— Если бы у нас по-прежнему были траводавы и акки для охраны? Может, пару дней. Может, меньше. Пешком? С одним акком? — Корун выразительно пожал плечами. — Тогда зачем мы идем так быстро? — Потому что у меня действительно есть кое-что на уме. — Росту искоса посмотрел на Мейса. — Но тебе это не понравится. — Мне это понравится меньше, чем то, что придется сделать с Бешем и Мел? Меньше, чем то, что я уже сделал с Лешем? — Это не мне решать. — Взгляд Ника стал отстраненным, он уставился в наполненный тьмой туннель впереди. — Где-то в часе ходьбы на запад есть небольшое поселение. Вдоль этих дорог для паровых вездеходов подобные деревни встречаются примерно через каждую сотню километров. У них там есть защитный бункер и коммуникатор. Хотя мы, ОФВ, не используем коммуникаторы, но все равно отслеживаем частоты. Мы доходим туда и посылаем кодированный сигнал, сообщающий о нашей позиции. Затем накачиваем Мел и Беша танатизином, садимся, ждем и надеемся на лучшее. — Балавайское поселение? Ник кивнул: — У нас больше нет поселений. Спасибо ТОКО. — Эти балаваи нас впустят? — Конечно. — Зубы Ника выделялись на фоне сумрака джунглей, а в глазах его вновь мелькнула вспышка странного безумия. — Надо просто знать, как попросить. Лицо Винду посуровело. — Я не позволю тебе причинять вред мирным жителям. Даже для того, чтобы спасти друзей. — По этому поводу тебе не стоит беспокоиться, — произнес парень, не останавливаясь. — В этих местах мирные жители — миф. Джедай не хотел уточнять, что Ник имел в виду. Он просто замер посреди колеи. Перед его глазами вновь пронеслась кровавая бойня, спроецированная в кабинете Верховного Канцлера. Он снова увидел разрушенные, сожженные хижины и девятнадцать трупов посреди джунглей. — Ты прав, — сказал он, — мне это не нравится. Совсем не нравится. Ник не сбавил шаг. Он даже не оглянулся на остановившегося Мейса. — Да, ну как только тебе в голову придет идея получше, — сказал он в темноту впереди, — ты уж не забудь поставить меня в известность, ладно? 6. Мирные жители ИЗ ЛИЧНОГО ДНЕВНИКА МЕЙСА ВИНДУ В бункере я впервые после допроса в Министерстве юстиции, могу заявить, что меня окружает более или менее прохладный воздух. Кто-то соорудил это убежище внутри вулканического камня прямо на холме: фактически просто поставил дюрастальную дверь перед входом в пузырь, оставшийся в граните то ли после газа, то ли после менее прочного камня. Отсюда, конечно, неплохо просматриваются остатки поселения внизу, но бункер явно никогда не претендовал на звание военного объекта: ни одной бойницы. Исходя из того, как он был построен — проще говоря, вырыт, — я могу предположить, что он служил скорее убежищем: безопасным местом, в котором можно укрыться в случае нападения. Безопасным местом, в котором можно дождаться ополчения. Если и так, то задумка не удалась. Ночной ветерок медленно обдувает искореженные обломки того, что когда-то было дверью, а его шорох в дверном проеме служит эхом той жестокости, что по-прежнему звучит в Силе вокруг меня. Я не рискую медитировать. Тьма здесь слишком глубока. Она притягивает: словно я оказался слишком близко возле черной дыры, которая разрывает меня пополам. Гравитация тянет одну половину меня к горизонту событий, за который я боюсь даже просто заглянуть. Позади меня, потонув в ночных тенях, неподвижно лежат Беш и Мел. Из-за танатизинового анабиоза температура их тел немногим выше, чем у окружающих камней. Лишь сквозь Силу можно понять, что они все еще живы: их сердца бьются со скоростью меньше одного удара в минуту, а на один час приходится десять-двенадцать неглубоких вдохов. Личинки лихорадных ос в их телах так же замирают. В подобном состоянии Беш и Мел могут прожить еще неделю, а то и больше. Если, конечно, за это время они не станут чьим-нибудь обедом. Следить за их безопасностью — моя обязанность. На данный момент это моя единственная обязанность. Так что я сижу посреди обломков двери и всматриваюсь в бесконечную ночь. «Молния» покоится на двуноге в дверном проеме, ее дуло смотрит в небо. Мел хорошо заботится о своем оружии: она настояла на очередной его чистке перед тем, как разрешила сделать себе укол. Теперь я периодически делаю проверочные выстрелы, и пока что пушка работает нормально. Я пытаюсь чувствовать в Силе деятельность поедающего металл грибка, как это умеют делать коруннаи, но пока все же больше полагаюсь на физическую проверку. Других дел у меня все равно нет. Я провожу время, делая подобные записи и раздумывая над спором с Ником. Там на дороге Ник сказал, что мирные жители в этих местах — миф. Как я выяснил, он имел в виду, что мирных жителей здесь просто нет, что находиться в джунглях — значит уже принимать участие в войне. Балавайское правительство распространяет слухи о невинных исследователях джунглей, которых режут жестокие коруннайские партизаны. Это, по словам молодого коруна, лишь пропаганда. Сейчас же, в руинах балавайского лагеря, эта мысль кажется мне на удивление правильной, хотя ранее я инстинктивно отбросил ее. Она показалась мне банальным оправданием. Извинением. Успокоением для совести, растревоженной различными зверствами. В то время, когда мы шли по дороге, проложенной паровым вездеходом, мы с Ником успели немало поговорить об этом. Парень утверждал, что все по-настоящему мирные жители остаются в городах: официанты и дворники, владельцы магазинов и водители такси. Он сказал, что исследователи джунглей ходят с таким мощным оружием не просто так и что причиной тому скорее акк-псы, чем лозовые кошки. Балаваи идут в джунгли, лишь когда готовы, хотят и могут убивать коруннаев. Ни та ни другая сторона не сидит и не ждет нападения противника. Если в джунглях ты не наносишь удар первым, то становишься жертвой. Тогда я задал вопрос о мертвых детях. Это был единственный раз, когда Ник разозлился. Он развернулся ко мне так, словно собирался ударить. «Каких детях? — спросил он. — В каком возрасте ребенок уже может спустить курок? Из детей получаются отличные солдаты. Им практически неведом страх». Неправильно воевать с помощью детей… или против них… Так я ему и сказал. Несмотря ни на что. Они недостаточно взрослые, чтобы понимать последствия своих поступков. Ник в крайне грубых выражениях объяснял, что мне следует сказать все это балаваям. — А как же наши дети? — Росту с едва сдерживаемой яростью тряхнул головой. — Иджи могут оставить своих детей дома, в городе. А где нам оставить наших? Ты видел Пилек-Боу. Ты знаешь, что случается с коруннайскими детьми на этих улицах… Я знаю! Я был одним из них. Лучше пусть разорвут на куски здесь, чем выживать там, как пришлось мне. Кстати, как ты собираешься объяснить этим стрелкам со штурмовых кораблей, что коруннаи, которым они радостно отстреливают руки и ноги, всего лишь дети? — По-твоему, это оправдывает то, что происходит с детьми балаваев? Теми, что не остаются в городах? — уточнил я. — Коруннаи ведь не стреляют с кораблей куда ни попадя. Какие у вас оправдания? — Они нам не нужны, — огрызнулся он. — Мы не убиваем детей. Мы хорошие парни. — Хорошие парни, — повторил я его слова. Я не смог скрыть горечь в своем голосе: голографические изображения, которые мы с Йодой увидели в кабинете Палпатина, все время всплывают в моей памяти. — Я видел, что остается после того, как вы, хорошие парни, захватываете селение исследователей джунглей, — сказал я ему. — Именно поэтому я здесь. — Ну конечно. Ха. Давай я тебе кое-что поведаю, а? — Переменчивость настроения Ника, подобная летней грозе, унесла ярость в мгновение ока. Он посмотрел на меня с ироничной жалостью. — Я все ждал, когда же ты наконец заговоришь об этом. — О чем? — О ваших джедаях, ваших тайнах и прочем клыкачовом дерьме. Думаете, только вы умеете держать карты закрытыми? — Он закатил глаза и помахал пальцами перед своим лицом. — О-о-о, смотрите, я джедай! Я знаю вещи «слишком опасные» для «простых смертных»! Осторожно! Если ты не отступишь, я скажу тебе то, что «живым существам знать не дано»! На мгновение мне показалось, что Ника Росту можно воспринимать как настоящее испытание для моих моральных принципов. Джедай может пасть во тьму, начав с реализации простого желания выбить из подобного персонажа всю скопившуюся в нем мерзость. Я взял себя в руки и даже смог поддерживать цивилизованный тон речи, когда Ник рассказывал все, что знал о той кровавой резне в джунглях и об информационной пластине. Это было тяжело. Он признался, что не просто был в том месте, что мы с Йодой рассматривали в кабинете Палпатина, но был в компании Депы и Кара Вэстора, когда они продумывали план. Он помогал им в работе над «декорациями», а потом именно Ник передал наводку Разведуправлению Республики. Даже сейчас, несколько часов спустя, мне трудно описать словами, как я себя тогда почувствовал. Сбитым с толку, несомненно: почти оглушенным. Не способным поверить. Преданным. Я нес в себе те картины, словно рану. Они терзали мой разум так обжигающе болезненно, что мне приходилось отгораживаться от них покровом неверия. Из-за подобной боли приходится особенно тщательно следить за раной — когда любое прикосновение к ней ведет к агонии, приходится укрывать ее, изолировать, словно объект поклонения. Словно святыню. Но Ник выставил все так, будто это была просто шутка. Хм. Я наконец нашел слово, которое описывает то, что я тогда испытал. То, что я испытываю сейчас. Гнев. В том числе и поэтому мне сейчас сложно медитировать. Сложно и опасно. Хорошо, что Ник и Гэлфра ушли несколько часов назад. Возможно, к тому времени, как он вернется — если вернется, — я найду для сказанных им вещей место в своем разуме, дабы они более не ожесточали мое сердце. Вся бойня была постановкой. Не подделкой. Тела были настоящими. Смерти были реальными. Но она была постановкой. Это действительно была лишь шутка. Надо мной. Депа хотела, чтобы я приехал сюда. Вот для чего все это было сделано. С самого начала. Та инфопластина не была уликой и не была признанием. Она была приманкой. Депа хотела выманить меня с Корусанта, привести на Харуун-Кэл и бросить в эти кошмарные джунгли. Многие из убитых действительно были исследователями джунглей, сказал мне Ник. Когда иджи не разрабатывают джунгли, они служат нерегулярными частями балавайского ополчения. Они значительно опаснее штурмовых кораблей, спутников обнаружения, всех ТОКО, дроидов-истребителей и армий сепаратистов, вместе взятых. Они знают джунгли. Они живут в них. Они используют их. Они беспощаднее, чем ОФВ. Остальные убитые в этой маленькой постановке были пленниками-коруннаями, которых схватили иджи. Схватили, пытали и унижали так, что я не смогу это описать. Когда ОФВ напал, первое, что сделали балаваи, — убили всех пленных, что еще были живы. Ник сказал, что оттуда не ушел никто. Ни один из пленных. И ни один из иджей. Дети… Дети были коруннаями. Кто же такой этот Кар Вэстор? Ник сказал, что именно он засунул пластину в рот мертвой женщины и зафиксировал его шипами медной лозы. Парень добавил, что именно Вэстор убедил ОФВ оставить тела в джунглях. Сцена должна была показаться чрезвычайно жестокой, чтобы я лично занялся расследованием. Вэстор убедил оставить мертвых детей, их собственных детей, якунам, личинкам-буравчикам и черным вонючим мухам-падальщикам, которые напивались кровью настолько, что не могли взлететь с гниющей плоти… Хватит. Я должен остановиться. Перестать говорить об этом. Перестать думать об этом. Я не могу… это не… На этой планете ничему нельзя доверять. То, что ты видишь, не имеет никакого отношения к тому, что получаешь. Мне кажется, я никогда не смогу понять это. Но я все же учусь. И благодаря этому изменяюсь. Чем больше я меняюсь, тем больше я понимаю. И это пугает меня. Я не хочу представлять себе, что произойдет, когда я действительно научусь понимать это место.