чернозуба мой номер давно поставлен на прослушивание. Короче говоря, я все-таки остановил машину, когда увидел очередной телефон-автомат. Этот телефон-автомат на Волгоградском проспекте был расположен довольно-таки уютно. Он висел на стене дома возле входа в магазин. Ну, не совсем возле входа, а сбоку. От внешнего мира его почти закрывал высокий куст с не успевшей осыпаться листвой. Когда я добирался до стены, то споткнулся о тело, лежащее на земле. Это был пьяный. В ответ на удар моего ботинка он слабо застонал, а потом выругался и принялся с настойчивостью идиота перечислять все забегаловки, где он, видимо, сегодня побывал: — Пивная у «Ширака» — раз, — бормотал пьяный, — Шашлычная в «Трех кустах» — два, «Ласточка» — три, «Березка» у Долгопрудного — четыре, «Березка» на Лиственных лугах — пять… Дальше я слушать не стал, набрал номер. Трубку сняли сразу же — еще не прозвучал ни один гудок. Я еще не услышал голос, но дыхание, которое раздалось в трубке, несомненно принадлежало Наде! О, как мне сразу захотелось заговорить с ней, этой девушкой, высоким стилем! Но я не решался, я молчал, собираясь с мыслями. Надя тоже молчала. Дышала и молчала. А потом я выпалил, даже не поздоровавшись: — Ты боишься? Ты не бойся… Молчание. — Это я, а не дядя… — Какой дядя? — завопил за моей спиной пьяный. — Это какой-такой «дядя»? Надя бросила трубку. Но перед этим она так шумно вздохнула, что я лишний раз уверился — это она и никто-никто больше. Потом я снова позвонил и уже спокойно произнес: — Привет, это я. Глава 3 Гошика «подставили» Назавтра я приехал в Здание к девяти утра, сел за свой стол — тот самый, который стоял в прозрачной загородке, и принялся работать. Я работал как заведенный. Или как робот. Я писал эти дурацкие статьи. Робот, в принципе, не пишет статей, но я действовал именно как заведенный, без единой мысли в голове, движимый только собственным долгом перед Дедом и его желанием заполучить стилизованные речи Чернозуба… Я писал долго и упорно, работал без единого перерыва до самого обеда. И когда мои электронные часы пропикали час дня, у меня было готово (то есть исписано мелким почерком с обеих сторон листа) пятнадцать страниц писчей бумаги. И уже затем я стал прикидывать, как сейчас пойду с этой информацией к Деду, что скажу ему, как посмотрю в глаза, как буду вести себя, чтобы лишнего не сказать, в морду ему не вцепиться. Ведь это же надо — что он хотел заставить меня проделать с Надей! Мне едва удалось вчера примириться с ней. Даже не помириться, а всего-навсего получить надежду на примирение. При этом я избегал даже думать о том, к чему меня принуждал Дед. Конечно, я звал ее к себе, но Надя сказала, что не приедет, пока не простит меня. И сейчас, мол, ее не надо трогать, потому что она сама не знает, что она чувствует по отношению ко мне. — Ты не волнуйся, я твой адрес помню, — проворковала Надя в конце нашего разговора, после чего положила трубку. Нет, никогда мне не понять женщин: вместо того, чтобы великодушно признать, что все, мол, забыто, она начинает новое выяснение отношений. Ну ладно, в конце концов, это была моя вина. И теперь я, воспитанный человек, должен был запастись терпением и ждать. И еще признать: как Надя сделает, так и будет правильно. А что касается моих отношений с Дедом, мне нельзя было обнаруживать своих чувств — до того, пока я не решу, как выпутаться из этой истории с Надей. Вот так, крепко обо всем подумав, я поднялся, взял исписанные странички бумаги, постучал ими по столу, чтобы стопка стала ровнее, и деловой походкой направился в Круглый кабинет. В голове у меня было пусто, как в надувном мяче. Я знал, что мне с Дедом надо держаться корректно, а больше я ничего не мог сделать. Удивительно, но кабинет Деда оказался пуст и открыт настежь — проходи, кто хочет! И приемная была пуста. Только стояла в приемной на столе секретарши машинка пишущая фирмы «Роботрон», и я вспомнил, что на этом месте до ареста Деда гордо высился компьютер. Да-а. Стоял на столе компьютер, я мог спокойно включить его в сеть и списать на дискету пару-тройку файлов. А информация в этих файлах содержалась такая, что за каждую строчку мне в команде Чернозуба, к примеру, отвалили бы столько, что и не снилось. Гораздо больше, чем я получал у Деда в месяц. В два месяца. В три месяца. А за все вместе я получил бы, пожалуй, не один кейс с деньгами — гораздо больше, чем тот кейс, который когда-то мне дал на сохранение Дед. Да-а. Когда я год назад работал у Деда, я был гораздо более… каким? Умным? Глупым? Я был моложе. Это точно. Я воображал, что мне надо везде и всюду быть честным, а все остальное придет само собой. С тех пор я сильно изменился, верно? В кабинете Деда я оглянулся вокруг, быстро подошел к сейфу и попробовал повернуть штурвал. Ничего не получилось. Мне стало стыдно. Если кто заметит, что я делаю, я ведь никому не объясню, что тронул сейф из чистого любопытства. Короче, я оставил исписанные страницы на столе, придавил их чугунной подставкой, в которой стояла чернильная ручка Деда, и вышел из кабинета. В приемной я еще раз посмотрел на машинку фирмы «Роботрон». У меня шевельнулась мысль: а что если теоретически… ну, чисто теоретически представить, что есть в нашем Здании окно с простым стеклом. И вот если взять эту дурацкую машинку и найти это окно, и если бы оно, это окно, оказалось не где-нибудь, а со стороны входа, а точнее, над входом, и если бы подкараулить, когда Дед будет выходить из Здания или входить в него… и швырнуть эту машинку через окно и посмотреть, что будет. Ох! Как заманчиво! Интересно, сделает она из Деда лепешку или нет? Но нет, подумал я, нельзя о таком думать, нельзя, нельзя… Я вышел из приемной в пустой коридор. Пол коридора был усеян страницами, исписанными чем-то дурацким. Вообще, после возвращения Деда в Здание — я имею в виду, после второго его возвращения, после отсидки, — жизнь на верхних этажах пока так и не вошла в полной мере в прежнюю колею. Куда там! Почти весь персонал стараниями Коли был уволен, помещения долгое время оставались опечатанными, мебель и оргтехнику вынесли и продали. На полу валялись страницы и бланки различных документов. Правда, я специально просмотрел не один десяток этих страниц, и нигде не нашел никакого компромата на нашу фирму. Удивительно! И вот лежали эти странички везде, где только можно представить. И бродили по коридорам, наступая на эти самые странички, четыре мрачных человека, то есть Славик, Коля, Дед и я сам, правда, были еще четверо. Это те, кого Дед успел восстановить на работе. Они-то и были свидетелями сегодняшнего урока для Коли. Ну еще появлялись подчиненные Славика — несколько молчаливых парней таинственной наружности. И слонялась охрана Коли, о которой почти нечего рассказывать, кроме как то, что эти парни были похожи на Николая как родные братья — в дутых джинсах неджинсовой раскраски, в каких-то криво застегнутых розовых рубашках с висюльками на карманах, в роскошных баскетбольных кроссовках, с плейерами или мобильными телефонами у пояса. Таких ребят можно увидеть в любом клипе музыкального канала MTV. Только у охранников Коли были еще кулачки что надо. Мне казалось странным, что эти мордовороты прозевали момент, когда тесть Коли чистил морду своему зятьку. Я прошелся по коридору, вернулся в секретариат. Посмотрел снова и снова на все эти столы и на какие-то бумажки, разбросанные по полу, и подумал: один я не выдержу. Не с кем посоветоваться. Я прошелся по залу. Скучно, одиноко. Куда мне идти с грузом моих проблем? У кого просить совета? Я долго судил и рядил и в конце концов ничего путного не придумал, кроме как обратиться к Гошику. Я мог позвонить ему, но разговаривать о насущных проблемах по телефону было бы равносильно самоубийству. Тогда я вышел из Здания и сел в машину. Вырулив на шоссе, я вдруг увидел, что пластиковый пакет с компьютерной платой и набором видеокамер все еще лежит рядом со мной. Вчера я как положил его на переднее сиденье, так и забыл там. Нет, это черт знает что, сказал я себе, пора сбрасывать оцепенение. В центре города полно милиционеров, вдруг какой-нибудь заглянет ко мне в салон? Что тогда будет? Пусть я не знал, чему сейчас учат в милицейских школах, зато вполне допускал, что эти современные молодые ребята могут с одного взгляда распознать средство электронного наблюдения. Вот и дом, где расположена фирма Гошика. Въезжаю на стоянку и торможу. Оставляю машину рядом с синим «фольксвагеном», который принадлежит моему другу. Вхожу в подъезд, поднимаюсь по лестнице. Звоню. Мне никто не открывает. Что за черт?! Звоню второй раз, долго не отрываю палец от звонка, но за дверью не слышно ни одного звука. Мне бы уйти, но я настроен решительно, и я поворачиваю ручку и тяну дверь на себя. И надо же — дверь оказывается не заперта! В офисе Гошика обе входные двери были как в любой современной квартире: первая дверь, железная, открывалась наружу, вторая — обычная, деревянная, — внутрь. Я толкнул вторую дверь, она во что-то уперлась. Что такое? Я снова надавил — тихо так, осторожно. Дверь подалась и остановилась. Я понял: ей мешает что-то массивное, но мягкое, лежащее на полу. Бочком-бочком я протиснулся в прихожую… И что увидел? На паркете в прихожей лежал Гошик. Он был в невменяемом состоянии, глаза закрыты. В первую минуту я перепугался, подумав, что Гошик отдал концы, но мой друг был жив. Он натужно дышал. Рядом белела на паркете россыпь порошка. Я присел на корточки и тронул пальцем. Да-а, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: это кокаин. * * * Я захлопнул обе двери — железную и внутреннюю. Прислушался. Все было тихо, только сердце билось учащенно. Ну сердце, это мое сердце, его никто, кроме меня, не услышит.