На какое-то время. – Вон! – крик был совершенно недостойным, ибо девица хорошего рода… …эту девицу она почти ненавидела. – Оставьте мою сестру, – вот Ариция умела говорить спокойно и так, что ослушаться её не смели. Даже почтенная вдова поднялась с козетки, всем видом своим выражая крайнюю степень недовольства. Маменьке, небось, отпишется. С жалобой. И отцу. И… – Голова болит, – пожаловалась Летиция, пытаясь выбраться из-под одеяла, поверх которого зачем-то набросали подушек. – Ноет и ноет… ноет и ноет… – Полежи, – сестра присела рядом. – Воды? Или шторы задернуть? – Задерни. Ариция с трудом подняла тяжеленную палку для штор. А уж крюк зацепить и вовсе не сразу вышло. Шторы сомкнулись с протяжным скрежетом, который отчего-то раздражения не вызвал, и в комнате стало сумрачно. – Что ты об этом знаешь? – Летиция откинулась на подушки. Мягкие. И перины тоже. И… и чем дальше, тем больше ей нравится это место. Какое-то оно… спокойное, что ли. – О чем? – голос сестры дрогнул. – Не надо. Ты поняла. Ты ведь всегда раньше понимала. И вот… он сказал, что я вспомню. Со временем. А мне кажется, что я забыла что-то донельзя важное. Пытаюсь, пытаюсь, а она только болит. Так что? Ариция вздохнула. И взгляд отвела. – Еще мне кажется, что мы раньше… мы не ругались. Почти. – Почти. – А потом… как-то все изменилось. Когда? Почему? Из-за мага, да? И матушки… я… – Летиция приняла и кубок с водой. Сделала глоток. Стало легче. Тошнота отступила, а боль нет. И главное, все-таки не понятно, какое платье выбрать, ибо мигрень мигренью, а к ужину выйти надо. Другие-то будут. А к платью еще парик. И перчатки. Драгоценности, чтобы сочетались и с платьем, и с перчатками, и с самою Летицией, да еще и соответствовали моменту. Кто бы знал, до чего тяжело быть идеальной принцессой. – Мы и вправду дружили. Наверное. Я теперь и сама не уверена в том, что было и… …если придворный маг поработал с Летицией, то и сестре уделил бы внимание. – Я тебе помогала. Раньше. Уходить… вечером. Говорила, что мне спать одной страшно. И мы ложились вдвоем. А ты тихонько убегала. И потом возвращалась. Рассказывала… мне все это казалось жутко романтичным. И вообще… таким настоящим… моя сестра ловила преступников. Ловила? Нет… она, конечно, рассказывала… и память, да, память… она не вернулась. Не совсем. Но Летиция вдруг увидела ту картину, из прошлого. Огромную кровать. Служанок, что не спешат уходить, и медлительность их страшно раздражает. Арицию в белой ночной рубашке. И на ней, на Летиции, такая же. Кружевом отделана, пахнет лавандой. Как и вода, которой они умываются. Щетка скользит по волосам, тогда еще длинным. Очень длинным. И ловкие пальцы горничной заплетают косы. – Потом расскажешь, – тихий шепот Ариции будоражит сумрак. А сама она с трудом сдерживает зевок. – Расскажу. Платье, то, другое, хранили здесь же, спрятав в старом шкафу. Там много чего было. Вот и… они себе казались такими умными. Дурочки. Но Ариция помогала одеть этот скучный наряд из грубой ткани. Башмаки такие же. Плащ глубокий. Полумаску. Никто бы не догадался… …она выскальзывала за дверь, мимо сонных служанок. Сон получалось насылать легко, пожалуй, только это и получалось. Может, потому что сам по себе сон сродни смерти? Главное, там, в коридоре, её ждали. И был знакомый путь, не тайный, нет. К чему? Кто обратит внимание на еще одну девицу, которых во дворце без счета. А там… экипаж. Поездка. Запахи моря и города. Старый дом, в подвале которого оборудована мертвецкая. И там-то её ждали. Знали ли те люди, кем была Летиция? Кто-то должен был, но для большинства она была девицей, в которой проснулся неудобный, но такой нужный дар. И которая помогала. Ведь просто. Коснуться мертвеца. Позвать его. И задать вопрос, даже не нужен вопрос, ей и без того охотно открывали, что случилось. А она уже рассказывала. И… бумаги оформлялись там же. В них не стояло имени Летиции Ладхемской, но разве это имело значение? Главное, что те, чьими глазами ей позволено было видеть, получали желаемое – справедливость. А она, утомленная, порой обессиленная, возвращалась. И спала. Долго. До полудня часто. А потом они вместе с Ари завтракали. И Летиция рассказывала очередную страшную историю, которая Ари казалась выдумкою. Да и самой Летиции… она ведь тогда не понимала, насколько все серьезно. Пока… Она потерла лоб. – Мы обе потеряли осторожность. Не только мы, – Ариция сидела рядом, сгорбившись, и выглядела такой несчастною. – Сперва ты уходила не так часто. Раз в две-три недели… – На особо сложные случаи. – Потом чаще… потом… стала почти каждую ночь. – Их было так много, – развела Летиция руками. – Как я могла отказать? Тем более, что чем раньше, тем четче память. А в мертвецов, которым несколько дней, сложно заглянуть. Те же, кто пару недель пролежал, и вовсе… И вновь же разговоры о мертвецах не пугают. – Однажды меня позвала матушка. И начала расспрашивать. Ты знаешь, когда она по-настоящему хочет что-то узнать, умолчать не выйдет. Да и было мне тогда… я пыталась. Врала. А меня ловили на вранье. И матушка сердилась. Она… она лучше бы кричала, честно. А она взялась за сердце. И сказала, что умрет. Тебя же отправит в монастырь, пока ты не сбежала с любовником. – И ты… – Рассказала. Прости. Я ведь не думала, что все будет так. Ты ведь не делала ничего плохого. Не было любовника. А остальное… это же на пользу только! – Твоей вины нет, – покачала головой Летиция. Странно, но боль почти прошла. Внутри было пусто и ощущение этой пустоты не пугало. – Это мы заигрались. Я и… и если бы меня не остановили, рано или поздно, обо всем узнали бы… и так знали. Вдова. Она тогда сказала о… о неподобающем увлечении. А Летиция не удивилась, хотя, казалось бы, откуда ей знать. И… и что с ней сделали? – Тогда тебя тоже пригласили к матушке. И говорили с тобой. Долго. А потом объявили, что ты заболела. Меня не пускали. Никого не пускали. Только нескольких дам, кому матушка доверяла. …как почтенной вдове… – А когда ты пошла на поправку, тебя отослали. К герцогине Хаммоншир. Мне же строго-настрого запретили разговаривать с тобой о том… что было. – И как объяснили? – Сказали, что все это… что может разрушить наше с тобой будущее. Что некромантия – это почти чернокнижие. И узнай об этом простые люди, они не поймут. Тогда тебя придется запереть в монастыре. И меня тоже. А это… сама понимаешь, кому туда охота? – Никому.