— A long, long time ago… — начинает он, — I can still remember… [16] — How that music used to make me smile [17], — подключаюсь я. Глаза наполняются слезами. По лицу разливается тепло, нет, жар. Я вижу, что Лидия покачивается из стороны в сторону. Если бы это был сон, он не смог бы передать силы и глубины этого момента. — This’ll be the day that I die… This’ll be the day that I die… [18] Атмосфера в зале меняется. И дело не только в том, что меня охватывает неожиданная увереннось в себе (хотя я и дико фальшивлю), — нет. Слова нашей песни резонируют в каждом Обреченном, они пропускают их через себя, впускают прямо в души, которые постепенно угасают, как светлячки, хотя все еще живы. Некоторые Обреченные подпевают нам, и я уверен, что, если бы здесь можно было пользоваться зажигалками, все бы их сейчас достали. Кто-то плачет, кто-то улыбается с закрытыми глазами, и я надеюсь, что в этот момент все они вспоминают только самое лучшее. Целых восемь минут мы с Руфусом поем о терновом венце, распитии виски, о потерянном в космосе поколении, о заклинании Сатаны, девушке, которая пела блюз, о дне, когда умерла музыка, и о многом-многом другом. Песня заканчивается, я перевожу дух и вдыхаю гром аплодисментов, вдыхаю любовь публики, которая дает мне силы схватить за руку Руфуса, пока тот отвешивает поклоны. За руку же я увожу его со сцены и, когда мы оказываемся за кулисами, смотрю ему в глаза, а он улыбается, как будто знает, что сейчас произойдет. И он совершенно прав. Я целую парня, который подарил мне жизнь в день, когда мы оба должны умереть. — Наконец-то! — говорит Руфус, когда я позволяю ему перевести дыхание, и теперь уже он целует меня. — Чего ты так долго ждал? — Я знаю, знаю. Прости. Я знаю, что времени терять нельзя, но я должен был убедиться, что ты именно такой, каким мне показался. Твоя дружба — это лучшее, что принесла мне смерть. — Никогда бы не подумал, что найду того, кому смогу сказать такие слова. Они общие — и в то же время очень личные, словно тайна, которой хочется поделиться со всем светом, и, по-моему, именно это чувство мы все ищем. — И даже если бы я так и не поцеловал тебя, ты уже подарил мне жизнь, о которой я всегда мечтал. — Ты тоже мне помог, — говорит Руфус. — Блин, в последние месяцы я ходил такой потерянный… Особенно вчера ночью. Я ненавидел свои сомнения и свою озлобленность. Но ты подставил мне самое крепкое в мире плечо и помог снова найти себя. Эй, ты сделал меня лучше. Я хочу снова поцеловать его, но его взгляд вдруг ускользает куда-то за пределы сцены, в толпу посетителей. Руфус сжимает мою руку. Его улыбка становится шире. — А вот и плутонцы. [13] Рок-баллада американской рок-группы REO Speedwagon. [14] Песня Дона Маклина с одноименного альбома 1971 года. [15] Песня знаменитого соул-исполнителя Отиса Реддинга с альбома Complete & Unbelievable: The Otis Redding Dictionary of Soul 1966 года выпуска. [16] «Прошло много-много лет, а я все еще помню…» (англ.) [17] «Как когда-то эта музыка заставляла меня улыбаться» (англ.). [18] «Таким будет день, когда я умру… Таким будет день, когда я умру…» (англ.) ХОУИ МАЛЬДОНАДО 17:23 Хоуи Мальдонадо позвонили из Отдела Смерти в 2:37, чтобы сказать, что сегодня он умрет. Тяжелее всего эту новость восприняли 2,3 миллиона его подписчиков в твиттере. Большую часть дня Хоуи провел в своем гостиничном номере, за дверью которого дежурила команда вооруженных охранников. Слава подарила ему эту жизнь, но сохранить ее она не сможет. Единственными людьми, которых впустили в номер, были его адвокаты (им нужно было составлять завещание) и его литературный агент (чтобы подписать контракт на следующую книгу прежде, чем Хоуи сыграет в ящик). Забавно, что у книги, которую он не писал, будущего даже больше, чем у него самого. Хоуи отвечал на телефонные звонки коллег по сценической площадке, поговорил со своей двоюродной сестричкой, чья популярность в школе напрямую связана с его успехами, с другими адвокатами и своими родителями. Родители Хоуи живут в Пуэрто-Рико, куда они вернулись после того, как карьера Хоуи стремительно пошла в гору. Хоуи отчаянно хотел, чтобы они остались в Лос-Анджелесе, где он теперь живет, предлагал им оплачивать все счета до одного, разрешал транжирить деньги на покупки, но любовь его родителей к Сан-Хуану, где они познакомились, оказалась сильнее. Хоуи не может равнодушно думать о том, что его родители, хотя и будут разбиты горем, все же спокойно без него проживут. Они уже привыкли жить без него, следить за его жизнью издалека — как фанаты. Как незнакомцы. Сейчас Хоуи находится в салоне автомобиля еще с двумя незнакомками. Это журналистки из газеты «Инфинит Уикли», которые берут у него последнее интервью. Он делает это только ради поклонников. Хоуи знает, что, даже проживи он еще десять лет и выверни он душу наизнанку, всего, что он может о себе рассказать, никогда не будет достаточно поклонникам. Фанаты жаждут «контента», как выражаются его пиарщики и менеджеры. Каждую новую прическу. Каждую новую обложку журнала. Каждый твит, и неважно, сколько в нем опечаток. Ночью Хоуи запостил твит с фотографией своего ужина. И последний твит он тоже уже разместил: «Спасибо за эту жизнь». И прикрепил селфи, на котором улыбается. — А с кем вы сейчас собираетесь встретиться? — спрашивает женщина постарше. Кажется, Сэнди. Да, Сэнди. Не Сэлли, как самый первый его агент. — Это вопрос из интервью? — спрашивает Хоуи. Каждый раз, когда он разговаривает с журналистами, его ответы не требуют никакой концентрации, поэтому обычно он копается в телефоне и листает ленту в твиттере или инстаграме. Но сегодня справляться с обрушившимся на него потоком любви, включая несколько сообщений от автора книг про Скорпиуса Готорна, в десять раз сложнее, чем обычно. — Возможно, — говорит Сэнди и поднимает диктофон. — Как сами решите. Хоуи хочет, чтобы его агент была сейчас рядом и сама отбивалась от подобных вопросов, но он собственноручно выписал ей большой чек, отправил ей в гостиничный номер и посоветовал держаться от него подальше, как будто его поразил какой-нибудь заразный зомби-вирус. — Я пас, — говорит Хоуи. Никого не касается, что он едет к лучшей подружке детства и своей первой возлюбленной, Лине, которая специально прилетела из Арканзаса, чтобы повидаться с ним в последний раз. К девушке, которая могла бы быть ему больше, чем просто подругой, если бы он не жил в свете прожекторов. К девушке, по которой он когда-то так сильно скучал, что писал ее имя по всему городу, на платных таксофонах и журнальных столиках, но никогда не подписывался. К девушке, которая выбрала спокойную жизнь с любимым мужем. — Очень хорошо, — говорит Сэнди. — Каким достижением вы больше всего гордитесь? — Моим творчеством, — говорит Хоуи, еле сдерживаясь, чтобы не закатить глаза. Вторая журналистка, Делайла, смотрит на него так пристально, будто видит его насквозь. Хоуи, возможно, почувствовал бы неловкость, если бы его не отвлекали красивые волосы девушки, напоминающие северное сияние, и свежая повязка на голове, прикрывающая рану, как у Скорпиуса Готорна. — Где бы вы сейчас были, если бы не роль в «Болоте драконов»? — спрашивает Сэнди. — В буквальном смысле? В Сан-Хуане рядом с моими родителями. В профессиональном… Кто знает. — Вопрос получше, — встревает Делайла. Сэнди зла, и Делайла перекрикивает ее. — О чем вы сожалеете? — Прошу за нее прощения, — говорит Сэнди. — Я ее немедленно уволю, и она выйдет из машины на следующем же перекрестке. Хоуи поворачивается к Делайле: — Я люблю то, чем занимался в жизни. Но совершенно не понимаю, кто я за пределами аккаунта в твиттере и злодейского образа, созданного для экранизации книжной серии. — Что бы вы сделали иначе? — спрашивает Делайла. — Скорее всего, не снялся бы в том дерьмовом фильме, рассчитанном на студенток колледжа. — Хоуи улыбается, удивленный собственным чувством юмора в свой последний день на земле. — Я бы делал только то, что для меня много значит. Как фильмы про Скорпиуса. Экранизация была совершенно уникальная. Но мне следовало использовать гонорары для общения с людьми, которые мне дороги. С семьей и друзьями. Я зациклился на переосмыслении собственной карьеры, рассчитывая получить нестандартные роли и вырваться из образа злого мальчика-волшебника. Твою мать, да я в город приехал только для того, чтобы встретиться с издателем еще одной книги, которую даже не писал. Делайла смотрит на неподписанный экземпляр книги Хоуи, лежащий между ней и ее боссом. Или бывшим боссом. Непонятно. — Что сделало бы вас счастливым? — спрашивает Делайла. Первым делом на ум приходит слово «любовь», и оно поражает Хоуи, как молния, блеснувшая в небе в день безоблачных прогнозов. Хоуи никогда не чувствовал себя одиноким, потому что в любой момент мог выйти в интернет, где его всегда ждали потоки сообщений от поклонниц. Но ведь любовь миллионов и близость с одним, совершенно особенным человеком — вещи абсолютно разные. — Моя жизнь — это обоюдоострый меч, — говорит Хоуи, и в его словах не слышится, что жизнь его уже окончена, как это обычно бывает у павших духом Обреченных. — Я оказался там, где оказался, потому что моя жизнь летела на огромной скорости. Если бы я не получил ту работу, может быть, я влюбился бы в кого-то, и это было бы взаимно. Может быть, я был бы настоящим сыном, а не человеком, который думает, что вполне достаточно быть просто пухлым кошельком. Я бы нашел время и выучил испанский, чтобы общаться с бабушкой без маминого перевода. — А если бы вы не добились успеха, но при этом сделали бы всё перечисленное, вам было бы этого достаточно? — спрашивает Делайла. Она сидит на краю сиденья. Сэнди тоже вся внимание. — Думаю, да… Хоуи замолкает, когда Делайла и Сэнди округляют глаза. Машина резко дергается, и Хоуи опускает веки; в груди у него все обрывается, как это бывало каждый раз, когда он катался на американских горках, поднимаясь все выше и выше, пересекая точку невозврата и падая вниз на невообразимой скорости. С той лишь разницей, что сейчас Хоуи знает, что ему грозит настоящая опасность. БЕЗЫМЯННАЯ БАНДА 17:36 Парням из этой банды сегодня не звонили из Отдела Смерти, и они ведут себя так, будто, раз они выживут, им вообще ничего не угрожает. Они бегут по улицам, не обращая внимания на транспорт, словно чувствуют себя неуязвимыми перед несущимися машинами и абсолютно неприкасаемыми по закону. Двое парней смеются, когда один автомобиль сталкивается с другим, водитель теряет контроль, машину разворачивает и разбивает о стену. Третий слишком сосредоточен на достижении цели. Он вынимает из рюкзака пистолет. ДЕЛАЙЛА ГРЕЙ 17:37 Делайла все еще жива. Ей не обязательно щупать пульс Хоуи, чтобы понять, что он уже мертв. Она видела, как его голова ударилась о бронированное стекло, слышала тошнотворный треск, который останется в ее памяти навсегда… Ее сердце отчаянно грохочет. За один день, причем тот самый день, когда Делайла получила звонок и предупреждение о неминуемой смерти, она пережила не только взрыв у книжного магазина, но и автомобильную аварию, которая произошла по вине трех парней, перебегавших улицу в неположенном месте. Если Смерть охотится за ней, сегодня она промахнулась дважды. Делайла и Смерть сегодня точно не встретятся. РУФУС 17:39 Я хочу и дальше держать Матео за руку, но нужно пойти обняться с моими корешами. Я пробираюсь сквозь толпу, отодвигая в сторону Обреченных и всех прочих посетителей клуба, чтобы скорее добраться до плутонцев. Мы все будто нажали на паузу, а потом в одну и ту же секунду включились, как четыре автомобиля, рвущиеся вперед, едва загорается зеленый свет. Мы обнимаемся все вместе нашим фирменным плутонским объятием, о котором я мечтал больше пятнадцати часов, с тех самых пор, как сбежал с собственных чертовых похорон. — Я люблю вас, парни, — говорю я. Никто не отпускает гейских шуток. Эту стадию мы уже прошли. Не стоило им сюда приезжать, но рисковать — это сегодня самое естественное, так что я уже не сопротивляюсь. — От тебя не пахнет тюрягой, Тэго. — Жаль, ты не увидишь, какую татуху я набью, — говорит Тэго. — Такого дерьма мы повидали… — Ну, вот именно дерьма мы как раз не видели, — замечает Малкольм. — Ну и дерьмовые же из вас преступники, — смеюсь я. — И ведь даже на домашний арест не посадили, — добавляет Эйми. — Стыдобища. Мы разжимаем объятье, но стоим очень близко, как будто толпа вынуждает нас прижиматься друг к другу. Все трое друзей смотрят на меня, не отрывая глаз: Тэго так, будто хочет погладить меня по голове, Малкольм — как будто увидел привидение, Эйми — будто хочет обнять меня еще раз. Я не позволяю Тэго относиться ко мне как к щенку и не кричу «Бу!» в лицо Малкольму, но делаю шаг вперед и крепко обнимаю Эйми. — Прости, Эймс, — говорю я. Я и не знал, насколько мне будет стыдно, пока не увидел ее лицо. — Нельзя было так от тебя отгораживаться. Уж точно не в Последний день.