Конечно, это было рискованно — хранить ключ от дачного домика под ступеньками, но так было заведено еще отцом. Это позволяло нам с мамой не зависеть друг от друга. Конечно, всегда можно было заказать в городе несколько лишних ключей, но все как-то руки не доходили. К тому же в «Зеленых холмах» мы знали всех соседей, а окрестные деревни были расположены довольно далеко от нашего дачного поселка. Ни одного случая кражи я не мог припомнить. Поднявшись по деревянным ступеням, я еще раз вдохнул полной грудью, вставил ключ в замок и повернул. Я вошел в дом, чтобы взять ключи от сарая. * * * На станцию я возвращался грязный, усталый и злой. Было два часа ночи или позже — какая разница? Я не мог ответить на вопрос, сколько времени. У меня были часы, но я не видел их. Мне было нечем осветить циферблат. Не все получилось так, как я предполагал. С кейсом я провозился часа два… гораздо дольше, чем запланировал. Сперва мне пришло в голову завернуть его в кусок старого полиэтилена, который я нашел в сарае. Я обернул кейс раза четыре и запаял горячим гвоздем торцы, чтобы кейс не замочила вода. Затем я положил на плечо лопату, взял под мышку обернутый полиэтиленом кейс, присовокупил к нему большой кусок рубероида и отправился со всем добром за территорию дачного поселка. Снова пришлось преодолевать ограду. За ней было поле, за полем — лес. В лесу, метрах в сорока от опушки, я выбрал место и вырыл яму глубиной около метра. Дно ямы застелил рубероидом. Опустил кейс, сосчитал до десяти, вроде как молитву прочитал, накрыл вторым концом рубероида и засыпал землей. Потом засыпал сосновыми и еловыми иголками. Сразу стало как-то спокойнее, а до того я чувствовал себя просто могильщиком. Утешало то, что я, кажется, принял все меры предосторожности. И еще то, что меня, кажется, никто не видел. * * * На здании станции горела одинокая лампочка. Она немного подняла мне настроение, но ненадолго. Когда свет лампочки упал на мои часы, я ужаснулся. Часы показывали половину четвертого ночи. Я сел на скамейку, покрытую росой, охватив себя за плечи, и стал вовсю трястись и раскачиваться. Температура воздуха упала, наверное, градусов до четырех. Осень давала о себе знать. Я думал о маме. Неужели она все еще ждет меня? Мне было стыдно, но я заставил себя преодолеть стыд. Что значит — стыдно? Что значит — неловко? Я ведь не просто так отсутствовал, я был занят делом… Только мне было противно, что я не сдержал своего слова, но все-таки… Сказать, что мне было холодно, значит, не сказать ничего. Я замерз как цуцик. Зато теперь я знал, что такое настоящие испытания — они вовсе не походили на те, которые мне довелось пережить до этого вечера. Чтобы не замерзнуть, я вскочил, принялся бегать по перрону… долго бегал — хорошо, что среди ночи меня никто не видел! Потом остановился и стал изучать расписание электричек. И вдруг обнаружил одну — она шла в Москву около четырех часов утра. Я опустил взгляд на часы — и тут лампочка погасла… Но, слава богу, ждать оставалось недолго, каких-то двадцать минут. На этой электричке я вернулся в Москву. Галстук обматывал вокруг шеи вместо шарфа, чтобы не мерзнуть. Домой приехал на первом поезде метро. Глава 3 Вызов на допрос И что же, вы думаете, полегчало мне после того, как я спрятал кейс? Нет, нисколько не стало легче мне… Я лишь устал до чертиков, и еще, мне зверски хотелось спать — а волнение как было, так и осталось. Зато мама приготовила мне сюрприз. Нет, дома все было в порядке, но мама не вышла встречать меня. На кухне я обнаружил записку: «Котлеты в холодильнике, сковорода с картошкой на плите, спокойной ночи», а ниже стояла приписка: «00:30». Вот что меня изумило! Я не приехал, мама обождала полчасика, а потом спокойно легла спать! Озадаченный, я снял крышку со сковородки, добавил туда котлету, подогрел все это на огне и с радостью уплел, а сам был полон недоумения — ну почему, почему моя мама мне так доверяет? Любой другой на ее месте просто с ума сошел бы от тревоги за собственного сына, а она… «Ну что же, спит… и пусть спит, — подумал я. — Мир твоему сну, мама». И осторожно закрыл дверь кухни. Теперь мне надо было перетерпеть один час до того, как отправиться на работу. Один час — это много. Особенно в моих условиях. Особенно ночь не спавши. Капитально переволновавшись с этими идиотскими деньгами. Короче, я несколько раз прошелся по кухне, а потом взял да и включил телевизор. Он у нас, маленький, черно-белый, стоял на холодильнике. По одной из программ передавали утренний криминальный выпуск. Я так и вперился в экран. Но дудки, про Деда — ни слова, ни полслова. Интересно, подумал я, возобновляя хождение по кухне. Почему о таком важном событии — МУБОП и отряд ОМОНа разгрохали офис солидной фирмы — ни слова, ни полслова? Информация не заслуживает внимания или просто не успели подготовить? Я сварил себе кофе — с запасом, не на одну чашку — и стал пить. И все размышлял, размышлял… Теперь уже — о собственных действиях. Все ли правильно я сделал? Нигде не нахомутал? Кто его знает… В конце концов, если бы у меня была ячейка в швейцарском банке, воспользовался бы я ячейкой. А так — закопал кейс с большими деньгами в землю, и ладно. Действовал, так сказать, по возможностям. В конце концов, я ничего путного не придумал, кроме как допить кофе и выключить телевизор. Часы показывали половину восьмого. Было самое время отправляться на работу. * * * Наше Здание стоит среди чистых полей, на двадцать втором километре Клыковского шоссе — если считать от главпочтамта, или на втором — если от кольцевой дороги. Это в самом деле белоснежное здание-свечка, этакий модерн — двадцать четыре этажа в высоту, ресторан и несколько киосков на третьем этаже, вертолетная площадка на крыше, тонированные стекла. Что еще сказать? Бесшумные скоростные лифты, престижного цвета «антрацит» дверные ручки. Все это вам должно быть известно по зданиям супермаркетов на Западе. У нас постепенно входит в обиход, хотя и выглядит еще в диковинку. Ничего. Переживем. Главное, в нашем Здании очень уютно работать. Поэтому мы и зовем его Здание — с большой буквы. Службы концерна «Деденко» разместились на этажах с двадцатого по двадцать четвертый, а остальные этажи отданы в аренду другим фирмам. Благо, таких, готовых разместить у нас свои офисы, оказалось предостаточно. Наше Здание построил Дед. Он переехал в Москву и сказал: «Хочешь здесь работать, построй себе рабочее место». И построил… Неплохо, надо сказать, построил. Я подъезжал к нашему небоскребу со смешанными чувствами. Что-то должно было измениться в нем после ареста Деда? Сначала ничего я не заметил. В холле все было по-старому. Лифты работали как всегда. Первым, кого я встретил на двадцать втором этаже, были один из водителей по имени Изя и Вовка Довгарь. Вовка нахально дымил сигаретой и, совершенно не обращая на меня внимания, спросил: — Изя, у твоей жены девичья фамилия Айзберг? — Да. А что? — Так это с нее снимали челюскинцев? — Иди ты.» — отмахнулся Изя и, поднявшись со своего места, зашагал по коридору. При виде сидевшего на месте охранника и нахально дымившего сигаретой Довгаря, я неожиданно буквально рассвирепел. Этот обормот нарушал требование Деда — не курить! Он как бы показывал, что с арестом начальника порядки в концерне изменились. Я направился к наглецу. Вовка не спеша втягивал дым… — Привет, милый, — сказал я. — Где Руслан? — Не знаю! — Вовка весело пожал плечами и стряхнул пепел на пол. — Теперь дальше, — ласково продолжил я. — Ты слышал, что ЮНЕСКО объявило этот год годом борьбы с курением? — Так это ж было в прошлом году, — неуверенно ответил Вовка. Мое терпение лопнуло. Я коротким движением выхватил сигарету из его губ. — Держи, — сказал я, протягивая сигарету Вовке. — И давай сам — ножками, ножками… Вовка не понимал. Мне пришлось схватить его за шиворот и поднять. — Отпусти! — кричал Вовка, отбиваясь. — А теперь — вперед! — скомандовал я, подталкивая Довгаря к лестнице. — И вниз, живо… Ты знаешь, где бильярдная. Довгарь не без моей помощи скрылся за дверью, над которой висел зеленый знак пожарной лестницы. Я отряхнул руки и направился дальше по коридору. Завернув за угол, увидел Славика, который стоял у окна. В руке его была незажженная сигарета. — Ну вот, еще один, — вздохнул я. — Ты о чем? — спросил шеф охраны. Я в нескольких словах обрисовал ситуацию с Довгарем. — А, это, — сказал Славик и спрятал сигарету в карман. — Нет, Паша, с этим все нормально. — А с чем ненормально? — поинтересовался я. — Кто у тебя на посту номер один? — Как это — номер один? — не понял Славик. — Ну у лифтов… — Я сам, — вздохнул Славик. — Но… Плюнь, у нас другие проблемы. — Какие? — спросил я. — Да вот с утра не могу дозвониться в МУБОП, — поделился Славик. — Я звонил вчера… А дежурный ответил: относительно подследственного Деденко нет никакой информации… Мне стало стыдно. Нет, Славик все-таки молодец — так переживать за Деда!