Я просыпаюсь от того, что задыхаюсь в густом дыму. Оглушающая пожарная сигнализация не дает сосредоточиться. Не знаю, что происходит, но уверен, что вот он, тот самый момент. Я протягиваю руку, чтобы разбудить Матео, но рука моя нащупывает в темноте только мой телефон, который я убираю в карман. — МАТЕО! Сигнализация заглушает мои крики, я давлюсь дымом, но продолжаю выкрикивать его имя. В окно проникает лунный свет, и только на него мне и приходится рассчитывать. Я хватаю свою флисовую куртку, оборачиваю ее вокруг лица и ползком начинаю шарить по полу в поисках Матео. Он должен быть где-то здесь, он точно не рядом с источником дыма. Я стараюсь не думать, о том, что Матео сгорел. Нет, этого произойти не могло. Это невозможно. Я добираюсь до входной двери в квартиру и распахиваю ее, выпуская часть черного дыма на лестничную площадку. Я безостановочно кашляю, не могу дышать, и свежий воздух — это именно то, что мне сейчас необходимо, однако паника делает свое дело: я подавлен и беспомощен и готов уже начать обратный отсчет. Твою мать, как же тяжело дышать. На лестничной площадке собрались соседи, о которых Матео ничего мне не рассказывал. Он столько всего не успел мне рассказать… Но это ничего. У нас будет еще пара-тройка часов, когда я его найду. — Мы уже вызвали пожарную бригаду, — говорит какая-то женщина. — Принесите ему воды, — говорит какой-то мужчина, похлопывая меня по спине, пока я продолжаю задыхаться. — Я сегодня получил от Матео записку, — говорит другой мужчина. — В ней он сообщил, что скоро его не станет, и просил не беспокоиться о плите… Когда он вернулся домой? Я стучался днем, но его не было! Я отчаянно откашливаюсь, насколько это, конечно, возможно, после чего отталкиваю мужчину в сторону с такой силой, о которой я даже не подозревал. Я снова вбегаю в горящую квартиру и направляюсь прямо в кухню, из которой выбиваются оранжевые всполохи. В квартире жарко, мне никогда в жизни не было так жарко. В моей жизни не было жары сильнее, чем на Кубе во время каникул, когда мы с семьей проводили время на пляже Варадеро. Не понимаю, почему Матео не остался лежать в постели, мы же, мать его, договорились. Без понятия, в чем была проблема с плитой, но если я успел понять, что Матео за человек (а я, черт возьми, успел), держу пари, он хотел сделать что-нибудь приятное для нас двоих. Что-то, что совершенно не стоило его жизни. Я иду навстречу пламени. Уже приготовившись вбежать в кухню, я задеваю ногой что-то твердое. Я падаю на колени, и оказывается, что это рука, которая должна была обнимать меня при пробуждении. Я хватаю Матео, и пальцы погружаются в обожженную кожу, я рыдаю в голос, нащупывая вторую руку и вытаскивая тело из огня и дыма, к тем придуркам, которые сейчас орут мне что-то из дверного проема, а сами не нашли в себе смелости зайти в квартиру и спасти пару подростков. На Матео падает свет с лестничной площадки. Его спина сильно обгорела. Я переворачиваю его и вижу, что половина лица сгорела до кости, вторая половина темно-красного цвета. Я подкладываю руку ему под шею, прижимаю к себе и начинаю укачивать, как ребенка. — Проснись, Матео. Просыпайся, просыпайся, — умоляю я. — Зачем же ты вылез из постели… Мы же договорились, что не будем… — Не надо было ему вставать с кровати, не надо было бросать меня в доме, полном огня и дыма. Приезжает пожарная бригада. Соседи пытаются оттащить меня от Матео, я размахиваюсь и ударяю одного из них в надежде на то, что, если я уложу одного, остальные либо от меня отстанут, либо, наоборот, всей толпой окажутся в объятом огнем помещении. Мне так хочется отхлестать Матео по щекам, чтобы разбудить его, но бить его по лицу нельзя, его и так не пощадил огонь. Глупый Матео, он никак не хочет просыпаться, чтоб его. Рядом со мной присаживается на колени пожарный. — Давайте мы отнесем его в машину скорой помощи. Я наконец сдаюсь. — Он не получал предупреждения, — вру я. — Доставьте его в больницу как можно скорее, прошу. Я не отхожу от Матео, когда его везут на каталке в лифт, через холл и далее к машине скорой помощи. Врач проверяет пульс Матео и смотрит на меня с сочувствием. Сраное дерьмо. — Нам нужно доставить его в больницу, вы же ви-дите! — говорю я. — Ну же! Что вы тут топчетесь! Поехали! — Мне очень жаль. Он умер. — СДЕЛАЙТЕ СВОЮ РАБОТУ И НЕМЕДЛЕННО ОТВЕЗИТЕ ЕГО В ГРЕБАНУЮ БОЛЬНИЦУ! Другой врач открывает заднюю дверь скорой, но не вкатывает каталку с Матео внутрь. А достает черный мешок с застежкой-молнией. Только не это. Я выхватываю мешок у него из рук и выбрасываю в кусты, потому что такие мешки предназначены для трупов, а Матео еще жив. Я снова поворачиваюсь к нему, давлюсь слезами и просто подыхаю. — Ну же, Матео, это я, Руф. Ты же меня слышишь, да? Это Руф. Просыпайся. Прошу, очнись. 21:16 Я сижу на обочине, а медики засовывают в мешок Матео Торреса. 21:24 Меня осматривает врач, пока машина скорой помощи на полной скорости везет нас в больницу Страус Мемориал. Сидя в скорой, я снова и снова вспоминаю, как погибла моя семья. Сердце горит в груди; я ужасно злюсь на Матео за то, что он умер раньше меня. Не хочу сидеть в скорой, хочу найти велопрокат или просто убежать, несмотря на то что дышать так больно, и в то же время не могу оставить Матео тут одного. Я рассказываю парню в мешке для трупов обо всем, что мы планировали делать вместе, но он меня не слышит. В больнице нас разделяют: меня уводят в реанимацию, а Матео везут на каталке в морг. Сердце горит у меня в груди. 21:37 Я лежу на больничной койке и дышу через кислородную маску, параллельно читая полные любви послания от плутонцев под моими фотками в инстаграме. Здесь нет идиотских плачущих смайликов, они знают, что я этого всего терпеть не могу. Больше всего меня пронимают их сообщения под моей последней фотографией с Матео: @tagoeaway:Мы оторвемся тут за тебя по полной, Руф! #плутонцынавсегда #плутонцынавечно @manthony012:Я люблю тебя, брат. Встретимся на следующем уровне. #плутонцынавсегда @aimee_dubois:Я тебя люблю и буду искать тебя всюду каждый день своей жизни. #созвездиеплутон Они не пишут «береги себя» или что-то в этом роде, потому что знают, что к чему, но, без сомнения, болеют за меня душой. Они оставили комментарии подо всеми сегодняшними фото у меня в аккаунте, написали, как им жаль, что их не было с нами в «Арене путешествий», в офисе «Жизни в моменте» и на кладбище. Везде. Я открываю наш плутонский групповой чат и отправляю им полные боли слова: Матео погиб. Соболезнования начинают прилетать с такой скоростью, что у меня кружится голова. Они не спрашивают подробностей, хотя, могу поспорить, Тэго изо всех сил борется с желанием узнать, как это произошло. Какое облегчение, что он все же сдерживается. Мне необходимо на секунду прикрыть глаза. Ненадолго, потому что времени у меня остается совсем чуть-чуть. Но в случае, если я не проснусь из-за каких-нибудь осложнений, я отправляю плутонцам последнее сообщение: «Что бы ни случилось, развейте мой прах в парке Алтеа. Обнимаю каждого до хруста. Я люблю вас». 22:02 Я просыпаюсь от кошмара. В нем Матео полыхал огнем, обвиняя меня в своей смерти, говоря, что не умер бы, если бы не познакомился со мной. Эта мысль прожигает мне мозг, но я быстро отгоняю ее, убеждая себя, что это всего лишь кошмар, ведь Матео точно не стал бы никого ни в чем винить. Матео больше нет. Он не должен был так умереть. Будучи столь бескорыстным человеком, Матео должен был кого-то спасти. Нет, пусть смерть его и не была геройской, умер он героем. Матео Торрес совершенно точно спас меня. ЛИДИЯ ВАРГАС 22:10 Лидия сидит на диване, ест конфеты, чтобы успокоить нервы, и позволяет Пенни не спать. Бабушка Лидии уже легла, утомленная часами, проведенными с внучкой, да и сама Пенни постепенно успокаивается. Она не капризничает и не ноет, как будто знает, что нужно дать маме передохнуть. У Лидии звонит телефон. Этот тот же номер, с которого Матео звонил ему днем, номер Руфуса. Она отвечает: — Матео! Пенни смотрит на дверь, но Матео не обнаруживает. Лидия ждет его голоса, но на том конце молчат. — …Руфус? — Сердце ее бешено стучит, она закрывает глаза. — Да. Это случилось. Лидия роняет телефон на диван и бьет кулаком по подушке, пугая Пенни. Лидия не хочет знать, как это случилось. Не сегодня. Ее сердце и так разбито, не стоит топтаться на осколках. Крошечные ладошки отнимают руки Лидии от лица, и, как и раньше, Пенни начинает плакать, потому что плачет ее мама. — Мама, — лопочет Пенни. Одно-единственное слово говорит Лидии сразу все: ты рассыпалась в прах, но надо собраться. Если не ради себя, то ради своей дочери. Лидия целует Пенни в лобик и поднимает трубку. — Ты еще тут, Руфус? — Да, — снова произносит он. — Соболезную. — А я тебе, — отвечает Лидия. — Где ты сейчас? — В той же больнице, что и его папа. Лидии хочется спросить, в порядке ли он, но она знает, что совсем скоро это будет неважно. — Я его навещу, — говорит Руфус. — Матео хотел к нему еще раз заехать, но… у нас не получилось. Мне стоит сказать его папе? Странно, наверное, что это сделаю я, да? Ты лучше его знаешь. — Ты тоже знаешь его вполне неплохо, — говорит Лидия. — Если не сможешь ты, я расскажу. — Знаю, он меня не услышит, но я очень хочу рассказать ему, какой смелый у него был сын, — говорит Руфус. Был. Матео теперь был. — Я тебя услышу, — говорит Лидия. — Прошу, расскажи сначала мне.