– И кем назовешься? Почтальоном с телеграммой? – язвительно спросил коллежский советник. – А дорогу спросить. Иду, мол, в Николо-Угрешский монастырь. Правильно али как? – Хм. Ну попробуй. А я спрячусь. Так они и сделали. Лыков вынул браунинг, поставил на боевой взвод и убрался за угол. Азвестопуло же постучал в окно и запричитал гнусаво: – Дяденька, а дяденька! Занавеска отдернулась, и в окне показалось хмурое лицо смотрителя. – Чего еще тут за рыло? – А нету ли водицы? Пересохло оченно в утробе, а до Угреши еще идтить да идтить… – Из речки попьешь. Пошел прочь! – Спасибо на добром слове, раб божий. Помощник перебежал к шефу и сказал: – Видел на столе два стакана. – Значит, Комоха там. Он-то и нужен был сыщикам. Известный налетчик Флегонт Тюхтяев по кличке Комоха подозревался в убийстве станового пристава Дмитровского уезда Винтергальтера. Уездная полиция не сумела найти преступника. Сыскная полиция градоначальства попробовала, но тоже не нашла. Губернатор, флигель-адъютант Джунковский, обратился за помощью в МВД. Столыпин приказал из-под земли достать убийцу… – Что делать будем? – возбужденным голосом спросил Азвестопуло. – Вы постойте здесь, а я сбегаю за жандармом. Втроем веселее. – А они как раз пойдут на прорыв? Если один полезет в дверь, а второй в окно, я не услежу. Ты вот что… Но их спор был неожиданно прерван. Видимо, появление ночного прохожего насторожило Комоху, и он решил осмотреться. Стукнул ставень, кто-то высунулся наружу, увидел сыщиков и без раздумий открыл огонь. Лыков с Азвестопуло едва успели отскочить в темноту и укрыться. Далее случилось то, чего и боялся коллежский советник. Один из преступников распахнул дверь и начал высматривать чужаков. А второй с противоположной стороны дома попытался выбраться в окно. Питерцы выстрелами тут же загнали их обратно. Бандиты озадачились и стали совещаться, сыщики – тоже. Лыков крикнул: – Эй, Затулкин! Ты-то куда полез, дурак? Комохе виселица светит, я его понимаю, неохота. А ты? Вооруженное сопротивление полиции. Тоже в петлю захотел? Сдавайся. Бандиты переговорили, и сторож подозрительно быстро ответил: – Сдаюсь! Не стреляйте! – Кинь пушку в окно и выходи с поднятыми руками. Затулкин выбросил револьвер. – Приготовься, это ловушка, – предупредил помощника Лыков. – Комоха всегда ходит с двумя «наганами», он отдаст второй напарнику. Так и оказалось. Сторож вышел наружу, сделал три шага – и выхватил оружие. Но больше ничего не успел: Лыков продырявил ему плечо. Следом за ним в дверь вылетел Тюхтяев, пальнул раз-другой и упал со стоном на землю – Азвестопуло прострелил ему ногу. Минуту спустя Алексей Николаевич перетягивал налетчику бедро его же ремнем и ругал помощника: – Сколько раз говорил, чтоб не в ногу! Теперь с ним хлопот полон рот, иначе помрет от потери крови. Вот смотри, как я: в плечо – и чисто. – Да уж… После Ростова нам до пенсии всех живьем брать придется… – с досадой отозвался Азвестопуло. Перевязав арестованных, полицейские зашли в сторожку. – Ого! – поразился Лыков. – Богато нынче живут смотрители переездов! Вся будка оказалась заставлена коробками с папиросами. Среди них были и дорогие сорта. – Это все железная дорога, – вздохнул коллежский советник. – То тебя чуть кипой хлопка не убило, теперь вот табак. Когда только это прекратится? Куда смотрит московская сыскная? Азвестопуло, курящий по пачке в день, молча набивал себе карманы. – Эй, слуга закона! Беги на шоссе, тут до городских боен две с половиной версты. С ворованным табаком быстро домчишь. Пусть пришлют доктора или хотя бы фельдшера. А я их покараулю. За окном требовательно загудел паровоз – проехал очередной состав, из которого опять что-то выбросили. – Сходи, погляди, что там. Грек подскочил, наклонился над коробкой. – Ого. Чур мое! Спрячьте это от обыска, Алексей Николаич. Хоть в кусты, а я утром потихоньку заберу. – Да что в коробке? – Папиросы «Грация» фабрики Богданова. Высший сорт! Глава 1 Московский беглец Два месяца спустя коллежский советник Лыков явился в приемную к Столыпину. Там уже сидели директор Департамента полиции Трусевич и коллежский асессор Лебедев, чиновник особых поручений. Был восьмой час вечера, посетители разошлись. Остался только секретарь, да в углу примостился фельдъегерь, ждал, когда премьер-министр подпишет исходящие бумаги. В ноябре темнело рано, и питерцы начинали хандрить. Включили электрическое освещение, и сразу стало уютнее. За окном шумел дождь, по Фонтанке тянулись огни – это плыли баржи с дровами. Звякнул телефон. Секретарь снял отводную трубку, выслушал и почтительно сообщил Трусевичу: – Стефанов вышел от Макарова и сейчас будет здесь. Директор Департамента полиции коротко кивнул и нахмурился еще более. Макаров был товарищ министра внутренних дел, занимающийся полицейскими вопросами. А кто такой Стефанов? Алексей Николаевич знал одного, но тот служил в Московской сыскной полиции в чине коллежского секретаря. Ему не по рангу ходить по таким кабинетам… Тут открылась дверь, и вошел тот самый Стефанов, которого Алексей Николаевич только что отверг. Гость сделал общий поклон, потом отдельно приветствовал директора департамента. И лишь после этого подошел к своим знакомцам. Лебедев до перевода в Петербург пять лет прослужил начальником МСП[2]. Это он в свое время взял способного околоточного надзирателя из наружной полиции в сыскную. А Лыков, знавший наперечет чуть не весь ее личный состав, особенно симпатизировал именно Стефанову. Он и протянул первый руку: – Добрый вечер, Василий Степанович. Какими судьбами? Стефанов покосился на директора, словно ожидал от него помощи. Трусевич пояснил: – Разговор у Столыпина будет посвящен тем безобразиям, которые творятся сейчас в Москве. И о которых подал сигнал господин коллежский секретарь. Подал сигнал? Лыков перевел взгляд на Лебедева. Его приятель скривился: – Именно так, Алексей Николаевич. Я, когда уезжал сюда, оставил дела в порядке. А Мойсеенко, судя по всему, их развалил. И не просто развалил! Там черт-те что творится… До меня доходили слухи, которым я, признаться, не верил. Но приехал Василий Степанович и рассказал такое, что я сразу же пошел к Максимилиану Ивановичу. А тот к Столыпину. Надо что-то делать! Надворный советник Мойсеенко три года назад сменил Лебедева на должности главного московского сыщика. Алексей Николаевич и его знал очень хорошо, оттого и недолюбливал. По его мнению, лучшей заменой был бы тот же Стефанов. Но он не вышел чином, и место отдали другому. Однако что такого натворил Дмитрий Петрович, что подвиги его удостоились внимания самого премьера? Наконец всех позвали к Столыпину. Совещание проходило в малом зале дворца Кочубея на Фонтанке, 16. Столыпин помимо должности премьер-министра сохранил за собой еще и пост министра внутренних дел. И на этом основании имел право на министерскую квартиру, размещавшуюся в бывшем графском дворце. В разное время тут жили и Горемыкин, и Дурново, однако Петр Аркадьевич селиться не захотел. Он жил на Елагином острове, но совещания часто проводил здесь, что вполне устраивало Департамент полиции. Ходить недалеко – только из южного департаментского корпуса перебраться в западный министерский. Столыпин, усталый и чем-то недовольный, молча по старшинству подал руку вошедшим. Кивнул, все сели, и премьер сразу обратился к москвичу: – Это правда, что вы сообщили Макарову? – Так точно, ваше превосходительство. – Тогда расскажите все еще раз, чтобы мы послушали. И как можно подробнее. – Слушаюсь. Стефанов откашлялся; было видно, что он сильно волнуется. – Значит, придется сначала рассказать мне о себе, ваше превосходительство. Кто я и что, а также как попал в это колесо. – Начинайте и не волнуйтесь, – доброжелательно подбодрил москвича Столыпин. – Если вы говорите правду, коронная власть защитит вас в любом случае. – Благодарю. Значит, вот как теперь в Москве обстоят дела… Стефанов вдохнул, будто собирался прыгнуть в полынью, и начал: