Так они посидели некоторое время, пока солнце нагревало жестяной навес над ними, и из окошка, где девушка в бумажном колпаке подавала рожок обмакнутого в шоколад мороженого старику в комбинезоне, доносился запах готовящегося мяса. По дороге разъезжали машины, одни направлялись в город, другие на гравийную стоянку, где были припаркованы фургон и пикап Калхуна. Еще несколько скворцов скакали, клюя жучков, сверкая пурпурными головками на послеполуденном солнце. Проспав всю субботу, вечером Тревис спустился к офису кемпинга и купил в автомате пачку сигарет. Затем сел на заднее крыльцо своего кемпера и закурил. Голод съедал его, будто зубам не оставалось ничего иного, кроме как глодать собственный рот, или как если бы механизм какого-нибудь огромного двигателя вращался лишь чтобы просто шуметь. Голод сопровождался новыми болями в ноге и боку, уже знакомой скованностью в суставах и сухостью кожи. И еще зудом. Со стороны соседей по кемпингу доносились голоса людей, готовивших себе ужин. Тревис чувствовал запах бобов, бекона, хот-догов и видел маршмеллоу, загорающиеся на концах палочек. Он сидел и курил, наблюдая и прислушиваясь, и все это время его желудок не переставал урчать, но вовсе не из-за бобов с беконом. «Нет, – подумал он. – Нет. Просто жди. Держись. Само пройдет, вот увидишь». Но он, конечно, знал, что это не так. Зато это терзало Рю – то, что она слышала такие его мысли. «Не пройдет, – предостерегла она. – Нет. Разве по мне этого не видишь? Я нужна тебе, Тревис. Я нужна тебе, чтобы ты был тем, кто ты есть. Тем, кем я тебя сделала». Но Тревис не обращал на нее внимания. Он сидел и курил, трясясь от голода. Вскоре кемпинг затих, свет мало-помалу погас. Он докурил последнюю сигарету и, поднявшись, побрел обратно. В свою пещеру. В свою гробницу. Воскресенье 19 октября После церкви Аннабель достала шесть разноцветных рождественских гирлянд из шкафа на чердаке фермерского дома и натянула их вдоль сетчатого забора перед бассейном. Сэнди ей помогал. Он держал гирлянду, будто патронташ, и отматывал матери необходимую длину, когда та его просила. Пока они таким образом двигались вдоль забора, Аннабель продевала шнур в звенья спокойно и терпеливо, как когда-то ее бабушка шила одеяло. Работали они в основном молча. Мальчик вообще помалкивал все утро. Он мало разговаривал за хлопьями и не пел гимны в церкви, что было странно. Аннабель, может, и ненавидела собственный голос, когда пела в церкви, но ей нравилось слушать Сэнди. Поэтому ее огорчило, что в это утро он не пел. – О чем думаешь, именинничек? – спросила она. Он ответил медленно и, как обычно, вопросом. Сэнди вообще предпочитал ответам вопросы. Она всегда считала это одним из его лучших качеств. – Он не вернется, так ведь? «Он. Ковбой». Но он же не был ковбоем, так ведь? Не настоящим. Как странно. Аннабель удивилась, что не могла вспомнить его имени. Оно вертелось у нее на кончике языка, и только теперь она осознала, что не вспоминала о Тревисе – Стиллуэлле, Тревисе Стиллуэлле – все утро. Ее сердце забилось быстрее, а когда она открыла рот, чтобы ответить сыну… «Нет, потому что я сказала ему уехать. Потому что от него были проблемы. Большие проблемы». …то обнаружила, что этого она тоже не помнила. «Красное», – подумала она, но это ничего ей не говорило. Кожа, доски, кемпер, пирожное. Вдруг у нее под джинсовой блузкой выступил пот. В голове у нее было пусто, точно в отбеленном бассейне перед ней, и она опасалась в него свалиться. Она помнила одно: в то утро она видела, как Стиллуэлл стоял в поле и смотрел за тем, как восходит солнце. Продолжая заниматься гирляндами, она дала единственный ответ, в котором была уверена. И произнесла его так спокойно, как только могла: – Вряд ли. Мальчик, к ее удивлению, лишь отозвался: – Может, и к лучшему. Она опустила гирлянды. – Почему ты так говоришь, милый? Он ответил не сразу. Но выражение его лица – с легкой морщинкой на переносице, плотно сжатыми губами – указывало на то, что он принимал решение: какую часть правды ей рассказать? Она видела это выражение в день, когда ее вызвали в школу из-за его драки с Роско Дженкинсом. – Там было что-то плохое, – сказал наконец мальчик. – В его кемпере. Аннабель почувствовала, как у нее по рукам и шее побежали мурашки. Сэнди продолжал развешивать гирлянды по забору. – В каком смысле «что-то», милый? – Ничего, – ответил он после небольшой паузы. – Может, мне просто дурной сон приснился. «Что-то, – подумала она. – Что-то плохое». Но выпытывать не стала. Она рассудила, что лучше действительно считать это просто дурным сном. – Ладно, – сказала она. – Он уехал. Но у нас тут вечеринка, так что нужно готовиться. Мальчик кивнул, но даже не улыбнулся. Когда они закончили с гирляндами, Аннабель протянула провод из бассейна к розетке в портике прачечной. Зажгла ее и обрадовалась тому, что хотя бы половина лампочек была в рабочем состоянии. Пока мальчик ходил от одной лампочки к следующей, шевеля ими, будто это были расшатанные зубы, Аннабель зашла за мотель и оглядела пустое пространство, где раньше стояли ковбойский пикап с кемпером. Позже Диего и Росендо привезут гриль на «Эль Камино». Диего предложил пожарить бургеры с сосисками. Джек Муни должен был приехать в два, наполнить бассейн, разобраться с насосом и сделать все как надо. Аннабель стояла на пустой стоянке для трейлеров и смотрела на пустынные просторы Техаса, где от холмов до грани выцветшего голубого неба простирался кустарник. Те, кто собирался приехать, будут здесь только через пару часов, но пока она была с сыном одна. «А иногда, – подумала она, – быть одной хорошо». И безопасно. В смотровой было холодно даже в тяжелой дубленке, которую Ридер привез из Уэйко. Он снял шляпу и положил ее на ближайший табурет, когда судмедэксперт, мужчина по фамилии Альварес, поднял покрывало, явив мертвую девушку, лежавшую на столе. Ее лицо и часть шеи почернели и обуглились. Кожа на губах расплавилась на зубах. Один глаз отсутствовал: глазница была пуста. – Мы, кажется, ищем ветер в поле, – заметил Ридер Сесилу в то утро, глядя на присланную по факсу фотографию мертвой девушки, отправленную рано утром. – Она вроде подходит по всем параметрам, – отозвался Сесил. – В последний раз ее видели в баре. – Слишком мерзко, – сказал Ридер. – Даже чудовищно. Зернистая черно-белая фотография была взята из выпускного альбома. На ней изображалась улыбающаяся девушка, которая стояла, прислонившись к дереву. – Не нужно нам обоим ехать, – решил Ридер. – В дивизии уже теряют терпение. Лучше начни разгребать завалы. К тому же тебя бы только зря укачало. – Мне два раза повторять не надо, босс. Альварес сдвинул покрывало до самых ступней девушки. Ее ноги от колен были также обожжены, мышцы, плоть и кость сплавились воедино. Выше колен проходила граница, за которой прекращались ожоги; она была резкая, как линия загара. «Примерно в том месте, докуда доставала юбка», – подумал Ридер. – Родители опознали? – спросил он. – За час до вашего прихода, – ответил Альварес. – Когда я откинул покрывало, мать… – Он покачал головой. – В факсе, что вы отправили, указано, что она пропала в пятницу? – В пятницу днем они заявили, – сказал Альварес. – Она пошла в бар в четверг вечером после того, как поссорилась с родителями. Пограничный патруль обнаружил ее вчера утром, на какой-то дороге к ранчо, почти на границе нашей юрисдикции. Ее канюки клевали. Так она из ваших? – Не особо похоже, – ответил Ридер. Он наклонился и внимательно рассмотрел девичье горло. Там не было видно ни следов, ни букв, правда, над ключицей у нее почти не осталось кожи. Держа руки в карманах куртки, Ридер оглядел девушку целиком и заметил у нее в ноге ножевое ранение: артерия внутри него казалась почти что резиновой трубкой. Он указал на другую отметину, у колена. – Это что, это канюк? – Наверное. Там еще койоты ошивались, когда ее нашли. – А это? – Ридер указал на маленькое кольцо проколов ниже ножевого ранения. – Человеческие зубы. – Причина смерти – разорванная бедренная кость? – Не уверен, – ответил Альварес. – Хотите чаю или кофе? У меня без кофеина. – Не, пасиба. Альварес не улыбнулся. Только кивнул. – Почему вы не уверены? – Ридер неторопливо обогнул стол. – Ну, – Альварес прикусил губу, – тут у нас много чего творится, рейнджер. Он взял пару резиновых перчаток из диспенсера на стене и надел. Затем взял мертвую девушку за руку и перевернул ее.