– Это значит, что нет красивых. Какое-то время они сидели молча. Тэлли смотрела на то, как на другом берегу взлетают и гаснут фейерверки. Теперь на душе у нее стало в тысячу раз тяжелее, чем раньше, до прихода Шэй. Наконец Шэй произнесла те слова, которые вертелись у Тэлли на языке: – Я потеряю тебя, да? – Но это ведь ты собираешься бежать. Шэй сжала кулаки и стукнула ими по коленкам. – Я сама виновата. Надо было тебе раньше все рассказать. Было бы у тебя больше времени, чтобы привыкнуть к этой мысли, и тогда ты, может быть… – Шэй, я бы никогда не привыкла к этой мысли. Я не хочу на всю жизнь оставаться уродкой. Я хочу, чтобы у меня были большие глаза и пухлые губы, хочу, чтобы все на меня смотрели и ахали. Чтоб все, кто меня увидит, сразу думали: «Кто это такая?», чтобы всем хотелось со мной познакомиться и послушать, что я скажу. – Вот мне-то точно будет что сказать. – Например? «Я сегодня подстрелила волка и сожрала его»? Шэй хихикнула. – Люди не едят волков, Тэлли. Кроликов, по-моему, едят. И еще, кажется, оленей. – Ну просто блеск. Спасибо, Шэй, я все очень живо представила. – А я, наверное, перейду на рыбу и овощи. Но дело-то не в том, как жить и что есть. Дело в том, чтобы стать такой, какой я хочу стать. А не такой, какой я должна стать, по мнению какого-то гадского хирургического консилиума. – Какой ты внутренне была, такой ты и останешься, Шэй. Просто, когда ты красивая, на тебя обращают больше внимания. – Не все так думают. – Ты уверена? Уверена в том, что сможешь одолеть эволюцию только за счет того, что будешь умницей, что с тобой будет интересно потрепаться? Ведь если ты ошибаешься… если ты не вернешься к тому времени, когда тебе исполнится двадцать лет, с операцией ничего не выйдет. Ты всегда будешь выглядеть неправильно. – Я не вернусь, Тэлли. Никогда. У Тэлли запершило в горле, но она заставила себя сказать: – А я не пойду с тобой. Они попрощались около плотины. Скайборд Шэй, предназначенный для полетов на большие расстояния, был толще обычного. Его поверхность поблескивала ячейками солнечных батарей. Из тайника под мостом Шэй вытащила куртку и шапку с обогревом. Тэлли догадалась, что зимы в Дыме холодные и тоскливые. – Ты всегда можешь вернуться. Если тошно станет. Шэй пожала плечами. – Никто из моих друзей не вернулся. От этих слов Тэлли стало здорово не по себе. Напрашивалось много разных жутких объяснений тому, что никто не возвратился обратно. – Будь осторожна, Шэй. – Ты тоже. Ты ведь никому про это не расскажешь? – Ни за что, Шэй. – Клянешься? Ни за что на свете? Что бы ни случилось? Тэлли подняла руку со шрамом. – Клянусь. Шэй улыбнулась. – Верю. Просто нужно было спросить перед тем, как я… Она вытащила из кармана сложенный листок бумаги и протянула Тэлли. – Что это такое? – Тэлли развернула листок и увидела рукописный текст. – Когда ты научилась писать от руки? – Мы все научились, когда собрались бежать. Неплохая уловка, если не хочешь, чтобы майндеры читали твой электронный дневник и что-то там вынюхивали. В общем, это для тебя. Я не должна оставлять никаких координат места, куда направляюсь, поэтому тут все вроде как закодировано. Тэлли нахмурилась и прочла первую строчку, написанную с наклоном: – «По горкам мчась, через пролом лети, лети стрелой». – Ага. Ясно? Это ведь только ты сможешь понять, а если кому другому попадется на глаза, он нипочем не догадается, что это значит. В смысле, если ты когда-нибудь решишь последовать за мной. Тэлли хотела что-то сказать, но не смогла. Смогла только кивнуть. – На всякий случай, – подсказала ей Шэй. Она прыгнула на свой скайборд и, щелкнув пальцами, вдела руки в лямки рюкзака. – До свидания, Тэлли. – До свидания, Шэй. Хотелось бы… Шэй ждала. Скайборд чуть подпрыгивал в воздухе на холодном сентябрьском ветру. Тэлли пыталась представить себе, как подруга старится, как ее лицо бороздят морщины, как ее тело постепенно разрушается – и все это при том, что она никогда не была красавицей. Она никогда не научится правильно одеваться, танцевать бальные танцы. Никто не заглянет ей в глаза и не придет в восторг от ее красоты. – Хотелось бы увидеть, как ты будешь выглядеть, – сказала Тэлли. – Когда станешь красоткой, в смысле. – Боюсь, придется тебе смириться и запомнить мое лицо таким, – с усмешкой проговорила Шэй. Потом она отвернулась, и ее скайборд, постепенно набирая высоту, полетел к реке. Тэлли что-то крикнула ей вслед, но рев воды, прорывающейся в створ, заглушил ее слова. Операция В день своего рождения Тэлли в одиночестве ждала, когда за ней прилетит аэромобиль. Завтра, когда закончится операция, родители будут встречать ее около больницы, а с ними вместе – Перис и другие ее старые друзья, уже ставшие красивыми. Такова была традиция. Но теперь ей казалось странным то, что ее никто не провожает, так сказать, на этой стороне. Никто не попрощался с ней, кроме нескольких проходивших мимо уродцев. Теперь все они казались Тэлли такими малявками – особенно новички, двенадцатилетки, которые глазели на нее так, словно она была грудой костей динозавра. Она всегда любила независимость, но сейчас чувствовала себя так, словно она совсем маленькая и всех остальных родители уже забрали после школы домой, а она осталась одна, всеми брошенная и покинутая. Угораздило же ее родиться в сентябре. – Тебя ведь Тэлли зовут, да? Она подняла голову. Это был уродец-двенадцатилетка. Он явно еще не успел здесь освоиться, держался неловко и смущенно одергивал форменную куртку, словно она была ему мала. – Да. – Так это тебя сегодня заберут и ты похорошеешь? – Меня, Коротышка. – А чего же ты тогда такая грустная? Тэлли пожала плечами. Что он мог понять, этот полумалыш, полууродец? Она задумалась о том, что говорила об операции Шэй. Вчера Тэлли в последний раз обмерили, сделали множество томограмм. Должна ли она была сказать этому новенькому уродцу о том, что уже сегодня, ближе к вечеру, ее тело вскроют, потом придадут ее костям правильную форму, одни из них удлинят, другие утолстят. Носовой хрящ и скулы удалят и заменят программируемым пластиком, кожу снимут и на ее место «посеют» новую, как траву на футбольном поле весной. Сказать ему об этом? А еще о том, что на ее глазах сделают лазерным лучом надрезы, в результате чего она на всю жизнь обретет идеальное зрение, а под радужку вживят имплантаты, из-за которых ее невыразительно-карие глаза засияют золотистыми искорками? Что ее мышцы получат взбадривающую дозу электротока, что весь ее детский жирок уберут раз и навсегда? Что зубы заменят керамикой, крепостью не уступающей крылу сверхзвуковых самолетов, а белизной – лучшему фарфору? Рассказать ему про все это? Говорили, что это совсем не больно – кроме новой кожи, которая пару недель побаливает, как если бы ты сильно обгорел на солнце. В голове у Тэлли вертелись детали операции. Теперь она лучше понимала, почему убежала Шэй. Ну почему для того, чтобы просто выглядеть определенным образом, надо пройти через такое испытание? Если бы только люди были умнее, если бы они были развиты настолько, чтобы относиться ко всем одинаково, даже если кто-то выглядит иначе! Если кто-то урод. О, если бы Тэлли только могла придумать вескую причину, которая заставила бы подругу остаться… Она несколько дней подряд вела воображаемые разговоры, но они стали намного более напряженными и резкими, чем после ухода Периса. Тысячу раз она мысленно спорила с Шэй. Это были долгие жаркие диспуты о красоте, биологии, взрослении. Всякий раз, когда они выбирались на руины, Шэй высказывала свои мысли об уродцах и красотках, о городе и о том, что находилось дальше пригорода, о ложном и истинном. Но Тэлли ни разу не подумала заподозрить, что ее подруга и в самом деле может убежать из города, отказаться от жизни, наполненной красотой, блеском, изяществом. О, если бы только она сказала Шэй что-то верное… Хоть что-нибудь. А теперь она сидела здесь, и ей казалось, что она даже не пыталась сказать ничего такого. Тэлли посмотрела новенькому уродцу прямо в глаза. – Потому, – сказала она, – что все сводится вот к чему: две недели у тебя жутко болит кожа, как будто ты обгорел на солнце. Но это стоит перетерпеть, чтобы потом на всю жизнь стать красивым. Мальчишка оторопело поскреб затылок. – Чего-чего?