Судя по всему, задавать сейчас вопросы – значит попусту терять время. Я дал старику три доллара и пятнадцать центов, а взамен получил сосиску в булке, завернутую в вощеную бумагу. Помедлив, я взял бутылку с горчицей и провел по всей длине хот-дога две аккуратные полосы. Мне показалось, что так будет правильно. В мобильнике, зажатом между плечом и ухом, снова заговорил Джон. С каждой секундой его голос слабел. – Приставь к уху. Я посмотрел на ручейки жира, вытекающие из хот-дога и смешивающиеся с горчицей, и порадовался, что не взял кетчуп или коричневый луковый соус. Оглядевшись, я постарался как можно более непринужденно поднести сосиску к уху. В эту секунду мобильник сдох. Капелька жира попала в самый центр моего уха, червяком проползла по щеке, затем по шее и, наконец, забралась за шиворот. Группа мужчин и женщин в деловых костюмах резко изменила курс и обошла меня стороной. С противоположной стороны улицы на меня с любопытством уставился одинокий бомж. Да, я практически опустился на самое дно. Я решил утереться салфеткой и оправдать вложенные средства, съев хот-дог, но тут до меня донеслись звуки. – Дейв? Ты слышишь? Голос Джона раздавался из сосиски. Я посмотрел на телефон: дисплей черный, стекло выбито, из покореженного корпуса торчит зеленая плата. До меня дошло. – Понятно. Твой голос я слышу благодаря каким-то телепатическим волнам. Все ясно. Так бы и сказал. – Я опустил руку с хот-догом и приложил к уху мобильник. – Что дальше? Ничего. Еле слышные звуки донеслись из сосиски, и я снова приставил ее к уху. – Дейв? Ты там? – Да. По мобильнику тебя не слышно. – Теперь тебе придется говорить со мной по сосиске. – Почему… Вздохнув, я потер глаза и почувствовал, что скоро разболится голова. – Ладно. Что будем делать? – Ты слышишь меня только потому, что в твой организм попал «соевый соус». В шприце его оставалось немного, так что надолго не хватит. – Что это за соус, Джон? Он живой! Клянусь, я видел, как он… – Послушай, доберись до дома Роберта. Сейчас полицейских там нет, но времени у нас мало – они обязательно туда нагрянут. Бери такси и двигай к «Уолли» за своей машиной. Затем поезжай по Лэтроп-авеню в Шир-Виллидж – это трейлерный парк к югу от города, за кондитерской. Если повезет, за двадцать минут доберешься. – У меня нет денег. Было всего пять долларов, и три из них я потратил на хот-дог. – Хот-дог стоит три бакса? Ни фига себе! Ладно, подожди секунду. Так, посмотри между сосиской и булкой – там сложенная стодолларовая купюра. Обрадованный мыслью, что от черной магии может быть польза, я несколько секунд ковырялся в хот-доге. – Джон, здесь ничего нет. – Ладно, значит, не получилось. У тебя банковская карта есть? Глава 4. «Соевый соус» Два часа спустя я приехал в Шир-Виллидж. Остывший хот-дог лежал на приборной панели; на ветровом стекле, в месте контакта с бумагой, остались потеки горчицы. Я поднес сосиску к уху. – Джон? Сквозь взрыв помех прорвался голос Джона, хотя и не так громко, как раньше. – Дейв? – Да. – Ты что, под мостом проехал? – Нет. Мы в трейлерном парке. Наконец-то. В каком из трейлеров живет Роберт? Снова помехи, затем голос Джона: – Действие «соуса» заканчивается. Ничего не говори, только слушай. Войди внутрь и… Помехи. – …ни в коем случае этого не делай, и все будет в порядке. Удачи. Тишина. Голос исчез вместе с помехами: хот-дог перестал быть средством связи. Оставалось надеяться на то, что все станет ясно, когда я войду в дом Роберта. Его дом оказался одним из двух трейлеров, дверь и крыльцо которых полиция обклеила желтой пластиковой лентой. Второй, похоже, хозяева бросили несколько месяцев назад. Метамфетаминовая лаборатория. Я оставил машину на лужайке перед домом и зашагал к жилищу Роберта. В доме никого не было – по крайней мере из тех, кто ездит на машине. Я зачем-то постучал в дверь, а затем вошел. Кишки и кровь уже убрали – не удивительно, ведь полиция не хотела допускать, чтобы внутренности полдня приманивали к себе мух. И все же я узнал эту комнату – по фотографиям, которые показывал коп. Здесь взорвался Роберт. Стоял жуткий запах органики – смеси протухшего молока, плесени и дерьма. На голых стенах – ни фотографий, ни дешевых пейзажей, ни плакатов с изображением кинозвезд. Может, все сняли полицейские? Телевизора нет. Диван, кресло, обивка которого прожжена окурками. Это жилой дом или сквот? Я заглянул в кухоньку, расположенную в одном из концов трейлера, затем развернулся, прошел по короткому коридору, ведущему в другую часть дома, толкнул дверь, за которой должна была быть спальня… …и застыл. Внезапно передо мной появилось поле, припорошенное снегом, а на горизонте – горные вершины, врезающиеся в потрясающее фиолетовое небо. Казалось, кто-то отпилил конец трейлера. Только если бы это произошло на самом деле, я бы увидел соседский ржавый трейлер и брошенный «олдсмобиль» в зарослях сорняков. Я отступил в коридор – сбитый с толку, напуганный тем, что меня может втянуть туда. Только минуту спустя я понял, что увидел фреску, протянувшуюся по стенам от пола до потолка. Художник раскрасил стены, оконный переплет и, черт побери, даже сами стекла. Он раскрасил занавески, ковер, простыни и смятое одеяло на неубранной кровати – так что, если смотреть с порога, возникал не фотографический эффект, а нечто большее. Покрытая инеем трава, нарисованная на стене, продолжалась на тумбочке и на стоявшем на ней стакане, наполовину заполненном водой. Стакан был с трещинкой, но художник включил в картину и ее, превратив в отблеск солнечного света на обледеневшем листке. Эффект был слишком мощный. В последний раз я чувствовал такую тяжесть в желудке в детстве, когда впервые увидел небоскреб. Сам Пикассо за всю жизнь не смог бы написать подобную картину. Наступи на ковер – и разрушишь фон, разгладь одеяло, и эффект пропадет. Ух. Это просто… ух. Не знаю, сколько я стоял там, потрясенный детальностью изображения, разглядывая каждый фрагмент. Вот олень, а вот крошечные следы копыт на снегу. Вот маленькая уютная хижина, вот семья во дворе… Стоило мне пристальнее вглядеться в картину, как удивление сменилось холодным ужасом. То, что стоит перед горной хижиной – не деревце, а наскоро сколоченный крест, и на нем висит человек. Вместо ног у него культи. Рядом с крестом стоит женщина… на руках она держит младенца, на голове у него – кривой рог. И, к несчастью для бедняги на кресте, малыш все еще голоден. На замерзшем пруду изо льда торчат не камыши, а чьи-то руки. А олень? У него огромный член, за которым тянется бороздка в снегу… Я закрыл дверь, решив, что больше никогда не буду ее открывать, двинулся по коридору в направлении гостиной, прошел мимо ванной, затем резко остановился и заглянул туда. Ничего необычного. Унитаз стоит криво. – Ну и что? – громко сказал я. Проклятое любопытство. Зайдя в ванную, я увидел, что он действительно стоит не у стены, где ему полагалось быть, а в футе от нее. Оттащив унитаз в центр ванной, я обнаружил, что квадратная плита, к которой он прикручен, аккуратно закрывает квадратный люк. Вход в подвал? Тупица, ты в трейлере! Скорее всего, это тайник для наркоты. Вопрос в другом: какал жилец в унитаз после того, как отсоединил его от канализации?.. Под люком, в слое гравия и земли виднелся широкий лаз – человек проползти сможет. Старый колодец? Минуточку… там виден свет. Неужели парень взял лопату и за выходные выкопал себе подвал? В тоннель уходила раздвижная лестница – из тех, которые держат в спальне на случай пожара. Ага, лезь туда, тупица. Здесь же ничего не случилось – например, в нескольких шагах отсюда не взорвался человек. Спускайся – станешь обедом для печально известного Роющего взрывомедведя со Среднего Запада. Нет, Джон меня сюда отправил с какой-то целью – скорее всего, с абсолютно безумной целью, но отступать не хотелось. Я подумал о Джоне, о том, что придется прожить остаток жизни без него – и секунду спустя уже сидел на линолеумном полу, свесив ноги в люк. Я попытался заглянуть внутрь, однако увидел лишь, что там – как я и предполагал – горит свет. Я ухватился за край отверстия и сошел в тоннель, нащупывая ногами ступеньки лестницы, скользкие от налипшей на них грязи. Вокруг воняло чем-то заплесневелым. Сделав несколько шагов, я столкнулся с новым смрадом – резким запахом гнили и экскрементов.