Лидия держит Пенни на руках, пока Руфус рассказывает ей все то, что Матео не имел возможности рассказать ей сам. Завтра она соберет книжный шкаф, который Матео купил специально для Пенни, и развесит его фотографии по всей комнате. Лидия будет беречь Матео от смерти единственным доступным ей способом. ДЕЛАЙЛА ГРЕЙ 22:12 Делайла пишет некролог на основе интервью, за которое начальница все же ее не уволила. Хоуи Мальдонадо, возможно, мечтал о другой жизни, но Делайла вынесла из разговора с ним очень важную мысль: во всем необходим баланс. Жизнь — это круговая диаграмма, в которой максимальное счастье — это равные доли в каждой из сфер. Делайла была уверена, что сегодня не встретится со смертью. Но у Смерти, похоже, на нее другие планы. До полуночи осталось чуть меньше двух часов. За это время она сможет понять, что мотало ее весь день туда-сюда, как по волнам: совпадение или злой рок. Сейчас Делайла в кафе «Алтеа», названном в честь парка, расположенного прямо через дорогу. Здесь она впервые увидела Виктора, а теперь (не исключено, что в последние часы своей жизни) дописывает некролог человека, которого знала только издалека, вместо того чтобы встретиться лицом к лицу с любимым мужчиной и расставить все точки над i. Она отодвигает в сторону ноутбук и освобождает место для того, чтобы раскрутить на столе обручальное кольцо. Виктор отказался забирать его вчера вечером. Делайла решает сыграть в игру: если, покрутившись, кольцо повернется к ней изумрудом, она сдастся и позвонит Виктору; если нет — то просто допишет некролог, пойдет домой, хорошенько отоспится и придумает, что делать, уже завтра. Делайла раскручивает кольцо, и изумруд указывает прямо на нее, даже чуточку не покосившись в сторону ее плеча или других посетителей кафе. Делайла вынимает телефон и звонит Виктору, отчаянно надеясь, что это он над ней подшутил. Может быть, один из секретов Отдела Смерти заключается в том, что они там сами решают, кто умрет, — эдакая лотерея, в которой никто не хочет выиграть. Может быть, Виктор пришел на работу, швырнул на стол генеральному директору листок с ее именем и сказал: «Возьмите ее». А может быть, разбитое сердце убивает. ВИКТОР ГАЛЛАХЕР 22:13 Виктору Галлахеру не позвонили из Отдела Смерти, потому что он сегодня не умрет. Процедура объявления наемным работникам о том, что настал их Последний день, такова: руководство вызывает Обреченного к себе в кабинет «на совещание». Для остальных работников остается загадкой, умрет ли этот человек сегодня или его уволят. Он просто уже никогда не возвращается на рабочее место. Но Виктора это все совсем не касается, потому что он сегодня не умрет. Виктор сильно расстроен и подавлен, гораздо сильнее обычного. Его невеста (он все еще зовет Делайлу своей невестой, потому что обручальное кольцо его бабушки до сих пор у нее) прошлой ночью попыталась с ним порвать. И хотя она утверждает, что решилась на это, потому что они очень разные, он знает истинную причину: в последнее время он сам не свой. С тех пор как три месяца назад Виктор заступил на работу в Отдел Смерти, он, за неимением более сильного слова, в панике. Прямо сейчас он идет к корпоративному психотерапевту Отдела Смерти, потому что, помимо желания Делайлы прекратить с ним всяческие отношения, на него сильно давит груз профессиональных обязанностей. Его умоляют, а он ничего не может сделать; ему задают вопросы, а ответов у него нет, — все это давит на Виктора. Но при этом деньги здесь платят замечательные, медицинскую страховку обеспечивают замечательную, и ему хотелось бы, чтобы и с невестой у него все снова стало замечательно. Виктор заходит в офис (его местоположение, разумеется, не разглашается) со своей коллегой Андреа Донахью, которая не прекращает восхищаться портретами улыбающихся викторианцев и бывших президентов США, развешанных по желтым стенам. Эстетика Отдела Смерти вовсе не такова, как вы могли себе ее воображать. Нет здесь мрака и духа безнадежности. Управляющие решили, что открытая планировка пространства будет менее официозной, а также что необходимо больше света и ярких цветов, как в детском саду, чтобы глашатаи не сходили с ума, обзванивая обреченных на смерть людей, сидя в тесноте за перегородками. — Привет, Андреа, — говорит Виктор, нажимая кнопку лифта. Андреа работает в Отделе Смерти с самого его основания, и Виктору известно, что ей очень нужна эта работа, хоть она ей и ненавистна: так Андреа оплачивает внезапно подорожавшее обучение дочери и имеет хорошую медицинскую страховку (а ведь у нее больная нога). — Привет, — говорит она. — Как там котенок? — Легкая болтовня до и после смены поощряется руководством Отдела Смерти. Такие вот мини-шансы наладить связь с теми, у кого еще есть завтра. — Все еще котенок, — говорит Андреа. — Прикольно. Двери лифта открываются. Виктор и Андреа заходят внутрь, и Виктор сразу нажимает кнопку закрытия дверей, потому что не хочет видеть коллег, которые только и делают, что чешут языком о всякой чепухе, например сплетничают о знаменитостях или обсуждают дурацкие телешоу, а потом идут на свое рабочее место, чтобы разрушить чью-то жизнь. Виктор и Делайла называют этих коллег «переключателями», и оба злятся, что такие люди существуют на свете. В кармане вибрирует телефон. Виктор старается не думать, что это может быть Делайла, но сердце его подпрыгивает в груди, когда он видит на экране ее имя. — Это она, — сообщает он Андреа, поворачиваясь к ней, будто она в курсе всех его дел. Андреа же интересует его жизнь ничуть не больше, чем его — ее новый котенок. Он снимает трубку. — Делайла! Привет. — Да, в его голосе звучит отчаяние, но это и естественно, речь ведь идет о любви. — Это ты сделал, Виктор? — Сделал что? — Не играй со мной. — О чем ты? — О звонке-предупреждении. Это ты попросил кого-то поиздеваться надо мной, потому что я тебя разозлила? Если так, я не буду на тебя жаловаться. Просто признайся сейчас, и мы забудем об этом разговоре. Лифт доезжает до десятого этажа, и сердце Виктора едва не останавливается. — Тебе позвонили с предупреждением? Андреа уже собиралась выйти из лифта, но осталась внутри. Виктор не знает, из беспокойства или любопытства, да и ему все равно. Виктор уверен, что Делайла не морочит ему голову. По ее тону он всегда легко определяет, когда она лжет, и сейчас он чувствует, что невеста обвиняет его в реальной угрозе, за которую точно написала бы на него донос. — Делайла. Молчание в трубке. — Делайла, где ты? — В кафе «Алтеа», — говорит она. Забегаловка, в которой они познакомились. Она все еще его любит, он так и знал. — Никуда не уходи, ладно? Я еду. — Он вновь нажимает кнопку закрытия дверей, увозя Андреа с собой. Раз тридцать, не меньше, он нажимает кнопку фойе, хотя лифт уже и так едет вниз. — Я потратила впустую день, — плачет Делайла. — Я думала… Какая же я идиотка, черт, какая я идиотка. Я потеряла целый день. — Ты не идиотка. Все будет в порядке. — До сегодняшнего дня Виктор ни разу не лгал Обреченным. Вот черт, Делайла — Обреченная. Лифт останавливается на втором этаже, и Виктор выпрыгивает из него и бежит по лестнице, где полностью теряется сигнал сотовой связи. Потом бегом пересекает фойе, говорит Делайле, что сильно ее любит и скоро будет рядом. Он смотрит на часы: осталось два часа. Но он знает, что все может случиться в течение пары минут. Виктор запрыгивает в автомобиль и мчится к кафе «Алтеа». РУФУС 22:14 На последней фотографии, которую я загружаю в инстаграм, я со своим Последним другом. Это то самое фото, которое я сделал у него в комнате. На мне его очки, а он щурится; мы оба улыбаемся, потому что урвали мгновения счастья прежде, чем я его потерял. Я просматриваю все свои фотографии и безумно благодарен Матео за пятна цвета, которые он подарил мне в Последний день. Медсестра просит меня не вставать с постели, но, будучи Обреченным, я вправе отказаться от медицинской помощи. Черта с два я буду тут валяться. Мне нужно увидеть отца Матео. Мне осталось жить меньше двух часов, и я не могу придумать лучшего способа провести это время, чем исполнить последнее желание Матео и увидеться с его отцом. На этот раз по-настоящему. Мне необходимо познакомиться с человеком, который воспитал Матео таким парнем, которого я полюбил меньше чем за день. В сопровождении настойчивой медсестры я направляюсь на восьмой этаж. Да, я понимаю, она это делает из самых добрых побуждений и пытается помочь. Просто сейчас во мне маловато терпения. Я даже не задерживаюсь у входа в палату, а вхожу прямо внутрь. Папа Матео не совсем такой, каким я представлял повзрослевшего Матео, но довольно на него похож. Он все еще крепко спит, не догадываясь, что, когда он очнется, сын не будет ждать его дома. Я даже не знаю, осталось ли что-то от их дома. Надеюсь, пожарным удалось потушить огонь до того, как он распространился. — Здравствуйте, мистер Торрес, — говорю я и сажусь рядом с кроватью. На этом самом месте Матео пел ему песню сегодня утром. — Меня зовут Руфус, я Последний друг Матео. Мне удалось вытащить его из дома, не знаю, успел ли он вам об этом рассказать. Он был очень смелым парнем. — Я вынимаю телефон из кармана и с облегчением замечаю, что он еще не разрядился. — Уверен, вы им гордитесь и с самого начала знали, что смелость — это часть его природы. Я знал его всего один день и тоже горжусь им. Я наблюдал, как он превращается в человека, которым всегда хотел быть. Я просматриваю фотографии, которые сделал за сегодняшний день, и перехожу сразу к цветным кадрам. — Мы сегодня жили на полную катушку. Перелистывая кадры, я отчитываюсь папе Матео о прошедшем дне: вот сделанный исподтишка кадр «Матео в Стране чудес», который я так ему и не показал; вот мы вдвоем, наряженные летчиками в «Жизни в моменте», где «прыгали с парашютом»; вот кладбище таксофонов, где мы обсуждали бренность жизни; вот Матео спит в поезде метро с домиком из «Лего» на коленях; вот Матео сидит внутри своей наполовину выкопанной могилы; вот витрина «Открытого книжного» за минуту до того, как в нем произошел взрыв, едва нас не убивший; вот тот паренек на велике, который я ему отдал, ведь Матео боялся, что именно из-за него мы погибнем, хотя после первой (и последней) нашей совместной поездки он так уже не думал; вот приключения в «Арене путешествий»; вот мы с Матео у входа в клуб «Кладбище Клинта», где пели, танцевали, целовались и откуда сломя голову убегали, спасая свои жизни; вот Матео прыгает по моей просьбе на кровати; и наше последнее фото, на котором я в очках Матео, а он щурится, но выглядит таким нереально счастливым. Я тоже счастлив. Даже теперь, когда я полностью разбит, Матео снова помогает мне восстановиться. Я проигрываю видео, которое мог бы бесконечно смотреть на повторе. — Он поет мне «Your Song», которую вы, кажется, тоже любите. Матео изображал, что поет только потому, что хочет дать мне почувствовать себя особенным. Я, конечно, так себя и чувствовал, но знал при этом, что поет он и для себя тоже. Петь он любил, хотя делал это не очень здорово, хе-хе. Он любил петь, и вас, и Лидию, и Пенни, и меня — и всех на свете. Кардиомонитор не реагирует ни на песню Матео, ни на мои истории. Никаких скачков. Ничего. Это разбивает мне сердце. Мистер Торрес жив, но застрял в больничной палате, и идти ему некуда. Может быть, это еще более серьезная оплеуха, чем умереть молодым. Но он ведь еще может очнуться. Спорю, что после потери сына он будет чувствовать себя единственным человеком на земле, хотя каждый день его будет окружать многотысячная толпа. На тумбочке у койки мистера Торреса лежит фотография. На ней Матео лет семи, его папа и торт с героями из «Истории игрушек». Малыш Матео дико счастлив. Смотрю и жалею, что не был знаком с ним с детства. Нам бы еще хоть неделю. Лишний час. Просто чуть больше времени. На обратной стороне фотографии послание: «Спасибо тебе за все, пап. Я буду смелым, со мной все будет хорошо. Люблю тебя от земли до неба. Матео». Я рассматриваю почерк Матео. Он написал эти слова сегодня и свое обещание выполнил. Мне хочется, чтобы папа Матео знал, чем занимался его сын. Я роюсь в кармане и нахожу рисунок земного шара, который набросал, когда мы с Матео сидели сегодня утром в моей любимой закусочной. Он весь мятый и немного влажный, но сойдет. Я беру из тумбочки ручку и пишу вокруг Земли: «Мистер Торрес, Меня зовут Руфус Эметерио. Я был Последним другом Матео. В свой Последний день он вел себя реально смело.