Тесно стоящие деревья укрывают нас от измороси, сквозь плотную листву сочится искусственный солнечный свет. Мы обходим извилистые стволы и удаляемся от проторенной тропы туда, где вновь раскатисто квакают древесные лягушки. Папа рассказывал, что в моем возрасте они с друзьями лазали по деревьям, ловили лягушек и продавали их другим ребятам, которые хотели завести питомца, а иногда папа просто сидел на дереве и думал о чем-то своем. Чем дальше мы углубляемся в лес, тем сильнее пение лягушек заглушают голоса людей и шум водопада. Сначала я ошибочно принимаю второе за аудиозапись, но потом впереди возникает лужайка, и я вижу, как с шестиметровой скалы вниз падает вода, а в водоеме у основания плещутся голые по пояс Обреченные и спасатели. Это, наверное, и есть тот самый «Прыжок в тропическом лесу». Не знаю почему, но я представлял нечто попроще и побанальнее, например прыжки с камня на камень на ровной земле. Я уже видел так много всего, что сама мысль об уходе из «Арены» ранит сейчас острее, чем осознание, что скоро этот день кончится, будто тебя вырывают из сна, который ты мечтал увидеть всю свою жизнь. Но это не сон. Я не сплю и проживу этот день сполна. — Моя дочка ненавидит дождь, — говорит Лидия Руфусу. — Она ненавидит все, что не может контролировать. — Привыкнет, — говорю я. Мы подходим к краю скалы, откуда прыгают вниз Обреченные. Миниатюрная девушка с голубым браслетом, платком на голове и надувными нарукавниками в последнюю секунду совершает нечто очень опасное: она поворачивается спиной к краю и падает спиной вперед, как человек, которого сталкивают с высотного здания. Спасатель внизу свистит, и все остальные плывут к центру водоема, куда с плеском упала девушка. Она всплывает на поверхность и смеется, а спасатели провожают ее недовольными взглядами, но ей все равно. Да и кому было бы не все равно в такой день? РУФУС 16:24 Сколько бы я ни болтал о том, как хорошо быть смелым, по поводу этого прыжка я совсем не уверен. Я не ходил на пляж и в бассейн с тех пор, как не стало моей семьи. К большому водоему я приблизился до сегодняшнего дня всего раз: мы с Эйми ходили на рыбалку на Ист-Ривер, после чего меня мучили кошмары о том, как я рыбачу на Гудзоне и вдруг вылавливаю нашу машину. Я кручу катушку, а на крючке болтаются скелеты родителей и сестры в одежде, в которой они погибли, напоминая мне, что это я бросил их. — Иди прыгай, Матео. Я тут, пожалуй, воспользуюсь правом вето. — Тебе тоже лучше не ходить, — говорит ему Лидия. — Я знаю, что мое мнение сейчас ничего не стоит, но — вето, вето, вето, вето. Огромная уважуха Матео за то, что он все равно встает в очередь. Я очень хочу, чтобы он прыгнул. Лягушки уже не квакают так громко, поэтому я уверен, что он меня слышал. Этот парень изменился. Я знаю, вы и так внимательно следите, но взгляните на него: он стоит в очереди на прыжок со скалы, а ведь, готов поспорить, он даже плавать не умеет. Матео поворачивается и машет нам, как будто приглашая в очередь на американские горки. — Давай, — говорит Матео, глядя мне в глаза. — Или, если хочешь, можем вернуться в «Жизнь в моменте» и поплавать там в бассейне. Я на самом деле думаю, что тебе полегчает, если ты снова окажешься в воде… А вообще так странно, что я тебя чему-то учу, правда? — Ну да, немного шиворот-навыворот, — говорю я. — Буду краток. Нам не нужна эта «Жизнь в моменте» с ее виртуальной реальностью. Мы можем создать собственные моменты прямо здесь. — В этом искусственном тропическом лесу? — улыбаюсь я ему в ответ. — Я и не говорю, что это место настоящее. Сотрудница Арены объявляет Матео, что он следующий. — А ничего, если мои друзья прыгнут со мной? — спрашивает Матео. — Конечно, ничего, — отвечает девушка. — Я не пойду! — отрезает Лидия. — Пойдешь-пойдешь, — говорит Матео. — Иначе потом пожалеешь. — Надо бы спихнуть тебя со скалы, — говорю я Матео. — Но я не буду, потому что ты прав. — Я могу пойти навстречу своему страху, особенно в таких безопасных условиях, когда рядом спасатели, а на руках — надувные нарукавники. Купаться мы сегодня не планировали, поэтому просто раздеваемся до нижнего белья, и — блин — я даже не догадывался, насколько Матео тощий. Забавно, как он старается не смотреть на меня и отводит взгляд, чего не скажешь о Лидии. Она стоит без всего, только в лифчике и джинсах, и осматривает меня с ног до головы. Сотрудники «Арены» протягивают нам экипировку — я называю надувные нарукавники «экипировкой», чтобы звучало не так тупо, — и мы надеваем их на предплечья. Потом сотрудник «Арены» говорит, что мы можем прыгнуть, как только будем готовы, но, разумеется, лучше не тянуть и помнить о гостях, ждущих своей очереди. — На счет три? — спрашивает Матео. — Да. — Один. Два… Я хватаю Матео за руку и сцепляю свои пальцы с его. Он поворачивается ко мне, щеки его пылают. Затем он хватает за руку Лидию. — Три. Мы смотрим вперед и вниз — и прыгаем. Я чувствую, что падаю быстрее и тяну Матео за собой. Он кричит, и за несколько секунд до соприкосновения с водой я тоже начинаю кричать, а Лидия — визжать от радости. Я погружаюсь в воду, и Матео по-прежнему со мной; мы проводим под водой всего пару секунд, но, открыв глаза, я снова вижу его рядом. Он не паникует, и я невольно вспоминаю, какими спокойными выглядели мои родители, когда им удалось высвободить меня из машины. Лидия оторвалась от нас, ее уже не видно. Мы с Матео вместе всплываем на поверхность, все еще держась за руки, и по бокам нас страхуют спасатели. Смеясь, я плыву к Матео и обнимаю его в благодарность за свободу, в которую он насильно меня окунул. Я как будто прошел что-то вроде обряда крещения или типа того, бросив в воду всю свою злобу, тоску, чувство вины и отчаяния, и они ушли на глубину и скрылись черт знает где. Водопад разбрызгивает вокруг воду, и спасатели провожают нас к скале. Смотритель у ее основания предлагает нам полотенца, и Матео, дрожа, оборачивает им плечи. — Как себя чувствуешь? — спрашивает он. — Неплохо, — отвечаю я. Мы не упоминаем то, как держались за руки и все такое, но я надеюсь, что теперь он точно понимает, к чему я клоню, если у него оставались какие-либо сомнения. Мы поднимаемся наверх, вытираясь полотенцами, забираем свои вещи и одеваемся. Потом выходим из павильона через магазинчик сувениров, где я ловлю Матео на том, что он подпевает песне по радио. Пока он выбирает одну из открыток с надписью «Прощай!», я припираю его к стенке. — Ты заставил меня прыгнуть. Теперь моя очередь. — Но я же прыгнул вместе с тобой. — Я не об этом. Пойдем в тот подпольный клуб. Обреченные ходят туда потанцевать, попеть и расслабиться. Согласен? ОФИЦЕР АНДРАДЕ 16:32 Ариэлю Андраде не позвонили из Отдела Смерти, потому что он сегодня не умрет, но, будучи офицером полиции, больше всего на свете каждую ночь, едва стрелка часов приближается к полуночи, он боится услышать звонок. Особенно после того, как два месяца назад не стало его напарника. Они с Грэмом были похожи на двух приятелей-копов из кино: вместе несли службу и перебрасывались батиными шутками за бокалом пива. Грэм не выходит у Андраде из головы, и сегодняшний день не исключение: подростки-сироты в изоляторе устроили истерику, потому что один из их братьев — Обреченный. Чтобы называть кого-то братом, не обязательно иметь похожие ДНК, Андраде хорошо это известно. И чтобы чувствовать, что после смерти человека умерла и часть тебя, не обязательно быть кровными родственниками. Андраде сомневается, что Обреченный по имени Руфус Эметерио, которого он перестал преследовать еще на рассвете, умудрится что-то натворить — может, он вообще уже мертв. Андраде всегда за версту чуял Обреченных, которые намеревались чинить вокруг себя хаос в последние часы жизни. Вроде того Обреченного, виноватого в смерти Грэма. Когда Грэм получил оповещение от Отдела Смерти, он настоял, что проведет свой Последний день на работе. Если он мог умереть, спасая жизни людей, то предпочел бы именно такой вариант последнему сексу. Офицеры полиции в тот день преследовали Обреченного, который был участником сообщества «Шумные». Это такой провокационный челлендж, который за последние четыре месяца набрал сумасшедшую популярность и огромное количество просмотров. Каждый час люди подключаются к трансляции, чтобы посмотреть, как Обреченные убивают себя самыми невообразимыми способами — уходят, что называется, с шумом. Самые популярные смерти приносят родственникам погибшего Обреченного довольно неплохие деньги из анонимного источника, но чаще всего Обреченные убивают себя недостаточно креативно, чтобы угодить зрителям, а второго шанса удивить публику у них нет. Грэм пытался помешать Обреченному парню спрыгнуть на мотоцикле с Уильямсбургского моста, но только погиб при этом он сам. Андраде делает все от него зависящее, чтобы до конца года это сообщество наблюдателей за самоубийцами перестало существовать. Если он этого не сделает, ему точно никогда не попить пивка с Грэмом там, на небесах. Андраде хочет сосредоточиться на настоящей работе, а не сидеть в няньках у подростков. Именно поэтому он прямо сейчас просит опекунов этих парней подписать документы на их освобождение. Пусть идут домой с серьезным предупреждением и немного поспят. И поскорбят. А может быть, даже найдут своего друга, если он все еще жив. Если в момент смерти Обреченного вам довелось оказаться с ним рядом, вы потом надолго утрачиваете дар речи. Но мало кто впоследствии сожалеет, что провел рядом с Обреченным каждую оставшуюся минуту, пока тот все еще был жив. ПАТРИК «ПЕК» ГЭВИН 16:59 — Может, он уже мертв. — Пек включил оповещения об обновлениях инстаграм-аккаунта Руфуса, но все равно без остановки его обновляет. — Ну же, ну… Конечно, Пек желает Руфусу смерти. Но он хочет быть именно тем, кто нанесет ему смертельный удар. РУФУС 17:01 Сейчас очередь в «Кладбище Клинта» не так велика, как прошлой ночью, когда я проезжал мимо по пути в Плутон. Не хочу даже думать о том, что это может означать: то ли что все уже зашли внутрь, то ли что все уже ушли и умерли. Это однозначно именно тот клуб, который нужен Матео. Надеюсь, меня впустят, хотя восемнадцать мне исполнится только через пару недель. — Странно заявляться в клуб в пять часов дня, — говорит Лидия. Тут у меня звонит телефон, и я готов поспорить, что это Эйми, но вижу на экране тупую и уродливую аватарку Малкольма. — Плутонцы! Вот блин. — Плутонцы? — спрашивает Лидия. — Его лучшие друзья, — отвечает Матео, и хотя это описание ни на грамм не отражает того, кем они для меня являются, я не возражаю против такой формулировки. Просто безумие! Даже у Матео в глазах появляются слезы. Клянусь, я бы точно так же прослезился, если бы ему сейчас позвонил папа. Я отвечаю по фейстайму, отходя в сторону от очереди. Малкольм и Тэго вместе, реально обалдевшие, что я ответил. Они так мне улыбаются, будто хотят вдвоем отвести меня в койку. — РУФ! — Вашу мать, — говорю я. — Ты жив, — говорит Малкольм. — А вы не за решеткой! — Нас не могли держать долго, — говорит Тэго, отвоевывая себе место, чтобы его тоже было видно. — Хорошо нас видишь? — К чертям все это собачьим. Руф, ты где? — Малкольм прищуривается, рассматривая место у меня за спиной. Где сейчас находятся они сами, я тоже не имею понятия. — Я у «Клинта». — Я нормально с ними попрощаюсь. Обниму их. — Парни, сможете приехать сюда? Поскорее. — То, что я дожил до пяти часов, — гребаное чудо, но время истекает, в этом сомнений нет. Матео держит за руку Лидию, и я хочу, чтобы тут были и мои друзья. Все вместе. — Можете и Эйми захватить? Только без этого ублюдка Пека. А то я ему снова зад надеру. — Если мне и нужно было извлечь какой-то урок, то я его не извлек. Этот чел расстроил мои похороны, посадил в обезьянник моих друзей. При первой же возможности я хорошенько ему втащу, и не говорите мне, что я не прав. — Его счастье, что ты еще жив, — говорит Малкольм. — Если бы тебя уже не было, мы охотились бы на него до самого утра.