Возле кровати стоит стул, обитый светло-розовым бархатом, я сажусь на него и обнаруживаю, что он просто до неприличия удобен. – Здравствуй, мама. Услышав мой голос, она открывает глаза. – Моя милая девочка. Три слова. Ее максимум. Я улыбаюсь, борясь с подступающими слезами: так больно смотреть, как она угасает. Впервые в жизни ее кожа потускнела, а губы посинели. Правда, Лиэнн предупреждала меня об этом по телефону, но видеть все своими глазами куда страшнее. Мама кивком показывает на столик у кровати. Там уже лежит «Грозовой перевал» с закладкой на нужном месте. Этой договоренности мы придерживаемся неукоснительно: Лиэнн играет с мамой в карты или в скрэббл, а иногда они вместе рисуют – навык, которым мне так и не удалось овладеть. Зато читаю всегда только я. – Так, где мы остановились? – Я открываю книгу и на двадцатой главе вижу новую закладку. Точнее, совсем старую, явно сделанную детскими руками. Засушенные цветы – розовый и темно-бордовый – в пакетике. Не заламинированные, как сделали бы сейчас, а просто завернутые в самоклеящуюся прозрачную пленку – помню, мы в школе такой учебники оборачивали. Точно. В нижней части самодельной закладки пробита дырочка, в нее продета розовая ленточка и завязана бантом. Я сама ее и завязала. Когда же это было? В начальной школе, наверное. Кажется, мне было тогда лет восемь. – Откуда она у тебя? – Шкатулка. – Мама показывает головой куда-то в сторону. Напротив, возле камина, стоит шкатулка для хранения всякой всячины. Наверное, тоже Лиэнн привезла. Помню, в последний раз я видела ее тусклый серебристый бок в мамином доме, под лестницей. Мы, наверное, лет сто ее не перебирали. Раньше в ней лежали разные памятные вещички, в основном поделки, которые мы с сестрой мастерили в школе. – Сентиментальной становишься? – Я пытаюсь поддразнить маму, а сама думаю о ее драгоценных письмах, которые погибли в пожаре. Но мама не должна ничего знать о моих кошмарах, поэтому я молча сглатываю слезы и заставляю себя улыбнуться. Мама пожимает плечами, улыбается и показывает мне, что пора начинать читать, а сама откидывается на подушку и закрывает глаза. Дышит она с присвистом и так слабо, что я с трудом различаю, как поднимается и опускается ее грудь. А губы совсем синие. Почитав минут пятнадцать, я обнаруживаю, что мама заснула. Нажимаю на кнопку вызова, приходит медсестра и объясняет, что это теперь часто случается. Маме не хватает кислорода, поэтому она не может бодрствовать долго. – Вас разве не предупредили? – Сестра внимательно смотрит на меня, словно хочет убедиться, что я хорошо понимаю, что происходит. Я только киваю в ответ. На слова нет сил. Прошу ее передать маме привет от меня, когда она проснется, и сказать, что я заеду в самое ближайшее время, потом кладу закладку в книгу, а книгу – на стол. И еще долго сижу так, не в силах оторваться и уйти. Очутившись на улице, я решаю не ехать сразу к Лиэнн, а сделать по пути небольшой крюк, и даю шоферу адрес матери Клэр. Конечно, ее может не быть дома, или она не захочет меня впустить, но я все-таки журналистка, хотя и временно лишенная возможности работать официально, а значит, сбор информации для новой статьи для меня – естественное дело. И если Клэр вместе с ее партнером пытаются нажиться на жертвах преследования, то я должна им помешать. Оказывается, мать Клэр живет в доме с террасой на три квартиры, что уменьшает мои шансы. Будь передо мной просто дверь с кнопкой звонка, я бы наверняка убедила обитательницу квартиры впустить меня, а вот с переговорным устройством все намного хуже. По нему ведь не видно лица. Черт. Я нажимаю кнопку. – Да. Кто там? – Это Элис. Я журналистка, звонила вам по поводу вашей дочери, Клэр. У меня есть информация, которой я хочу поделиться с вами. Это очень важно. – Я же говорила вам, мы с ней не общаемся. Уходите. – Мне кажется, для вас будет лучше, если вы меня выслушаете. – Итак, ловушка расставлена, остается только ждать, попадется в нее добыча или нет. К моему удивлению, после долгой паузы раздается жужжание, и замок, щелкнув, открывается. – Входите. Мать Клэр, явно заинтересованная, впускает меня в свою квартирку, которая выглядит чистенькой и нарядной из-за большого дивана, обитого красным велюром, с кремовыми декоративными подушками. Для меня это неожиданность. Не знаю почему, но я ждала убожества, уныния и беспорядка. – Так что это за новость, которую мне, по-вашему, нужно знать? – Пожалуйста, не обижайтесь, поверьте, мне трудно об этом говорить, но у меня есть подозрение, что Клэр оказалась втянута во что-то нехорошее. Возможно, даже противозаконное. – Я наблюдаю за лицом женщины. Судя по всему, она не шокирована. – В общем, я провела расследование и выяснила, что Клэр и ее партнер, очевидно, выманивают у людей деньги под видом благотворительности. Женщина издает странный звук, шумно выдыхая воздух. – Ну, меня бы это не удивило. – Правда? – Этот ее «партнер» – это Пол Кросвелл, что ли? – Видимо, да. По крайней мере, свою компанию, якобы производящую сигнальные устройства для жертв преследования, она открыла вместе с ним. Она рассказала мне о своей сестре, которую долго преследовали и под конец облили кислотой. Ужас. Сестра теперь живет за границей, а сама Клэр именно из-за нее решила заняться благотворительностью. – Полная чушь. Клэр – моя единственная дочь, говорю вам. Других детей у меня нет. Наверняка это он ее научил. – Можно мне присесть? – Я вынимаю из сумки блокнот и ручку. – Пожалуйста, если надо. Но больше чем на пять минут не рассчитывайте. Миссис Брюс не предлагает мне чаю и, как я ни стараюсь расположить ее к себе, явно ждет не дождется, когда я уйду. Она отказывается говорить на диктофон, но все же сообщает достаточно, чтобы стало понятно – я на верном пути. Это из-за Пола Кросвелла мать и дочь стали друг другу чужими. И Харди – вовсе не фамилия мужа, как я думала. Скорее новый псевдоним. Видимо, у Пола и Клэр серьезные проблемы с финансами. Еще в былые времена он пытался открыть фирму по продаже сигнализаций корпоративным клиентам. Дело закончилось плохо – полицейским расследованием, и хорошо, что не судом. Оказалось, горе-бизнесмен говорил своим клиентам, что его устройства связаны с каким-то кол-центром, откуда в случае необходимости поступает запрос прямо в полицию. То же самое рассказывала мне и Клэр. Только никакого кол-центра нет и никогда не было. Просто все сигналы шли на личный телефон Пола, а он взимал с клиентов немалые ежемесячные платежи за несуществующую услугу. С тем же успехом его клиенты могли и сами позвонить в полицию в экстренной ситуации, к тому же совершенно бесплатно. Я объясняю миссис Брюс, что теперь Пол и Клэр проворачивают ту же аферу, но на этот раз с жертвами преследования. – Как им это удается? Разве деятельность благотворительных организаций никто не контролирует? И нет специального закона? Должна же быть хоть какая-то система сдерживания. – Закон, разумеется, есть, вот только мошенники прекрасно научились его обходить. – На Пола это очень похоже. Он то и дело открывает и закрывает какие-то компании. – Женщина умолкает и встает, видимо, решив, что потратила на меня достаточно времени. – Понимаете, из-за этого мы с Клэр и разругались, – внезапно добавляет она. – Я сказала Клэр, что видеть ее не хочу, пока она не бросит этого ужасного типа. Поставила ее перед выбором. – Она огорченно глядит на меня. – Наивная. По глупости думала, что она выберет меня. А теперь извините, но мне действительно придется попросить вас уйти. Я оставляю ей свою визитку, возвращаюсь в автомобиль и, пока шофер везет меня к лондонскому дому Лиэнн, набираю номер Мэтью. С одной стороны, мне жалко миссис Брюс, но с другой – я в восторге от той истории, которую накопала. Но Мэтью моего восторга не разделяет. – Элис, мы, кажется, договорились, что ты предоставишь это дело полиции. – Что, прости? – Я потрясена. Ни о чем таком мы не договаривались. Он просто сказал, что будет благоразумно с моей стороны предоставить Мелани заниматься проблемой Клэр и ее бойфренда, а теперь злится на меня, впервые с тех пор, как всплыло мое настоящее имя. – Мел уже изучает досье этого Пола Кросвелла. Выяснилось, что он тот еще тип. На его счету не только мошенничества. Есть еще кое-что, о чем ты не знаешь: его дважды привлекали за нанесение телесных повреждений. Он может оказаться подозреваемым, Элис. – Брось, Мэтью. Говорю же, это я вышла на их фонд, а не они на меня. Вряд ли эта парочка имеет какое-то отношение к моему преследователю. Они просто вымогают из людей деньги и надеются, что я своими текстами помогу им поставить это дело на поток. – Прошу тебя, Элис, не мешай нам. Мы как раз проверяем их по своим каналам. Так что держись в тени и не отсвечивай. Не лезь больше в это дело. Глава 58 ЭЛИС День проходит за днем. Выходные. Понедельник. Вторник. И вот снова она – среда. Как и всегда в последние недели, я мечусь между страхом, злостью и скукой. Как же мне все это надоело, тянется уже целый месяц! Особенно мне надоело чувствовать себя отрезанной от всего мира. Да еще кто-нибудь нет-нет да подсыплет соли на рану, повторяя, что я не могу быть журналисткой. Со злости я отправляю в отдел кадров нашей редакции письмо с требованием вернуть меня на работу, поскольку использовала все накопившиеся выходные, как меня и просили. Я подтверждаю, что готова брать выходной каждую среду, как мы и договаривались, и угрожаю обратиться к юристу по трудовому праву, если мне и дальше не позволят писать. Едва отослав это письмо, я сразу начинаю жалеть, что погорячилась. Конечно, я их понимаю, по крайней мере отчасти. Во время последней встречи я приводила кадровикам примеры известных журналистов, которым тоже угрожали преследователи, но никто не отстранял их от работы. – У нас тут не Би-би-си, – был ответ. – Мы – провинциальная газета, у нас большие финансовые проблемы, мы едва сводим концы с концами. Это у Би-би-си неограниченный ресурс, а мы даже в приемную человека на полную ставку нанять не в состоянии, Элис. Не можем же мы каждое входящее письмо проверять под рентгеном. Это, знаешь ли, трудно. Трудно? Как будто я не знаю, что такое трудно! Я снова смотрю на экран телефона. «Ср» – белые буквы на синем фоне… Снова. Так скоро… Я у Тома – мы договорились, что он присмотрит за мной до десяти утра, а там подъедет Мэтью. До десяти еще далеко, но я не сплю с рассвета, и Том приносит мне кофе. Он все так же терпелив со мной, но я все равно чувствую себя кошкой на раскаленной крыше. Мечусь по комнате. Отвечаю резко. Вся на взводе. Я как раз начинаю рассказывать Тому о своем письме в редакцию, когда раздается сигнал интеркома. Доставка – курьер привез пакет. Том облегченно вздыхает – он ждет документы с работы, какой-то сложный контракт, который он сейчас готовит. Он просит курьера принести пакет в квартиру, «третий этаж, пожалуйста», но курьер заявляет, что он в мотоциклетном шлеме, а правила компании, на которую он работает, запрещают ходить в шлеме по этажам, чтобы не пугать жильцов. Том говорит, что шлем можно и снять, но курьер отвечает, что это слишком долго, а время дорого: «Вы хоть представляете, как мало времени отводится на каждую доставку?» То есть либо Том сам идет вниз за документами, либо он отметит в документах, что не застал клиента на месте. Том пробует спорить, но парень заявляет, что ему платят не за то, чтобы он уговаривал клиентов. – Да ладно, Том, спустись сам. – И оставить тебя одну? Ни за что. – В квартире есть сигнализация, а тебе нужно работать. Или нам теперь по средам и от доставки отказаться? Может, еще и работу бросишь? И это называется жизнь? Давай, не смеши меня, иди за своими бумагами. Все будет нормально. Я иду в кухню и включаю кофемашину. На улице еще темно, и, пока на кофемашине не загорелся зеленый индикатор, я просматриваю новые сообщения на телефоне. Так, ничего серьезного. Это происходит, пока я стою лицом к кофемашине.