– А протокол допроса, другие бумаги по дознанию? – У меня их отобрали. Но много черновиков я сохранил. – Вот и хорошо. Алексей Николаевич покосился на Столыпина, тот перехватил его взгляд и сказал: – Этой истории уже неделя. Она внове только для вас. Я, как узнал о ней от Максимилиана Иваныча, дал ему команду взять дело на контроль. Сейчас он доложит. – Слушаюсь, Петр Аркадьевич, – вытянулся на стуле Трусевич. – Я во исполнение вашего распоряжения тотчас же послал в Москву чиновника особых поручений Дьяченко для официальной ревизии МСП. – А почему не Лыкова? – Лыков в то время дознавал убийство полицмейстера Семипалатинска и еще не вернулся из командировки. – Жаль, но пусть будет так. Дьяченко сообщил что-нибудь интересное? – Точно так, Петр Аркадьевич. Он едва начал ревизию, а там нарушений уже вагон. Пропадают вещественные доказательства, бегут арестанты из сыскной тюрьмы, агенты вымогают у потерпевших взятки. А если те денег им не дают, то и дознания не проводят. Все, что рассказывал господин Стефанов, подтверждается. И это только начало. – Ага! – Глаза у премьера сверкнули. – Но что с кражами на московском железнодорожном узле? – Там своя специфика, Петр Аркадьевич. Стефанова выгнали, и все его дознания Мойсеенко прекратил. Более того, когда он узнал, что Василий Степанович частным образом продолжает помогать прокурору Арнольду, то открыл против него преследование. Нам точно известно, что Мойсеенко подкупил двух воров, чтобы те дали против Стефанова ложные показания. Будто бы тот брал с них мзду. А надзиратель Штраних демонстративно требовал денег с потерпевших, представляясь им Василием Степановичем. – Вот скотина! Но мы вас в обиду не дадим, господин коллежский секретарь. И на коронной службе восстановим. Но поступим хитро, чтобы раньше времени гусей не дразнить, – сказал Столыпин. Все притихли. Петр Аркадьевич обвел присутствующих твердым взглядом и сообщил: – Дни Анатолия Анатольевича Рейнбота как московского градоначальника сочтены. Стефанов ахнул. Премьер дал подчиненным осознать новость, после чего продолжил: – По моему докладу Его Величество распорядился направить в Москву сенаторскую ревизию под началом тайного советника Гарина. Это будет официальное расследование, что там Рейнбот и его люди натворили. По итогам, думаю, генерал пойдет под суд. Но меня беспокоят железнодорожные хищения. Я получил письмо от фон Мекка, председателя правления Московско-Казанской дороги. Он сообщает чудовищные цифры: за два года с московских станций похищено грузов более чем на десять миллионов рублей! Подчиненные приняли известие по-разному. Трусевич крякнул, Лебедев возмутился, Лыков с сомнением покачал головой. Лишь отставной коллежский секретарь не удивился. – Пора положить этому конец, – продолжил Столыпин. – Мы договорились с фон Мекком, что он финансирует деятельность специальной комиссии. Ее название: комиссия по прекращению железнодорожных краж. Руководит ею коллежский советник Лыков. Комиссии будет предоставлено право самостоятельно вести дознание и в его рамках давать поручения лицам гражданской исполнительной власти. По согласованию с генерал-губернатором разрешаю вам вызывать даже воинские команды. Вы, Лыков, наш главный козырь, с вас и спрос. – Слушаюсь. А какими силами я могу располагать в самой комиссии? Понадобятся люди для поручений, негласная агентура, филеры наружного наблюдения, письмоводители… А деньги на расходы? – Сами решите на месте. Даю вам широкие полномочия, а Максимилиан Иванович будет с вами в тесной связи. Деньги на расходы возьмите из секретного фонда Департамента полиции. Далее. Лыков руководит комиссией, но упор делает на негласные формы дознания, в которых он большой специалист. А господин Стефанов станет в комиссии официальным лицом. Он сегодня же получит место в канцелярии петербургского градоначальства, тем же чином. Но жить и трудиться будет в Москве. Вы, Василий Степанович, поступаете на содержание Московско-Казанской дороги, временно, на срок работы комиссии. Шестьсот рублей в месяц жалованья, и еще пятьсот – на служебные надобности. Без отчета. Полагаю, этого достаточно? Как у министра. Глядишь, это возместит хотя бы часть ваших имущественных потерь. Коллежский секретарь вскочил: – Так точно! Благодарю, ваше превосходительство. – Учитывая, что московская полиция прогнила насквозь, помогать вам двоим будет не она, а железнодорожная жандармерия. Туда зараза еще не проникла. Жандармы обеспечат силовое прикрытие и доступ к дорожной сети. Приказываю начать дознание немедленно. Господа! Теперь поднялись и остальные. Премьер-министр обвел всех тяжелым взглядом: – На кону стоит здоровье наших железных дорог. А значит, и всей экономики России. Требую навести порядок к Пасхе. Лыков, Стефанов, выезжайте в Москву. Документы, полномочия, деньги – все получите завтра, и сразу в путь. Трусевич – на вас поддержка комиссии из Петербурга. Для этого, повторюсь, всегда можете рассчитывать на меня. Лебедев, от вас требую обеспечить поддержку в городе. Используйте прежние связи, возможности, личные отношения, что сохранились по старой должности. Не могли сразу все чины МСП с вашим отъездом превратиться во взяточников. Найдите здоровые силы, пусть помогут Лыкову со Стефановым. Господа, все свободны. Чиновники гурьбой вышли в приемную. Трусевич зычно скомандовал: – Идем ко мне, будем сочинять бумаги про ваши полномочия. Чаем напою, а вот закусок не обещаю. – У Алексея Николаевича баранки есть, – выдал друга Лебедев. – Во! – обрадовался действительный статский советник. – Кладите, любезнейший, на алтарь, иначе работа не заладится. Глава 2 Первые шаги Спустя два дня Лыков со Стефановым прибыли в Москву. Василий Степанович сразу поселился на квартире, которую выделило ему правление Московско-Казанской дороги. Питерец решил жить отдельно и отправился выбирать гостиницу. Он уже подходил к бирже извозчиков, когда за его спиной вдруг раздалось досадливое: – Етишкин арбалет! Лыков опешил. Во всем мире так выражался только покойный Благово! Но Павла Афанасьевича давно уже нет на свете. Коллежский советник обернулся и увидел Фороскова, своего бывшего подчиненного в Нижегородской сыскной полиции. После отъезда Благово с Лыковым в Петербург Форосков вышел в отставку. Он помогал страховым компаниям бороться с ворами и мошенниками. Приятели не виделись почти двадцать лет. Бывший сыщик стоял у автомата по продаже перронных билетов и оттирал с рукава мел. Вид у него был непритязательный: шапка потертая, башлыка нет, из-под распахнутого ворота пальто виднелась несвежая рубашка. – Петр Зосимович, ты ли это? Форосков всмотрелся – и ахнул: – Алексей Николаевич! Вот так встреча… – Он растерялся и, казалось, был сильно смущен. «Что такое?» – подумал Лыков. – Петр, какая удача! Поехали со мной, вспрыснем, поговорим. Или ты занят сейчас? Бывший сыщик весь съежился: – Я, видите ли, того… при должности. Зазываю приезжих в гостиницу… – Очень хорошо, я как раз ищу, где поселиться. Вези к себе. – Алексей Николаевич, вам там не понравится. Номера наши не то чтобы очень первосортные. – Пустяки. Как они называются? – Барашкова, на Большой Бронной. – А ты за меня комиссионные получишь? Форосков горько усмехнулся: – Рупь-целковый бросят. – Поехали, а там и поговорим. Они сели в извозчика и велели доставить их в номера Барашкова. Лыков помолчал, потом спросил в лоб: – Что случилось, Петр Зосимович? Такая служба раньше была не для тебя. – То раньше, – вздохнул Форосков. – Сейчас так. – А причина? Ты же служил в страховой компании. – Было дело. Уже не служу. – Ну-ка поясни. Бывший сыщик оглянулся на извозчика и понизил голос: – У компании начали возникать большие убытки, раз за разом. Воруют и воруют, черти. – Погоди-погоди. На железной дороге воруют? – догадался вдруг Лыков. – А где же еще? Тут, Алексей Николаич, такое творится! Беззаконие, а полиция глаза отводит. О чем только власть думает? На миллионы ведь тащат, ей-богу, на миллионы! Разбойники захватили Москву и сосут, сосут. Кто противится, тому несдобровать. Вот и я попал. Начальство рвет и мечет, велели мне положить хищениям конец. Людей не дали, денег тоже, дали только приказ. Пошел я в Новую Деревню, куда самые дорогие грузы утекали. Так теперь Андроновка называется. В ней товарная станция Московско-Курской дороги, где наибольшие покражи. Пришел, быстро разобрался. Все ведь понятно, ребята даже не скрываются, тащат нагло каждую ночь, а бывает, что и днем. Вызнал я, кто ворует, кто помогает, кто берет краденый товар. А потом мне стукнули по голове. – Сильно стукнули? – Едва не помер. Четыре месяца в больнице пролежал, последние деньги на лечение ушли. Из страховой компании я уволился, теперь сижу тише воды ниже травы. Приезжих в нашу дыру заманиваю… Потихоньку спиваюсь. Вот такие дела, Алексей Николаич, ежели честно. – Понятно, Петр Зосимович. Странно только, как это ты мне попался в первый же миг по приезде сюда. – А чего странного? Случай. – Случай, но особый. Во-первых, отвечаю на твой вопрос, о чем думает власть. Меня прислал сюда сам Столыпин, чтобы положить разбоям на железке конец. Создана специальная комиссия, я ее начальник. Буду заниматься выжиганием заразы. Хочешь со мной поучаствовать? Форосков смотрел на бывшего начальника и не знал что сказать.