– Стоит нам пройтись по делу округа Коулс мелкозубой расческой, – сказал Сесил. – Проверить и перепроверить. Небрежность – это одно, но злоупотребление положением? Это уже другого цвета лошадь. Они сели в вертолет. Стеклянная кабина нагрелась. Ридер снял шляпу и помахал ею перед собой. – Скажем, нашему парню около тридцати, – проговорил Сесил, – а значит, учитывая возраст этих девушек, к шестьдесят шестому – шестьдесят седьмому его уже призвали. Стандартная подготовка, базовая пехота, это двенадцать месяцев, потом три-четыре срока максимум, значит, он вернулся когда? К семидесятому, семьдесят первому? Ридер втянул воздух сквозь зубы. – Возможно. – В чем дело, босс? Ридер надел шляпу. – Думаю, мне надо купить себе удочку, Сесил. – Удочку? – повторил Сесил. Затем надел наушники и надвинул шляпу. Пристегнулся и выглянул через стекло кабины на нефтяные поля. – Ладно уж, – проговорил он наконец. Ридер запустил лопасти, и вертолет поднялся, взметнув ветер и развеяв траву, и повернул на юго-восток, назад в сторону Уэйко. Пятница 10 октября Вечерняя звезда неподвижно сияла на небе. Тревис, с замотанным под шляпой лицом, сидел на шлакоблоке между мотелем и своим пикапом и возился с вертушкой, которую достал из шкафа под своей спальной полкой. В игрушке не хватало шайбы, а одно из крыльев кукушки-подорожника было сломано. Тревис провернул лезвие ножа в головке шурупа, который соединял крыло, и подумал о твари по имени Рю в своем кемпере – о том, как она равнодушно наблюдала за ним из-под копны растрепанных волос, когда он полез в шкаф за вертушкой. Глаза у нее были темные и ввалившиеся, их красный блеск исчез. Дышала медленно и хрипло. Она отстранилась от него, будто больное животное, поэтому он просто закрыл дверцу шкафа. Он попытался раскрутить игрушечную птицу. Мышцы у него болели, одежда висела на нем, как на вешалке. Он поймал себя на мысли, что так недолго и с голода умереть. И кто тогда умрет первым – он или она? Иногда мысли метались у него в голове, а иногда его посещали ужасные видения того, что он мог сделать с Гаскин и мальчиком. Он уверял себя, что этот поток черных мыслей принадлежит не ему – а ей. И все же с каждым днем, что он оставался здесь, опасность для мальчика и его матери возрастала. Он страдал той же болезнью, что и Рю, поэтому его потребности и путь к их удовлетворению были столь же прямы и бесхитростны, что и дорога, по которой он попал сюда. Рыжий кот сидел, выпрямив спину, на капоте его пикапа, и кончик его хвоста подергивался, когда он смотрел в треснутое окно. – Видишь что-нибудь, котик? – сказал Тревис, снимая кукушкино крыло с его оси. Кот сощурил глаза, а потом перевел взгляд обратно на окно. На крыльце фермерского дома хлопнула сетчатая дверь, и во двор выбежал мальчик. Кот спрыгнул на землю и скрылся под машиной. Гаскин вышла вслед за мальчиком и остановилась на ступеньках крыльца, где прислонилась к столбику и скрестила руки на груди. – Куда так торопишься? – спросил Тревис у мальчика, когда тот подбежал к нему, едва не задыхаясь. Мальчик взял палку и пару камней и занес их в воздухе с таким видом, будто это была бейсбольная бита и мечи. – Я с мамой поругался, – сказал мальчик. Его мать ходила взад-вперед по крыльцу босиком. Ее волосы были повязаны красной тряпкой. Желудок Тревиса низко и протяжно заурчал. – Черт, – сказал мальчик и рассмеялся. Тревис держал в одной руке нож, в другой – вертушку. – Из-за чего поругались? – Я не хотел горох, – ответил мальчик. – А что ты имеешь против гороха? – Ничего. – Тогда в чем дело? – Мама разозлилась, потому что меня исключили из школы. Она кормила меня им три раза с тех пор, как меня отправили домой, и я сказал ей: еще один раз – и я не буду есть, а она будто пытается добиться того, чтобы меня стошнило. – Тебе не следует так с ней разговаривать, – упрекнул его Тревис. Мальчик просто подбросил камень в воздух и ударил его палкой. Удар получился что надо, и камень угодил в большой металлический холодильник за кафе. – А за что тебя исключили? – спросил Тревис. – За драку, – ответил мальчик и кивнул на вертушку. – А это что? – Очередная старая штуковина, которую я не могу починить, – сказал Тревис. – Я такую уже видел. Папа брал меня как-то на ярмарку в Кантоне, и там такие были. – Не знаю, откуда эта взялась, – сказал Тревис. – Похоже, крыло сломано. – Похоже, – согласился Тревис и поставил деревянную игрушку на землю. В животе у него пылал огонь. – Сломано, как я сам. Небо потемнело, налившись темной синевой. Тревис встал и убрал нож в ножны. Поднял взгляд на мать мальчика, которая все еще стояла на крыльце и наблюдала за ними. Мальчик же, не обращая на нее внимания, размахивал палкой в воздухе. – Ты в драке-то победил? – спросил он мальчика. – Мисс Лопес, директор, говорит, что в драках победителей не бывает. – Значит, мисс Лопес сама никогда не дралась, – сказал он и помахал матери мальчика. Та ему не ответила. Только уселась на ступеньки. – А вы, наверное, много раз бывали в драках, – сказал Сэнди. – Немало. – Наверняка всегда побеждали. – Да и проигрывать приходилось. Ты дрался с тем мальчиком, Роско? – Ага. – Но не убил же его, как говорил? – Нет. Хотя думал об этом. Будь у меня нож вроде вашего, может, и убил бы. – Думаю, теперь тебе стоит потискать своих кроликов, да? – Нахер кроликов, – отрезал мальчик и ударил по следующему камню. Тот попал в стену мотеля совсем рядом с окном. Тревис отвел от него взгляд и подумал: «Он совсем один. Мать у него, конечно, есть, но она там, а он здесь, здесь, совсем один». Тревис коснулся рукоятки ножа. Вынул его из ножен, повернул в руке. Было в мальчике что-то темное, рожденное в темноте сарая, печаль, слишком великая для такого мальца. Тревис вспомнил затхлый запах холста в сарае собственного отца. Запах бензина и жира. Задумался, не доведется ли мальчику однажды взглянуть в зеркало и увидеть в нем незнакомца. Сэнди опустил палку и уставился на Тревиса, который в последний раз взглянул на крыльцо и увидел следящую за ними обоими Аннабель Гаскин. И пристально их изучающую, подумал Тревис. Он спрятал нож. – Думаю, нож тебе не понадобится, чтобы сделать что нужно. Хочешь, покажу тебе, как уложить его на землю, чтобы он не встал? – Разве это лучше, чем убить его? – Если убить, он не почувствует боли. Сэнди задумался на несколько мгновений, а потом спросил: